Среди сюжетных изображений отметим прежде всего скульптурные зооморфные изделия, как бы продолжающие собой тему, определившуюся еще в предшествующий период. К их числу относятся небольшие стилизованные схематические фигурки из мергеля, изображающие, как правило, мамонта, реже — носорога. Они близки по стилю, но встречаются в разнокультурных памятниках: в верхнем слое Костенок 1 (рис. 102, 1, 2), во II слое Костенок 11, в верхнем слое Костенок 4 (рис. 104, 2, 3, 9; 105). Наряду с ними в верхнем слое Костенок 1 найдены достаточно реалистические изображения голов пещерного льва (рис. 102, 3) и медведя, а во II слое Костенок 11 — волка. Имеются и гравированные изображения животных на бивне мамонта: в верхнем слое Костенок 1 и на Тимоновской стоянке (Ефименко П.П., 1958, с. 408; Грехова Л.В., 1977, с. 90). В обоих случаях изображен какой-то рогатый зверь, возможно, олень или козел. Третья гравюра — из нижнего слоя Костенок 21 — выполнена на песчаниковом плоско-выпуклом диске. Морда этого зверя сохранилась плохо, но по моделировке туловища и ног в нем можно предполагать изображение носорога. По сравнению с известными зооморфными изображениями ранней поры позднего палеолита Русской равнины раннеосташковские фигурки меняются как по стилю исполнения, так и по содержанию. Вместо плоской, контурной передачи образа появилось объемное изображение, наряду со стилизованными фигурками имеются головки, передающие зверя реалистично, детально (особенно в этом отношении примечательна миниатюрная головка львицы из верхнего слоя Костенок 1). В этот период уже нет изображения лошади; свыше половины всех зооморфных фигурок принадлежит мамонту. Это согласуется с изменением основного объекта охоты, прослеживающимся в раннеосташковское время во многих археологических культурах, с исключительной ролью, которую в это время мамонт играл в жизни оседлых охотников Восточной Европы.

В раннеосташковское время на территории Русской равнины впервые появляются антропоморфные изображения. Когда речь заходит об изображениях человека в палеолитическом искусстве, в первую очередь невольно вспоминаются знаменитые женские статуэтки, воспроизводящие обнаженных женщин, выполненные из мергеля или бивня мамонта, встречающиеся на территории Восточной Европы почти исключительно в памятниках виллендорфско-костенковской культуры (Костенки 1, верхний слой, Костенки 13, Авдеево, Гагарино, Хотылево 2). В советской литературе эти изображения описаны достаточно подробно; нет недостатка и в гипотезах, пытающихся объяснить значение этого образа. Читателя, желающего подробно разобраться в этом вопросе, мы отсылаем к соответствующей литературе, в первую очередь — к двум монографиям З.А. Абрамовой (1962, 1966). Здесь же кратко остановимся на некоторых характерных чертах самих статуэток и условий их нахождения, важных, с нашей точки зрения, для их интерпретации.

1. В подавляющем большинстве женские статуэтки виллендорфско-костенковской культуры характеризует единый канон: статическая, застывшая фигура обнаженной женщины со слегка склоненной к груди головой, непропорционально тонкими, согнутыми в локтях руками, сложенными на животе или поверх груди, слегка согнутыми в коленях ногами. За единственным исключением (недавно найденная статуэтка из Авдеево) лицо не изображалось[48]. Признаки пола, как правило, подчеркнуты, утрированы. В то же время статуэтки далеко не стандартны: каждая из них обладает своими индивидуальными особенностями. Так, наряду с изображениями низкорослых, тучных, иногда явно беременных женщин имеется значительное количество высокорослых, грацильных, даже худощавых фигурок. Имеются и более существ венные отступления от канона: например, статуэтка, изображенная в позе танца, из Гагарина (Тарасов Л.М., 1972, рис. 2, 1)[49]; изображение приготовившейся к родам женщины (мергелевая фигурка беременной женщины с подогнутыми ногами из Костенок 13). В искусстве позднего палеолита Восточной Европы своеобразное сочетание, синтез обобщенных представлений с предельной конкретностью, натуралистичностью изображения, отражающего эти представления, пожалуй, с наибольшей полнотой выражается в женских статуэтках.

