Здесь – совсем по-другому. Кажется, что никто не заморачивается подготовкой строительной площадки. Дома строятся там, где есть место, поэтому и улицы здесь – кроме десятка основных – неровные, петляющие из стороны в сторону, словно траектория движения мертвецки пьяного человека, поворачивающие в самых неожиданных местах под такими углами, что можно только диву даваться.

С какой-то стороны, естественная природа имеет свои прелести, но слишком уж режет глаз полное отсутствие симметрии и пропорциональности.

Здание банка располагалось на небольшой площади, к которой с разных сторон, словно цыплята – к наседке, сбегались мощёные улочки и переулки. Выглядело оно не столь внушительно, как я ожидала – простая одноэтажная коробка из белого силикатного кирпича, отличающееся от других таких же строений лишь аккуратной табличкой над дверью "БАНК "Межпланетные промышленные фонды".

Внутри было просторно и пустынно. За стойкой администратора скучал тщедушный молодой человек. Увидев меня, он оживился, даже привстал.

– Ты к кому, девочка?

– Не к Вам, не беспокойтесь.

Мне нравится смотреть, как изменяются лица людей, которые понимают, что перед ними не обычный ребёнок.

Но молодой человек, похоже, всё ещё не въехал, что происходит, и продолжал так же глупо улыбаться.

– Тогда к кому?

– Вы в школе учились?

Служащий очень удивился:

– Ну!

– Как я понимаю, этикет не был вашим любимым предметом, иначе бы Вы, как минимум, при встрече поздоровались, а вместо "да" не отвечали частью речи, которая в нашем языке не несёт никакой смысловой нагрузки.

Только после этих слов молодой человек заподозрил неладное. Он застегнул верхнюю пуговицу рубашки, нахмурился, отчего его лицо приобрело совсем протокольное выражение (в худшем смысле этого слова), и дрожащим от напряжения голосом сказал.

– Добрый день! По какому вопросу Вы к нам?

– Уже лучше, – одобрила я. – Мне нужно увидеть директора этого учреждения.

Служащий задумался, затем, придя к каким-то своим умозаключениям, кивнул и принялся нажимать кнопки на аппарате, который стоял перед ним. Подозреваю, это была одна из разновидностей примитивного телефонного аппарата.

Я жестом остановила его.

– Опять Вы сглупили, уважаемый. Ну, позвоните Вы сейчас своему шефу – и что будете говорить? Что к нему пришла какая-то на редкость самоуверенная девочка? Или Вы меня узнали?

Тот, совсем уже убито, помотал головой.

– Будем считать, что Вы задали мне вопрос, как меня представить, а я ответила, что меня зовут. Иванова Полина Германовна. А теперь – звоните.

Разговор занял секунд двадцать – не больше. Служащий положил трубку и жестом пригласил меня следовать за собой.

Когда мы ушли, просторный вестибюль остался абсолютно безлюдным. Н-да, порядочки в этом банке. Как в анекдоте – заходи, кто хочет, бери, что хочешь…

Стены в комнате ожидания никак не напоминали часть интерьера банковского учреждения, скорее – конторы по рекрутированию поселенцев. Всюду были развешаны плакаты, плакатики, проспекты и просто вырезки из бумажных журналов, общий смысл которых сводился к одному-единственному лозунгу: "Все – в Австралию!"

У меня зарябило в глазах от лубочных фотографий австралийских пейзажей, где небеса были синее, чем на самом деле, небеса – лазурнее, а трава – зеленее. С плакатов улыбались мужчины и женщины, занимающиеся странной для двадцать шестого века работой – кто-то вручную доил корову, кто-то с металлической лопаткой стоял перед зевом мартеновской печи, полные довольные тетеньки стояли перед подносами со свежеиспеченным хлебом. И над всем этим красовалась гордая надпись – "Австралия – настоящая жизнь".

"А не настоящая – это как? – Подумалось мне. – Стоит только применить механизм, способный облегчить ручной труд – и жизнь сразу становится не настоящей, искусственной? Очень странная мысль!"

Додумать я не успела – в одну из многочисленных дверей просунулась голова молоденькой девушки, которая взглядом обвела помещение, не нашла того, чего ожидала, нахмурилась, наконец ее глаза остановились на мне.

– Ты, что-ли к Евсею Никаноровичу?

Я мысленно вздохнула. С этикетом, проблемы, похоже, не только у парня на входе. Интересно, может тут все такие?

Директор оказался примерно таким, какими я привыкла представлять руководителей банков и средних предприятий – довольно упитанный живчик среднего возраста и о-очень представительного вида.

