Он родился у переяславского князя Всеволода Ярославича, по материнской же линии приходился внуком византийскому императору Константину IX Мономаху. Отсюда и звучное прозвище — Мономах.
Князю Владимиру выпало жить в ненастную эпоху. Ему назначен был долгий век, 72 года — очень много по меркам русской древности! Вся молодость, все зрелые годы князя пришлись на смутное время: Русь погружалась в бесконечный лабиринт кровавых междоусобных войн, а окраины ее терпели страшный урон от степных пришельцев-половцев.
Виднейшие князья Рюрикова рода поделили между собой города и области Руси. В Киеве, на великокняжеском престоле, сидел старший из Рюриковичей, но полновластием он не обладал. В его распоряжении находились громадные доходы от богатейшей Киевщины, сильная дружина да право номинального первенства. Однако действительное старшинство следовало поддерживать силой оружия, умными союзами с влиятельной родней, добрыми отношениями с киевской городской общиной. Великого князя, если он оказывался слишком слаб или же слишком нерасчетлив, могли выбить из Киева ближайшие родственники.
Смерть любого из старших Рюриковичей приводила к переделу богатых княжеских столов внутри семейства. Помимо Киева большой доход сулили Чернигов, Переяславль-Южный, Смоленск, Муром, Ростов и т. д. Право на княжение в любом из этих городов можно было обосновать двумя способами: местом в лестнице старшинства Рюриковичей либо военной мощью. Князья Рюрикова рода в таких случаях не стеснялись скрещивать мечи с племянниками, дядьями, не говоря уже о дальней родне. То один из них, то другой обращался за поддержкой к половцам и приводил их на Русь, вышибая соперников с богатых столов. Особенно прославился по этой части князь Олег Святославич, прозванный «Гориславичем» за лютую привычку «аргументировать» свои претензии с помощью половецких сабель.
Половцы приходили, грабили, жгли, уводили «полон», разоряли крестьян. Не один, не два и не три — десятки половецких походов наносили раны ослабевшему телу Руси. Пришельцы с радостью пользовались княжескими раздорами, то и дело являясь к Киеву, Чернигову, Переяславлю по приглашению русских князей и при почетном «эскорте» их дружин.
Между тем из-под пера Владимира Мономаха выходит поучение, адресованное сыновьям, где он цитирует Псалтирь библейского царя Давида: «Оружие извлекают грешники, натягивают лук свой, чтобы пронзить нищего и убогого, заклать правых сердцем. Оружие их пронзит сердца их, и луки их сокрушатся. Лучше праведнику малое, нежели многие богатства грешным. Ибо сила грешных сокрушится, праведных же укрепляет Господь. Как грешники погибнут, — праведных же милует и одаривает. Ибо благословляющие его наследуют землю, клянущие же его истребятся. Господом стопы человека направляются. Когда он упадет, то не разобьется, ибо Господь поддерживает руку его. Молод был и состарился, и не видел праведника покинутым, ни потомков его просящими хлеба. Всякий день милостыню творит праведник и взаймы дает, и племя его благословенно будет. Уклонись от зла, сотвори добро, найди мир и отгони зло, и живи во веки веков».
А к своему горчайшему неприятелю и убийце сына князю Олегу Святославичу он обращается в письме со словами, исполненными христианской мудрости: «Кто молвит: „Бога люблю, а брата своего не люблю“, — ложь это. И еще: „Если не простите прегрешений брату, то и вам не простит Отец ваш небесный“… Но всё наущение дьявола! Были ведь войны при умных дедах наших, при добрых и при блаженных отцах наших. Дьявол ведь ссорит нас, ибо не хочет добра роду человеческому. Это я тебе написал, потому что понудил меня сын мой… прислал он ко мне мужа своего и грамоту, говоря в ней так: „Договоримся и помиримся, а братцу моему Божий суд пришел. А мы не будем за него мстителями, но положим то на Бога, когда предстанут перед Богом; а Русскую землю не погубим“. И я видел смирение сына моего, сжалился и, Бога устрашившись, сказал: „Он по молодости своей и неразумению так смиряется, на Бога возлагает; я же — человек, грешнее всех людей“». Владимир Мономах совсем недавно узнал о кончине сына, о том, как другой его сын, вошедший в русскую историю под именем Мстислава Великого, бился с Олегом Святославичем и одолел его. Мстислав, победитель, просит безутешного отца: «Помилосердствуй, да будет мир!» И Владимир Мономах смиряет гнев, смиряет гордыню, сам пишет обидчику: «Помиримся».
