— Идем купаться! — кричу я, смеясь.

Девочка — она все еще цепляется за мою ногу — смотрит на меня с тревогой и жалостью. У нее лицо опытного, пожившего человека — быть может, ребенок здесь я, а она взрослая.

Ветер подтащил нас к центру. Вода прямо под нами: ее запах — обещание райского блаженства, он сводит с ума. Я протягиваю руку, пальцы касаются потока — и мгновенно меня пронзает страшная боль. Рука вывихнута, я лечу вверх тормашками.

Нас с девочкой отбрасывает к периферии трубы. Мы врезаемся в противоположную покатую стенку канала и отскакиваем, но при этом удаляемся от него, поднимаемся над водой — и, конечно, по-прежнему быстро движемся по трубе.

Кажется, у меня сломана рука, но я все равно сосу влагу, оставшуюся на пальцах. Если честно, то ее совсем мало — игра не стоила свеч.

— Надо не так, — говорит девочка, отдышавшись.

— У меня бы получилось, — настаиваю я и лягаю ногой воздух, надеясь вернуться обратно к каналу.

— Вода в желобе. Желоб вращается независимо от стен, поэтому вода не выливается. Она движется очень-очень быстро. Смотри.

Девочка указывает на троих у противоположной стороны канала. Собиратель с палкой в руках крякает и шипит, словно отдавая инструкции. Черно-синий свистит в ответ.

— Это Толкарец, — поясняет девочка.

Понятия не имею, откуда она берет эти имена, но они прилипают намертво.

Двое хватают Толкарца за ноги. Палка входит в воду, и все они вращаются, словно юла, однако все же остаются над поверхностью канала. Наконец им удается высвободить немного воды, которая разбивается на дрожащие, сверкающие шарики.

А где же третий — Пурпурно-коричневый?

Он появляется из темноты за нами, завывая от восторга, оттолкнувшись ногами от стены, довольно ловко летит к «жемчужине» воды размером с кулак, проглатывает огромный ее кусок (у него широкие желтые зубы, большие клыки и еще более крупные резцы), а остальное зачерпывает полой куртки.

— Как его зовут? — спрашиваю я, перекрикивая шум.

— Сатмонк.

Двое других перехватывают Сатмонка, отскакивают от стены и, взявшись за руки, плывут вместе, зачерпывая капли и шарики воды, которую Сатмонк выжимает из куртки.

Все жадно пьют.

— Вот как надо, — говорит девочка. — А нам до них еще несколько минут добираться.

— Это я виноват, — отвечаю я. Влаги на языке и губах хватает только на несколько слов.

— Ничего не поделаешь. Здесь главное — набраться терпения, ждать и наблюдать. Иначе твою книгу напишет кто-то другой, или, что еще хуже — она пропадет.

Девочка указывает на серебристые потоки и водовороты в тоннеле.

— «Пурпурный», — говорю я, — значит «красный».

Не обращая на меня внимания, она парит рядом, на расстоянии вытянутой руки. Вдруг ее веки тяжелеют, и она погружается в какой-то транс.

Терпеливая.

Этот ребенок мне нравится.

Собиратель, Толкарец и Сатмонк не против того, чтобы еще немного повисеть над вращающимся каналом. Вскоре они повторяют свой трюк с палкой, радостно вопя, свистя и крякая. Мимо нас проносятся большие бусины воды. Я открываю рот; моя голова целиком погружается в воду, но каким-то чудом мне удается напиться и при этом не утонуть.

Вода пощипывает губы и щеки, и у нее странный вкус, но она мокрая и очень холодная. После нескольких столкновений с такими шариками жажда проходит. Я тру лицо руками, пытаясь смыть грязь и кровь фактора. Ничего не выходит. Нужна тряпка.

И конечно, одежда тоже не помешает. Я по-прежнему голый, и это не нравится даже мне. У остальных одежда есть.

Мимо, расслабленно положив руки за голову, проплывает Костяной Гребень — Собиратель. Он сильно рискует — потоки воздуха непредсказуемы, особенно над поверхностью потока, где возникают завихрения.

Вода, двигаясь по каналу, захватывает воздух, тем самым создавая ветер, который протолкнул нас в отверстие и сейчас тащит по трубе. В центре может быть опасно. Иногда завихрения пытаются направить нас к потоку, однако парням и девочке это не впервой, и поэтому мы держимся в относительной безопасности рядом со стенкой канала.