– Добрый день! – Поздоровался он, расплываясь в широкой улыбке. – Вы ко мне?

Если бы я была мужчиной, после этих слов он бы вполне мог пожать мне руку, а так – он просто привстал со своего места и указал на стул рядом со своим.

Я устроилась на предложенном месте, отметив про себя, что он вполне мог бы предложить мне менее либеральное место, например, в паре стулье в стороне или через стол от себя.

– Не часто меня посещают такие очаровательные гостьи. – Он вгляделся в мое лицо, его брови взлетели вверх. – Кажется, я Вас знаю.

– В вашем банке работают одни идиоты, – пожаловалась я. – Неужели ваша секретарша меня так и не представила?

Директор не ответил.

А у меня зашевелился червячок сомнения. Если этот Никанор… как там бишь его? … не был заранее предупрежден о моем визите – получается, папа ему не звонил?! Но ведь это же самая настоящая катастрофа!!

За считанные мгновения я промоделировала ход событий – и мне стало совсем худо. После нашего разговора с папой на платформе не только я обиделась на него (впервые в жизни, надо сказать), но и он – на меня. И вот – расплата. Никаких денег я не получу. А если у меня все-таки возникнет помысел их взять, то нужно будет позвонить отцу – а делать это мне хочется меньше всего. По крайней мере, в ближайшее время.

– Полина Германовна, – напомнил о себе мой собеседник, – я не теряю надежду услышать причину, по которой Вы здесь появились.

Чувствуя себя совершенно по-идиотски, я призналась:

– Мне нужны деньги.

– Вот как? – Нисколько не удивился директор банка, задавая вопрос только из вежливости. – И много?

– Полтора миллиона.

– Многовато. Для начала.

– Я надеялась, что папа Вам позвонил.

Тут мой визави изволил выразить недоумение:

– Значит, он в курсе?

– Неужели Вы считаете, я настолько нагла, что сама по себе могу заявиться сюда и потребовать такую сумму?

Его движение плечами можно было понять и так, и этак.

Я оставила это без комментариев.

– У твоего отца… в последнее время… некоторые… проблемы, – он говорил с длинными паузами, тщательно подбирая слова, – и как раз, связанные с финансами.

Я раздраженно перебила:

– Неужели Вы думаете, мне это не известно?

– Тогда почему Вы здесь?

Суть этого вопроса, заданного максимально мягким голосом, не сразу дошла до меня, а когда я поняла, что он имеет в виду, лицо у меня вспыхнуло:

– Я… Вы… Папа пообещал, что Вы мне сможете помочь.

Мне никогда не приходилось кого-либо о чем-то просить, и я сама понимала, что у меня это не очень получается.

– Твой папа несколько самоуверен, ты не находишь?

– Не нахожу! – Более резко, чем того требовали обстоятельства, ответила я. – Он сказал, что Вы его друг.

– Друг? Гм… Возможно. Но ради нашей дружбы я не готов жертвовать всем, что у меня есть – своим материальным благополучием, авторитетом, карьерой, в конце концов.

– Какая карьера, о чем вы говорите!? – Я была в полном отчаянии. – Папу оправдали по всем пунктам!

– Знаешь, – директор усмехнулся и сразу стал мне до невозможности противен, – есть такой старый еврейский анекдот. Один еврей звонит другому. "Изя, ты у меня вчера в гостях был?" – "Был" – "Так вот, Изя, ты ко мне в гости больше не ходи. Как только ты ушел, у нас пропало двенадцать серебряных ложечек и пять серебряных ножей," – "Но я не брал, честное слово!" – "Знаю. Мы их потом в рукомойнике нашли. Но, понимаешь ли, осадок остался". – Он снова усмехнулся, затем неспешно продолжил. – Так же и с Германом Геннадьевичем. Его оправдали, но сейчас слишком много людей следят за его поведением. И за вашим, смею предположить, уважаемая Полина Германовна. Так что, простите, но в данной конкретной ситуации я ничем не смогу Вам помочь. В финансовой сфере работают очень мнительные и памятливые люди, которые крайне дорожат своей репутацией, зачастую больше, чем всем остальным, вместе взятым. Войдите в мое положение, уважаемая – если я дам вам кредит, даже не столь крупный, как Вы просите, тут же пойдут нехорошие пересуды и обо мне, и о Сенаторе… Кому это нужно? И Вы бы сами на моем месте как поступили? – Не дожидаясь ответа, он поднялся со своего места. – Не смею больше задерживать.