Но ты же у меня умница, ты все поймешь, простишь меня и не будешь слишком сильно тревожиться. Я надеюсь, ты получишь это письмо не слишком поздно — не настолько поздно, чтобы успеть разлюбить и возненавидеть меня за причиненные тебе страдания. Я наверняка знаю, что ты не выдержишь и поедешь в город узнать, что случилось. Прости, что мне приходится рассчитывать на это, но у меня нет другого выхода.

Не могу понять, как могло случиться, что мы не обменялись телефонами. Это какой-то рок, мистика. Ведь, кажется, естественнее некуда — звонить друг другу, когда нет возможности видеться или если надо о чем-то предупредить, договориться. Мы так и поступаем — с родственниками, друзьями, коллегами. И только с тобой, самой дорогой и любимой, этого почему-то не случилось. Мы оба скучали по нескольку дней, мечтая о встрече, и нам ни разу не пришло в голову скрасить это томительное ожидание хотя бы звуками любимого голоса, разговорами, пожеланиями добрых дня и ночи. Я ничем другим не могу объяснить это, кроме как ослеплением, тем самым любовным ослеплением, которое заставляет забывать порой самые простые вещи, но взамен открывает тысячи прекрасных мелочей, которые невозможно увидеть в обычном состоянии. И за это чудо, как и за любое другое, как и вообще за все на свете, приходиться расплачиваться.

Но ты, наверное, уже чуть не плачешь, моя милая. Исписана уже вторая страница, а я все еще ни слова не сказал о том, когда же мы теперь увидимся. Родная моя, я обещал писать тебе, но я не рассчитал своих сил. Мне слишком мало писем, мне нужна ты, ты сама, каждый день, всегда. И как только я устроюсь, сниму квартиру, найду работу, разберусь с самыми неотложными делами (это займет месяца полтора-два), я буду ждать тебя в этом далеком холодном городе, в котором тепло может быть только с тобой, моя девочка.

Мне очень грустно уезжать, не повидавшись с тобой, и на сердце у меня так же пасмурно, как за окном. Но пока тебя не будет рядом, я стану черпать тепло и силы в воспоминаниях о солнечных жарких днях, проведенных с тобой. Мне будет мерещиться на загазованных улицах запах свежего сена, а шелест петербургских дождей, которые здесь почти никогда не прекращаются, превратится в шуршание сползающей под нашими телами соломы.

Тысячи раз целую тебя, моя хорошая! Не плачь и не грусти. Два месяца — это не так уж много, когда впереди вся жизнь. А пока наслаждайся последними неделями лета, вдыхай ароматы пышных осенних цветов и гуляй среди светлых сосновых стволов в твоем любимом лесочке, где я столько раз обнимал тебя.

Твой Володя.

В постскриптуме был номер мобильника и адрес какого-то друга, у которого Володя собирался жить первое время.

Анжела не знала, сколько раз перечитала письмо и сколько времени просидела неподвижно, уже не читая, а просто прижимая его к груди. Ей то хотелось смеяться от счастья, что Володя не забыл ее, не бросил, то на глаза наворачивались слезы, от того, что все так нелепо получилось, что она еще целых два месяца не увидит его… «Но зато потом, потом!..» — И на лице опять появлялась улыбка.

Наконец она очнулась от мечтаний и воспоминаний. За окном было уже совсем темно. Анжела вдруг ощутила ужасную усталость и поняла, что очень хочет спать. Она умылась и со счастливой улыбкой на губах забралась в постель. Единственным, что не давало ей покоя, было непреодолимое желание прямо сейчас позвонить Володе. Номер его трубки так и стоял перед глазами. Анжела не выдержала и взяла телефон. На дисплее высветилось время. Была половина третьего ночи.

«Господи! Он, наверное, давно спит, устал, ведь у него же там так много дел! Хороша бы я была, если бы позвонила ему сейчас! Позвоню утром, когда он будет выспавшийся и отдохнувший».