Пурпурно-коричневый — Сатмонк — пихает девочку в бок, и она открывает глаза. Мы добились кое-каких успехов. Изменяя положение тел и двигая руками, мы можем парить и двигаться в потоке воздуха.

Собиратель смотрит на меня, однако понять что-то по выражению его лица невозможно.

— Как насчет еды? — выдавливает он из себя гнусавым тенором, прикрывая ладонью лоб-нос.

Я улыбаюсь и показываю большой палец.

— Не показывать зубы, — говорит он. — Это грубо.

Я плотно сжимаю губы.

— Еда, конечно! Без еды — настоящий ад!

— Не ад. Корабль. Большой, больной Корабль. Еда скоро.

Впереди еще одно отверстие; возможно, оно — на противоположной стороне трубопровода, из которого мы пришли. Шанс выбраться и пойти дальше.

По выражению лица девочки я понимаю, что выбраться из вращающегося тоннеля сложно. Она указывает на свои глаза, затем на меня, потом на парней.

— Смотри и учись, только быстро! Иначе закружишься, а потом утонешь.

Они движутся под углом к потоку, отталкиваясь от стенок канала все медленнее и медленнее… Манящее жерло выхода приближается. Я пытаюсь учиться, наблюдая за ними, и мне удается не отстать. Затем мы хватаемся друг за друга и прыгаем вперед.

Еще один, последний маневр, который я так и не понял, — какое-то вращение по раструбу «рожка». Мы барахтаемся, словно дети на куче песка, боремся с ветром, который дует нам вбок…

… И оказываемся в совершенно необъятном пространстве, вдали от раструба, канала и прекрасной и страшной воды.

— Отлично! — кричит девочка. — Иногда получается не сразу, а попытки с третьей или четвертой.

— Сколько ты уже этим занимаешься? — спрашиваю я.

— Не знаю. Я переправилась через четыре реки, но так далеко не заходила — да еще и с книгой.

Про книгу я ничего не понял. Я вообще мало что понимаю. Я никчемный невежда и понятия не имею, почему эта команда до сих пор тянет меня за собой.

Внезапно мне становится страшно. Я же буквально пятое колесо.

Возможно, я по-прежнему пища.

Камера, где мы оказались, огромна. «Потолка» я не вижу, равно как и противоположной стены. Из воздушных потоков мы вышли и теперь можем лишь «плавать», а это отнимает много времени и сил.

Я уже голоден настолько, что готов грызть собственные руки. Серьезно.

— Мы ждем, — говорит Собиратель, прижимая палец к носу. — Скоро шагаем. Потом приходит холод, и мы гонимся за теплом.

Девочка кивает.

Итак, по крайней мере двое из нас считают, что мы на Корабле. Возможно, Корабль болен, что бы это ни значило. Воспоминания о Сне отчасти подтверждают это предположение, но, к сожалению, они весьма обрывочны.

Что касается нашего местоположения, то мы, похоже, где-то на «периферии» Корабля и медленно движемся вперед, перепрыгивая из одного кольцевого трубопровода в другой. У каналов и труб разные функции. По одному из них — вращающемуся желобу — течет вода. Понятия не имею, откуда она берется и почему желоб вращается. Однако я помню вкус воды, и меня снова мучит жажда.

Нас пятеро. Трое разных, два одинаковых — хотя одна меньше и, вероятно, моложе. (Почему «вероятно»? Потому что она знает куда больше, чем я. Если не принимать во внимание размеры, то из нас двоих ребенок — я.)

По-моему, трое парней уже давно вместе и, возможно, знают даже больше, чем девочка. Приложив усилия, они в состоянии произнести пару слов на языке, на котором говорим мы с девочкой. А она, в свою очередь, способна просвистеть что-нибудь, как Собиратель и Толкарец.

Пространство, ведущее к центру Корабля — «верх», когда есть сила тяжести, — невообразимо огромное, словно бесконечное. Я вглядываюсь в него, и постепенно мне начинает казаться, что я вижу большие искривленные распорки, образующие переплетающиеся трехлучевые звезды. Впрочем, наверное, это просто обман зрения.