В 1971–1972 гг. на самом высоком ярусе Цуцхватской пещерной системы раскапывалась небольшая Верхняя пещера, имевшая, как полагают грузинские исследователи, культовое назначение: вход в пещеру был отчасти заложен небольшими глыбами сухой кладки; в отложениях ее, вдоль стен, были уложены в определенном порядке черепа и кости конечностей пещерных медведей; другие культурные остатки представлены здесь лишь небольшим количеством (14 экз.) каменных изделий (скребла, пластины, отщепы, выемчатые формы), приносившимися сюда только для совершения ритуальных обрядов, связанных с жертвоприношением (Векуа А.К., Тушабрамишвили Д.М., 1978). Весьма ответственные выводы о культовом назначении Верхней пещеры требуют такой же строгой и полной документации, а также демонстрации находок и вновь вскрываемых участков более широкому кругу специалистов.

При всей критичности подхода к материалам о существовании культа медведя в мустье Кавказа в них, по всей видимости, имеется определенная доля вероятности, которая со временем, возможно, проявится более отчетливо и утвердится в науке. Научную ценность истинных сведений переоценить будет трудно: они прольют свет на формирование сознания и мировоззрения древнейших обитателей Кавказа.

Рассмотрение вопросов социально-экономической организации ашельского и мустьерского общества, судя по имеющимся материалам, должно, как представляется, исходить из принципа этносоциальной значимости каменного инвентаря: облик каменных орудий в каждом человеческом коллективе определялся в первую очередь опытом многих поколений, местными традициями, представлением о том, что эффективность орудий, их «способности», т. е., следовательно, и благополучие человека неразрывно связаны прежде всего с формой этих орудий. Комплексы орудий являются поэтому этноспецифичными, аккумулировавшими в себе важную этносоциальную информацию, свидетельством того, что носители каждой из культур образуют определенное этническое единство (Любин В.П., 1977а).

Применение этого принципа позволило выделить в нижнем палеолите Кавказа (в настоящее время в основном в мустье) узколокальные группировки однокультурных памятников типа археологических культур. Каждая из таких группировок — явление территориальное, хронологическое и генетическое, т. е. относится к одному времени, сосредоточено на одной небольшой территории, отличается хорошо выраженными местными особенностями и преемственностью в развитии каменных индустрий. В составе каждой такой группировки имеются памятники различного типа (долговременные базовые стойбища, охотничьи лагеря). Разнотипные памятники, по всей видимости, являются фиксатором различных проявлений социально-экономической жизни палеолитических людей, свидетельством их многообразных занятий на этих стойбищах и вне этих стойбищ, показателем целенаправленной социальной деятельности отдельных частей человеческого коллектива (охотничьи экспедиции, собирание растительной пищи, походы за сырьем) в интересах всего коллектива.

В узколокальных группировках родственных индустрий проступают контуры таких общественных явлений, как форма объединения труда (каждая группировка — коллектив, прочно спаянный постоянным совместным трудом на основе общей собственности на охотничье собирательские территории и средства труда) и форма его социальной регламентации (половозрастное или естественное разделение труда, ведущее — на примере охотничьих лагерей и мастерских-к ранней форме групповой специализации).

Истоки раннего человечества на Кавказе в настоящее время не совсем ясны. В 1939 г. в местности Удабно в Кахетии были найдены остатки антропоида конца третичного периода, могущего быть по своим морфологическим признакам предком человека (см. ч. II, гл. 1). В связи с этим было высказано предположение, что Кавказ может быть включен в пределы прародины человечества (Дебец Г.Ф., 1952). Теоретически это допустимо, но вопрос остается открытым по многим причинам. Разноречивы, например, данные о геологическом возрасте (верхний миоцен? поздний плиоцен?) и систематическом положении удабнопитека. Большинство ученых, правда, полагают, что он был близок к дриопитекам и рамапитекам (Бурчак-Абрамович Н.И., Габашвили Е.Г., 1947; Габашвили Е.Г., 1975). Гипотеза об отнесении удабнопитека к числу прямых предков человека и включении Кавказа в зону превращения обезьяны в человека нуждается поэтому в подкреплении ее находками на Кавказе остатков более близких предшественников и предков людей (австралопитековых), а также архантропов ранних форм. Необходимость в таких обоснованиях и материалах сохранится и в том случае, если в науке утвердится мнение о бесспорности галечных орудий, найденных в эоплейстоценовых, как предполагается, VII–X слоях Азыхской пещеры.

Вопрос об истоках раннего человечества на Кавказе и времени заселения этой области людьми далек, таким образом, от своего разрешения. Неясны: автохтонность или аллохтонность этого явления, исконное обитание человека на Кавказе или приход его из более южных областей; время первичного заселения; возможности повторных миграций; истоки ашельских индустрий Кавказа. Современное состояние наших связей свидетельствует, тем не менее, о несомненности глубинных связей древнейших культур Закавказья и Переднеазиатских нагорий. В южной половине Кавказского перешейка, в отличие от северной, обнаружены обильные нижнепалеолитические материалы. Близкие ашельские и мустьерские находки встречены по обе стороны пограничного Аракса: типологически сходные ашельские орудия из лавовых пород найдены как близ Еревана и в Джавахетии, так и близ Карса в Турции (Kökten К., 1943) и на территории Иранского Азербайджана (Sadek-Kooros)[11]. Мустьерская индустрия Тагларской пещерной стоянки в Азербайджане имеет весьма близкие параллели в индустриях Иранского Курдистана и Луристана и Иракского Курдистана (в индустриях, в частности, выделяемых под названием хорремабадского мустье; Hole F., Flannery К.V., 1968).

Взаимосвязь древних индустрий Кавказа и сопредельных северных территорий менее ясна, поскольку ашель с бифасами не прослеживается севернее предгорий Большого Кавказа. Правда, единичные бифасы позднеашельского облика встречены, как отмечалось, в Приазовье и в Южном Донбассе.

На исходе ашеля (?) и в мустье связи Кавказа с южнорусской равнинной более вероятны. Нахождение в ряде мустьерских комплексов Северного Кавказа двусторонних орудий (на Ильской стоянке, на Лысой Горе, в Баракаевской пещере и др.) допустимо объяснять связями с мустье Крыма и Русской равнины, в котором эти орудия многочисленны.

В Закавказье двусторонние и частично двусторонние мустьерские формы встречаются заметно реже. Немногочисленные образцы их известны, например, в Кударо I и III, в Цоне и в Ахштырской пещере. Столь же немногочисленные двусторонние мустьерские формы в мустье Передней Азии (см. например: Rust А., 1950, taf. 53, 68; Suzuki Н., Takai F., 1974; Коробков И.И., 1978).

Среди двусторонних мустьерских орудий Кавказа особенно интересны единичные очень удлиненные формы[12] (наконечники копий?) (рис. 27, 36), напоминающие в известной мере африканские длинные копьеобразные остроконечники с двусторонней ретушью в культурах Санго-Нижнего лупембе Экваториальной Африки (Кларк Д.Д., 1977). Некоторые параллели этим кавказским орудиям можно найти и в мустье Русской равнины (Хотылево, Житомирская, Антоновка I и II, Сталинградская; Заверняев Ф.М., 1978, табл. XXVIII–XXIX; Месяц В.А., 1962, рис. 1, 5, 7; Гладилин В.Н., 1976, табл. XXI, XLVI; Замятнин С.Н., 1961, рис. 12–13). Рассматриваемые кавказские наконечники все же имеют настолько вытянутые пропорции и своеобразные очертания, что их можно, как это сейчас представляется, назвать местными, эндогенными кавказскими формами.