В эту ночь Анжеле снились ласковые красивые сны, и она сладко проспала почти до полудня. Только проснувшись, даже не вылезая из-под одеяла, она набрала номер Володи, но вместо его радостного голоса услышала только бездушное механическое: «Аппарат абонента выключен…» На мгновение лицо девушки омрачилось, но она тут же одернула себя: «Ведь уже почти двенадцать, в это время он, конечно, занят. Может быть, у него деловая встреча или еще что-нибудь важное и он отключил телефон, чтобы никто не мешал. Да и мне тоже надо собираться и ехать в Коринку».

Анжела решительно откинула теплое одеяло и почти побежала в ванную. Холодный душ и крепкий горячий кофе быстро привели ее в бодрое, деятельное настроение. По магазинам Анжела ходила, чуть ли не приплясывая от переполнявших ее энергии и радости, сменивших мрачную апатию предыдущих дней. Накупив кучу всяких мелочей и вкусностей и с трудом упихав все это в рюкзак, Анжела со всех ног побежала на вокзал, чтобы успеть на последнюю до перерыва электричку.

А вечером неожиданно приехала Полинка. Она, отдуваясь, поставила на стол большой тяжелый пакет и внимательно посмотрела на подругу.

— Ты что-то на себя не похожа, — покачала она головой. — Глаза вроде радостно блестят, и улыбка во весь рот, а сама бледная и осунувшаяся. Что случилось?

— Сейчас расскажу. Только сначала сама ты мне расскажи, почему ты здесь, а не рядом с Саликом, да еще с таким огромным мешком и в таком шикарном платье? — Полина покрутилась, продемонстрировав развевающийся блестящий подол и задорно подпрыгивающие на груди кружева. — Вы что, поругались? Или поженились?

Полина расхохоталась:

— Ни то ни другое! И всегда-то тебе крайности мерещатся! Просто Салик уехал, у него срочный заказ. А я решила купить к его приезду что-нибудь эдакое и наткнулась на это чудо. — Она выразительно взмахнула подолом. — И сразу, естественно, примчалась к тебе, показать приобретение и узнать, как дела.

— Платье — глаз не оторвать, и дела тоже хорошо, правда, с некоторыми изменениями.

Полина испытующе заглянула Анжеле в глаза.

— Я тебе все объясню, только давай сначала разберем твой пакет и дополним твои гостинцы тем, что я привезла сегодня из города — тоже всякие вкусности.

— И что, телефон у него так и не отвечает? — Полина почти час, не перебивая, хмуро слушала рассказ подруги об исчезновении доктора и находке его все объясняющего письма.

— Нет, — Анжела грустно опустила голову. — Но ведь мало ли что может быть: дела, батарейка села, деньги закончились…

— Я не хотела бы тебя огорчать, но, по-моему, он тебя просто кинул. Что, дела длятся беспрерывно целый день, и все такие, что на короткий разговор по трубке отвлечься нельзя? Или денег за целый день нельзя положить, как будто в Петербурге пунктов приема платежей днем с огнем не найти?

— Но если он просто сбежал от меня, тогда зачем было номер и адрес давать и к себе звать?

— Для видимости. Мол, он хороший, честный, не прячется. Только почему-то телефон все время не работает и никого нет дома.

— Нет, Полина, ты не права. Этак можно все что угодно перевернуть. Откуда ты, например, знаешь, что Салик поехал по делу, а не на свидание? У тебя ведь и мысли такой не возникает, правда? Потому что ты не только рассуждаешь, но и чувствуешь. И какие бы предположения ни казались правдоподобными, сердце выбирает безошибочно. Ты бы не говорила так про Володю, если бы знала его так же, как я, и если бы прочитала его письмо. Такие слова нельзя написать нелюбимой женщине, той, от которой хочешь избавиться!

— У тебя слишком доброе сердце. Оно просто не может подсказать тебе ничего плохого. Я знаю, ты всегда чутко реагируешь на несчастья и печали других, но зла не видишь. И если бы с Владимиром что-то случилось, это ты бы почувствовала, а подозрительности, коварства, равнодушия ты в людях не замечаешь и готова поверить всякому ласковому слову, не задумываясь о том, что оно может быть сказано не искренне, а с расчетом или просто в шутку.

— Но невозможно врать систематически и ни разу не выдать себя! Можно поиграть, обмануть, но не продолжать же так месяцами! Все время следить за собой, чтобы, не дай Бог, не забыться! Да кому же и зачем захочется так напрягаться?!