Нет, конечно, это не берег. До берега еще метров сто. Остров! Просто небольшой речной остров. Говорят, на Днепре их много. И вдруг Нелюбина пронзила мысль о том, что на острове, возможно, засело немецкое охранение. Откроют огонь, порежут роту из пулемета, и закончится их операция за сто метров до правого берега. Он передал приказ огибать остров левее, ниже по течению. Плоты начало медленно стаскивать вниз. Но на душе у Нелюбина спокойнее не стало.

— Андрей, — прошептал он Кузеванову, — а ты давай к острову с другой стороны. Загребай повыше. Высадись, обследуй. Если у них там охранение, постарайся придавить без шума. И оставь один пулемет на западной стороне, чтобы на всякий случай поддержать нас во время высадки.

Лейтенант на передовую прибыл месяц назад с маршевой ротой. Некоторое время ее придерживали в резерве, а потом раздергали в разные батальоны. Кузеванов со своим взводом попал в Третий батальон и сразу же был направлен в Седьмую роту, которая формировалась из остатков бывшей штрафной.

Плот неслышно ткнулся носом в заиленную косу. Видимо, река поднималась во время августовских дождей, и, уходя с отмелей, оставила барханчики топкого ила. Кузеванов быстро отвязал от ствола пулемета сапоги, сунул за пазуху портянки, обулся на голую ногу, махнул пистолетом в сторону низкого кустарника, пригнутого полыми водами и росшего теперь вкось, по течению. Там, приткнувшись носом к коряге, покрытой сухими водорослями, стояла надувная резиновая лодка. Двоих, с автоматами, лейтенант послал в обход прикрывать роту огнем, — если немецкое охранение не удастся взять без шума. Остальных повел прямо по тропе, которая вела в глубь острова. Судя по следам, оставленным на илистой тропе, немцев было четверо. Пройдя шагов двадцать, они их и обнаружили.

Охранение составлял пулеметный расчет. МГ-42 стоял на треноге. Ствол повернут на юго-восток, как раз туда, где в это время проплывала Седьмая. Вот она вся — как на ладони. Торчат из воды стриженые головы и мокрые плечи, обтянутые гимнастерками и вздутыми плащ-палатками — пали длинными очередями, и роты за пять минут не станет. Лента с золотистыми патронами, покрытыми мелкой дымчатой росой от оседающего тумана, заправлена в приемник. Пулеметчики спали рядом, накрывшись плащ-палатками. Правее лежали еще двое, обхватив руками карабины.

Кузеванов медленно засунул за ремень ТТ, вытащил нож. То же самое сделали и остальные его бойцы. Он наклонился над пулеметчиком, лежавшим справа, одной рукой плотно зажал рот, другой мгновенно дважды ударил в грудь и еще раз под ключицу сверху вниз. Бил с силой, с какой-то развинченной злостью, которую надо было истратить сразу всю.

Через мгновение все было кончено.

— Вот и все. Выражаю всем благодарность. — Лейтенант Кузеванов посмотрел на бойцов, их бледные лица с горящими глазами и почувствовал, что его тошнит и вот-вот может вывернуть. На убитых он старался не смотреть. — У кого близко фляжка?

Он проглотил пресный ком тошноты вместе с холодным, как днепровская вода, спиртом. Прошептал, сплевывая горькую слюну:

— Пять минут отдыха.

— Наше счастье, лейтенант, фрицы, видать, тоже несколько ночей не спали, — вытирая подолом мокрой гимнастерки трофейный нож гитлерюгенда, шепнул бронебойщик Овсянников.

— Да, раньше нас спешили берег занять. — И пулеметчик Москвин кивнул на сапоги немцев, видать, дня три назад вычищенные до блеска. На раструбах широких голенищ виднелись остатки гуталина. Снизу же были заляпаны грязью и раскисли от долгой ходьбы по мокрой траве и болотине.

— А видать, недавно сюда перебрались, — хехекнул пулеметчик. — Вот и улеглись на часок-другой. Дурни.

— На наше счастье. А если бы не спали…

Один из группы, бывший штрафник, не раз ходивший за «языком», покусывая травинку, сказал:

— Нервно ты воюешь, командир. Бьешь, как телка обухом. Это ж человек. Тут надо аккуратно. Сонному и ребра можно пощупать. Сунул под третье ребро — и не охнет…

Кузеванов посмотрел на разведчика и отвернулся. Не хотелось обсуждать тему, от которой все еще мутило. Видимо, разведчик заметил его состояние и, на свой манер, развлекался, чтобы тоже немного собрать в кулак нервы.