Когда, в какое время он пишет эти слова?! Ведь еще недавно кровная месть была разрешена по закону! «Русская Правда» несколько ограничивала ее, но отнюдь не запрещала. Языческий обычай, уповающий на право силы, говорил: отомсти! А христианский, только-только набирающий силу на Руси, требовал иного: прости, откажись от мести! На того, кто шел по второму пути, будь он сколь угодно храбр, смотрели как на человека, проявившего непонятную слабость. Не отомстил? Глупец! Тряпка!
Владимир Мономах научился прощать. Научился ставить мир превыше любой выгоды, которую только можно добыть мечом. Научился отстранять от себя соображения прямой и очевидной корысти, если для их осуществления требовалось очертя голову бросаться в очередное междоусобие.
Не всю жизнь он провел в праведниках. Да это и невозможно для князя! По собственным словам Владимира Всеволодовича, он с тринадцати лет принял на себя бремя княжеских трудов: участвовал в 83 больших военных предприятиях, не вылезал из сражений с половцами, 19 раз заключал с ними мир, в разное время захватил в плен несколько сотен знатных степняков, из них примерно сотню пощадил, а 220 утопил или иссек мечом. Ему приходилось лить чужую кровь постоянно. Да и в междоусобных войнах, со своими, с единоплеменниками и единоверцами, бывало, Владимир Всеволодович проявлял большую жестокость. Вот его собственные слова: «…На ту осень ходили с черниговцами и с половцами… к Минску, захватили город и не оставили в нем ни челядина, ни скотины». Сказано — красноречивее некуда.
Иной скорбный случай — князь дал клятву и нарушил ее…
Тогда к Переяславлю подступили половецкие вожди, давние противники Руси. Но на сей раз они явились с доброй целью. Летопись сообщает: «Пришли половцы, Итларь и Кытан, к Владимиру мириться. Пришел Итларь в город Переяславль, а Кытан стал между валами с воинами; и дал Владимир Кытану сына своего Святослава в заложники, а Итларь был в городе с лучшей дружиной. В то же время пришел Славята из Киева к Владимиру от [великого князя] Святополка по какому-то делу, и стала думать дружина… с князем Владимиром о том, чтобы погубить Итлареву чадь, а Владимир не хотел этого делать, так отвечая им: „Как могу я сделать это, дав им клятву?“ И отвечала дружина Владимиру: „Княже! Нет тебе в том греха: они ведь всегда, дав тебе клятву, губят землю Русскую и кровь христианскую проливают непрестанно“. И послушал их Владимир, и в ту ночь послал Владимир Славяту с небольшой дружиной… между валов. И, выкрав сперва Святослава, убили потом Кытана и дружину его перебили». На следующий день Итларя «с чадью» заманили в ловушку и всех уничтожили.
Многого ли добились таким вероломством? В самое скорое время русский город Юрьев запылал от рук половецких.
Но не напрасно дал Бог Владимиру Всеволодовичу столь долгую жизнь. Чем больше видел он вокруг себя свирепости, чем больше сам склонялся к жестоким мерам против своих врагов, тем больше понимал: доброго итога душегубство дать не способно. Пролил кровь — прольют и твою, а не твою, так близких тебе людей. Обманул — будешь обманут. Не пожалел врага — и сам жалости не увидишь. Собрал большую силу — найдется еще ббльшая. Поэтому в зрелые годы князь сумел побороть собственную гордыню и с делами большой политики управлялся, покорившись смирению.
На протяжении длинной политической карьеры Владимир Мономах занимал то один, то другой княжеский стол. Правил в Ростове, Владимире-Волынском, Турове, Смоленске, Чернигове, Переяславле-Южном. Несколько раз мог занять Киев, но отказывался. Главной причиной отказа становилось нежелание сражаться с родней. В военной-то силе недостатка он не испытывал.
