Между тем ресурсы к сопротивлению у половцев отнюдь не исчерпались. Степняки собрали войско со всей своей земли и ударили на князя Игоря.
Утро решающей битвы принесло русским полкам тяжелое испытание. «Когда же занялся рассвет субботнего дня, — рассказывает летопись, — то начали подходить полки половецкие, словно лес. И не знали князья русские, кому из них против кого ехать — так много было половцев. И сказал Игорь: „Вот думаю, что собрали мы на себя всю землю Половецкую — Кончака, и Козу Бурновича, и Токсобича, Колобича, и Етебича, и Тертробича“. И тогда, посоветовавшись, все сошли с коней, решив, сражаясь, дойти до реки Донца, ибо говорили: „Если поскачем — спасемся сами, а простых людей оставим, а это будет нам перед Богом грех: предав их, уйдем. Но либо умрем, либо все вместе живы останемся“. И сказав так, сошли с коней и двинулись с боем. Тогда по Божьей воле ранили Игоря в руку, и омертвела его левая рука. И опечалились все в полку его: был у них воевода, и ранили его прежде других. И так ожесточенно сражались весь день до вечера, и многие были ранены и убиты в русских полках. Когда же настала ночь субботняя, всё еще шли они сражаясь. На рассвете же в воскресенье вышли из повиновения ковуи и обратились в бегство. Игорь же в это время был на коне, так как был ранен, и поспешил к ним, пытаясь возвратить их к остальным полкам. Но заметив, что слишком отдалился он от своих, сняв шлем, поскакал назад к своему полку, ибо уже узнали бежавшие князя и должны были вернуться. Но так никто и не возвратился, только Михалко Юрьевич, узнав князя, вернулся. А с ковуями не бежал никто из бояр, только небольшое число простых воинов да кое-кто из дружинников боярских, а все бояре сражались в пешем строю, и среди них Всеволод, показавший немало мужества. Когда уже приблизился Игорь к своим полкам, половцы, помчавшись ему наперерез, захватили его на расстоянии одного перестрела от воинов его».
Потеряв вождя, русская рать окончательно и безнадежно потерпела поражение близ реки Каялы.
Все прочие князья, помимо Игоря, также оказались в плену. Из русского войска ушло от гибели и плена всего 15 ратников, а из ковуев — еще меньше.
Великий князь Киевский Святослав Всеволодович, узнав о поражении Игоря, срочно принялся собирать полки: «Послал Святослав к Давыду[58] в Смоленск, со словами: „Сговаривались мы пойти на половцев и лето провести на берегах Дона, а теперь половцы победили Игоря, и брата его, и сына; так приезжай же, брат, охранять землю Русскую“. Давыд же приплыл по Днепру, пришли и другие на помощь и расположились у Треполя, а Ярослав[59] с полками своими стоял в Чернигове». Изготовился к обороне переяславский князь Владимир Глебович. Помочь обещал и Рюрик Ростиславич — правитель большого удела на Киевщине со столицей в Овруче.
По образному выражению Святослава, Игорь с соратниками, «не удержав пыла молодости, отворили ворота на Русскую землю». Половецкие реки хлынули на Русь. Ободренные победой над Игорем, степняки искали отмщения за прежние неудачи.
Одно их войско окружило Переяславль-Южный и разбило дружину князя Владимира Глебовича. Самого его, тяжелораненого, едва вытащили из боя горожане. Святослав двинулся Владимиру на помощь. Половцы отступили от Переяславля. Однако без добычи они уходить не собирались. Степные пришельцы осадили городок Римов, вошли в него и полонили тамошних жителей. Отбить полон не удалось…
Другой половецкий поток разорил окрестности Путивля, сжег городской острог и окрестные села.
Так чем запомнился князь Игорь современникам и потомкам? Летописец всего несколько строк уделил удачным его походам — столь незначительны они по масштабу. А вот о разгроме северского войска летопись повествует с исключительной подробностью. Это вовсе не рядовое событие. Ведь неудача на Каяле действительно отворила ворота для вражеского нашествия. Пылали села, опустошались города, текла кровь князей и дружинников, не имевших никакого отношения к Новгороду-Северскому и к его незадачливому правителю. Игорь Святославич навлек на всю Русь большое несчастье — вот его «слава».