В это время туман перед раструбом немецкого пулемета на мгновение разошелся, и они снова отчетливо увидели в узком разрыве полоску дымящейся воды, проплывающие торцы спаренных бревен, мокрые плечи и каски бойцов, оружие и ящики на мостках.

— Москвин, Фаткуллин, вы остаетесь здесь, на острове. Задача: поддержать нас огнем, если немцы обнаружат переправу. Бейте по пулеметам. Мы вам оставляем лодку. Перетащите сюда. Когда начнется стрельба, будет не до нее.

— А что потом? Ну, когда вы там высадитесь? Что нам делать?

— Оставайтесь здесь. Ротный приказал. А там видно будет. Трофей оставляем тоже вам. Перенесите его туда, на ту сторону. Патронов достаточно. Вон сколько понатащили. Харчи, я думаю, у вас тут тоже найдутся. — И лейтенант Кузеванов кивнул на немцев. — Прикопайте их где-нибудь. Днем станет жарко, запахнут.

Нелюбин загребал одной рукой, другой держась за скобу, прочно сидевшую в бревне. Хороший ему достался плот, удобное бревно. И скобу вбили удачно — на внутренней стороне, так что за нее можно было держаться и грести бесшумно, при этом особенно не высовываясь наружу. Сапоги он, как и большинство бойцов, кому уже приходилось форсировать большие реки, снял. Прикрученные проволокой к гранатному ящику, они маячили перед глазами, всякий раз напоминая Кондратию Герасимовичу, что они рядом, он только временно разут, а там, поближе к берегу, можно будет и обуться. Время от времени он вытягивал голову и, сдвинув набок каску, прислушивался. Но слышал только тихие всхлипы воды, бьющейся о бока бревен, да гул собственной крови в висках. Что там, на острове, он не знал. Но тишина, которая напряженной кровью отдавалась в висках, его обнадеживала. Может, никого там не оказалось, на том острове. Хотя он, Нелюбин, обороняйся его рота, обязательно бы выслал вперед охранение с пулеметом. Полковник Колчин сказал, что, возможно, они заняли еще не весь берег. Может, и так. Но посты с пулеметами и патрули наверняка уже расставлены везде. А что нужно, чтобы перебить их, плывущих сейчас к неведомому берегу без всякого прикрытия и мало-мальской защиты? Да один пулемет и нужен. Один пулемет, да при хороших пулеметчиках… Ох ты ж, ектыть! Нелюбин едва не выругался вслух. В какое-то мгновение он стал замечать, что туман над головой, над продвигающимися вперед плотами, над покрытыми матовой росой касками его Седьмой стрелковой роты стал светлеть. Это могло означать только одно: там, позади, с родного берега вставало солнце, а значит, спасительный туман, надежней любой маскировки скрывавший их продвижение к вражескому берегу, вот-вот начнет рассеиваться. Солнце — первый враг тумана. И правда, спустя несколько минут впереди стало развиднять, и оттуда высоченной горбатой громадой неожиданно выступил берег. Он услышал, как зашептались солдаты, тоже пораженные видением, вздымавшейся над простором реки гигантской, почти отвесной стеной.

— Господи, Господи… — услышал он шепот старшего сержанта Численко, плывшего за соседним плотиком. — …Даруемая нам тобою… и в прославление крепкаго твоего заступления, да подаст он стране нашей, боголюбивому воинству ея и всем православным христианам на супостаты одоление, и да укрепит державу нашу…

Молись, молись, Иван, думал Нелюбин, лихорадочно оглядывая все выше и выше вздымающийся берег, только громко не шепчи, а то услышат, окаянные.

И тут, словно и вправду Святой Георгий, которому обращал торопливую молитву помкомвзвода Иван Численко, укрыл их небесным плащом, чтобы скрыть от глаз неприятеля. Надвинулась новая волна тумана, да такого густого, что плывшие по Днепру солдаты почувствовали его кожей лица. Однако минуту спустя, вначале выше по течению Днепра, а потом и по всему берегу, застучали пулеметы. Проснулись, окаянные. Нелюбин окинул взглядом торчавшие из воды головы и мокрые бревна плотов. Ну, теперь подавай Бог сил поскорее добраться до берега.