2. На площади поселений фигурки женщин встречаются как в специальных ямках-хранилищах, таки в самом культурном слое, зачастую в разбитом виде (мергелевые статуэтки). Вероятно, изготовлявшиеся в большом количестве женские статуэтки из мергеля не представляли для людей того времени большой ценности, предназначались для недолговременного использования во время каких-то обрядов, после чего теряли значение, могли быть выброшены, разбиты. Это может свидетельствовать о неразвитости религиозных представлений, едва ли связанных с «удвоением» мира, делением его на «естественное» и «сверхъестественное». Статуэтки воспринимались скорее всего не как «вместилище души» и т. п., но как своеобразные средства, предназначенные для овладения вполне реальными, естественными вещами (будь то охотничья добыча, увеличение потомства, борьба с болезнями и т. д., — овладения мнимого, иллюзорного для нас, но воспринимаемого первобытным человеком как вполне целесообразное, реальное действие. Об этом же свидетельствует и положение, видимо, более ценных статуэток из бивня мамонта: они находились в большинстве своем в специальных ямках-хранилищах, вырытых в полу длинного жилища[50], но в таких же ямках-хранилищах здесь находились и настоящие орудия труда: кремневые ножевидные пластины, костяные шилья, лощила, мотыги и проч., а также украшения и охра.

Здесь проявляется еще один очень важный момент палеолитического искусства — непосредственная связь эстетического с трудовой деятельностью в широком смысле слова. Разумеется, эта связь проявляется не только и не столько в положении женских статуэток в культурном слое. Еще ярче она проявляется в орнаментированных орудиях труда, особенно, когда орнамент, вероятно, нес не только эстетическую, смысловую, но и функциональную нагрузку. Так, орнамент на рукоятях бивневых мотыг, вероятно, способствовал захвату мотыги рукой; орнамент на фибулах (параллельные нарезки в верхнем слое Костенок 1, ряды насечек во II слое Костенок 14) — использованию их в качестве застежек одежды. Вспомним также штриховку на меловой корке древнейших позднепалеолитических орудий из нижнего слоя Костенок 12. Тесная связь собственно трудовой деятельности и эстетической еще почти не отделяющейся от первой, прослеживаемая в эпоху позднего палеолита, свидетельствует о зарождении эстетического отношения к действительности в процессе труда, являющегося, таким образом, в конечном счете, источником возникающего искусства.

Помимо хорошо выраженных «реалистических» женских изображений, в памятниках виллендорфско-костенковской культуры встречаются, но значительно реже человеческие изображения без выраженных признаков пола (мужские?), очень условные «антропоморфные» изображения (рис. 102, 10), а также ряд личин, в которых можно усмотреть изображения мифических существ — полузверей-полулюдей («тотемические предки»? — рис. 102, 4). Нужно особо отметить двойную статуэтку из Гагарина, изображающую две человеческие фигурки с прижатыми друг к другу головами (Тарасов Л.М., 1972а, б). Л.М. Тарасов, нашедший эту статуэтку, приводит аналогии между нею и двойным погребением подростков из Сунгирьской стоянки, предполагая возможность контактов между носителями виллендорфско-костенковского и костенковско-сунгирьского вариантов культур (Тарасов Л.М., 1972а, с. 19). В связи с этим можно вспомнить о находке в верхнем слое Костенок 1 дротика из бивня мамонта (отдаленная аналогия сунгирьским копьям). Однако никаких иных следов взаимовлияния этих двух самобытных и разновременных позднепалеолитических культур Русской равнины не обнаружено. Поэтому предположение о семантической связи гагаринской статуэтки с сунгирьским погребением остается не доказанным.