Виновник несчастья томился у пленивших его врагов, сокрушался о грехах своих и размышлял, какими злодеяниями навлек он такое попущение бед от Господа. Для духовного окормления князь даже вызвал к себе священника с причтом из Русской земли.
Вскоре, однако, Игорю Святославичу удалось бежать из плена. Сын его Владимир Путивльский оставался в плену еще долго, но, женившись на дочери князя Кончака, вернулся на Русь и он.
К 1191 году княжество и дружина Игоря Святославича до такой степени оправились от потерь, что он решился вновь выйти с полками на кочевников. Этот поход планировался, очевидно, как своего рода личный реванш князя за прежний позор. Поход удался: по словам летописца, Игорь Святославич «с братьею… ополонишася скотом и коньми».
Несколько месяцев спустя, «на зиму», сборная армия многих князей Ольговичей вышла в степь, чтобы повторить удачный опыт Игорева набега. Первым среди правителей коалиционного воинства назван Игорь Святославич — вождь, к которому вернулась удача. На сей раз он повел себя осторожнее, чем в 1185-м.
Парадоксальным образом обстоятельства сложились весьма схоже с тем, что произошло в черные дни шестилетней давности… Вторжение Руси не стало для неприятеля неожиданностью. Степь сумела подготовиться к отпору. Половцы, для вида уступив поле, сконцентрировали огромную силу. Они ждали наступления русских полков, заманивали их глубже в свои владения, готовили им ту же ловушку. Их разведка доставляла вести о движении Ольговичей. Наученный горьким опытом, на сей раз Игорь умело вывел своих ратников из-под удара численно превосходящих степняков. Он предпринял ночное отступление. Половцы, не сумев предугадать этого маневра, пустились в погоню, когда было поздно — русская рать уже ушла.
Никогда, помимо злосчастного 1185 года, Игорь Святославич не становился фигурой первого плана в истории Руси. Это был смелый боец, рыцарственный правитель и добрый христианин, а военачальник… посредственный. В лучшем случае — опытный, но лишенный дарования. Дрался честно, звезд с неба не хватал, в молодости являлся лихим удальцом, к зрелости научился напрасно не рисковать воинством. За отвагу и тяжкие будни приграничья Бог вознаградил его. Проведя два долгих десятилетия на второстепенном княжении, Игорь Святославич удостоился великой чести: в 1198 году ему достался Чернигов — один из «старших столов» Руси. Но это случилось уже на закате его жизни. В 1201 или 1202 году князь-воин мирно скончался.
История его несчастливого похода в поэтическом изложении стала известна лишь на исходе XVIII века. Очень скоро она превратилась в загадку, над которой бились и бьются десятки ученых.
Единственная известная науке рукопись «Слова о полку Игореве» хранилась у архимандрита Иоиля (Быковского), отставного настоятеля ярославского Спасо-Преображенского монастыря, а также ректора семинарии. Через «комиссионера» ее приобрел граф А. И. Мусин-Пушкин, крупный коллекционер и знаток русских древностей. В 1812 году рукопись погибла от огня московского пожара. Однако первое издание «Слова» с переводом и комментариями вышло из печати за 12 лет до исчезновения рукописи.
Эпическая поэма представляет собой блистательный образец древнерусской литературы. Ее текст разошелся на крылатые слова, ее мерный ритм завораживает, а звучащая в ней горечь от княжеских «котор» по сию пору наполняет болью русские сердца.
Однако еще в XIX столетии появились сомнения по поводу древности поэмы. Скептически высказывались насчет ее возраста столь значительные фигуры, как историк М. Т. Каченовский и славянофил К. С. Аксаков, французский ученый Л. Леже. Следующий век принес новые сомнения в подлинности «Слова»: против нее высказались французский славист А. Мазон, крупный советский медиевист А. А. Зимин, знаменитый американский славист Эдвард Кинан, считавший, кстати, и переписку князя Курбского с Иваном Грозным поздним памятником…
