Ранней осенью 1240 года Субэдэй, обеспечивая своими действиями в землях «черных клобуков» безопасность южного фланга орды, двигавшейся в сторону Киева, занимался и привычной для него деятельностью — рекрутировал в монгольское войско как тюрков, так и русских, проживавших там. «Одни города Поросья он уничтожал, другие ему сдавались, так что он мог набрать достаточное количество новых подданных для кочевой империи монголов и увести их с собой» [6, с. 385]. Апелляция к общему прошлому, объединявшему урянхаев и «черных клобуков» в составе Кимакского каганата, и дипломатическая ловкость Субэдэя позволили сразу же после вторжения в Южную Русь не только заменить выбывших из строя воинов, но, возможно, и увеличить численность войска.
К Киеву монголы подошли, скорее всего, в конце октября 1240 года. Галицко-волынский летописец пишет: «Приде Батый Кыеву в силъ тяжьцъ… и был город в великой осаде… а воины его окружили город. И нельзя было голоса слышать от скрипения телег его, от рева множества верблюдов его, ржания стад коней его, и была вся земля Русская наполнена воинами» [41, с. 294–295]. Далее идет перечисление царевичей и полководцев, участвовавших в осаде, из последних летописец упоминает двоих — Субэдэя и Бурундая, а вот нахождение в том списке чингисидов, а именно Мункэ и Гуюка, не вяжется с сообщениями Рашид ад-Дина, у которого на их счет записано: «Осенью хулугинэ-ил, года мыши, соответствующего 637 г. х. [3 августа 1239 — 22 июля 1240 г?] Гуюк-хан и Мунгу-каан, согласно повелению каана [Угэдэя], возвратились из Кипчакской степи» [38, с. 408]. Кому верить, русскому летописцу или визирю ильханов Газана и Улджейту? Надо полагать, что первый из источников заслуживает большего доверия, так как его сведения основаны на показаниях уже упомянутого выше пленного по имени Товрул. Товрул, безусловно, сказал правду, так как у воеводы Дмитра, руководившего обороной Киева, наверняка имелись в распоряжении заплечных дел мастера, знавшие свою работу не хуже, чем их коллеги в Париже, Багдаде или Каракоруме.
Осада такого сильно укрепленного города, как Киев, продолжавшаяся два месяца или что-то около этого, закончилась его падением в декабре 1240 года. По ожесточенности и количеству использованной при этом монголами техники, ее можно приравнять к взятию Отрара Чагатаем и Угэдэем или Кайфына Субэдэем. Захваченный в плен тысяцкий Дмитр был даже помилован Бату «мужества его ради» [41, с. 297]. Редчайший случай в истории монгольских завоеваний.
После взятия Киева монголы, следуя своей обычной тактике, двинулись облавой. Преодолев полосу укрепленных городков-крепостей по рекам Случи, Тетерев и Горыни, орда ворвалась в пределы Галицко-Волынского княжества, причем если одни из укреплений покидались их жителями, бегущими от беды куда подальше, то другие оказывали не то чтобы ожесточенное — отчаянное сопротивление. Примером тому может служить небольшое (площадью всего 1,25 га) Райковецкое городище на Верхнем Тетереве. Все население города было уничтожено, причем по археологическим исследованиям[149] «мужчины погибли в единственных воротах: они защищали город. На степах стояли женщины, рубившие серпами шедших на них татар» [46, с. 185]. Затем был взят Колодяжин, где после увещеваний монголов его защитники сами отворили ворота, но были впоследствии безжалостно перебиты, хотя и встретили ворвавшихся врагов «в ножи». Трагическая судьба ждала Владимир-Волынский: «И приде в Володимеру, и взя и копьем, и изби и не щадя» [41, с. 296]. Волынцы бились с захватчиками столь яростно, что те после взятия Владимира в крайней озлобленности «подвергли жителей города особо жестокой расправе». Польскими археологами в 30-х годах XX века были «найдены черепа с вбитыми в них железными гвоздями…» [6, с. 387]. Вот так, подобно оборотням, отважные в битвах багатуры превращались в одночасье в изощренных мучителей и палачей…
Однако монголам не удалось захватить сильно укрепленные Кременец и Данилов и они просто обошли их. Субэдэй понимал, что эти не взятые им города с незначительными по численности гарнизонами никак не могут повлиять на общую картину боевых действий. В конце января 1241 года в районе Галича-Волынского, который был также взят приступом «в три дня» [38, с. 408], состоялся сбор главных сил монголов, здесь собрались все чжу-ваны и главнейшие полководцы. Скорее всего, именно в это время произошла ротация некоторых чингисидов. Гуюк и Мункэ, «по приказанию каана, вернулись, и… расположились в своих ордах» [38, с. 408], на их месте в среде царевичей, участников похода, появились новые персонажи, например Хулагу[150] — сын Толуя и младший брат Мункэ, которому исполнилось тогда чуть более 20 лет. Хулагу, в результате своего участия в заключительном этапе вторжения в Европу, приобрел необходимый опыт ведения крупномасштабных боевых действий, и его можно с уверенностью, наряду с Мункэ, отнести к ученикам и наследникам военной школы, созданной Субэдэем.
Сам Субэдэй зимнюю кампанию против Южной Руси провел рядом с Бату. Тактика жесточайшего террора, проводившаяся ими по отношению к населению городов и земель, не выказывающих покорности, а пытавшихся сопротивляться, принесла свои плоды. «Без боя перешли под власть Бату города и городки Болоховской земли, правители и население которых стали снабжать участников похода провиантом и фуражом для коней: „оставили бо ихъ Сатарове, да имъ орютъ пшеницю и проса“ [ПСРЛ, 1908, с. 791]. Эта поддержка оказалась весьма кстати для монгольских войск: она позволила не возвращаться на Волгу, а на месте запастись провиантом для вторжения в Польшу и Венгрию» [47, с. 135].
Таким образом, Южная Русь, на которой властвовали не слабейшие по европейским меркам государи, такие как Михаил Черниговский или Даниил Галицкий, оказались завоеванной в течение всего лишь 4 месяцев. Ни половцам, ни печенегам, ни хазарам за прошедшие столетия военного противостояния с Русью подобный ошеломляющий успех не мог представиться даже в самых радужных снах. В свое время, в самом конце IX века, многочисленные племена угров (мадьяр-венгров), которые, грабя, распространились по Западной Европе от Дуная до Биская, вообще мирно прошли сквозь южное порубежье Руси. Летописец записал: «Идоша угри мимо Киева…» [57, с. 40], а их вожди, ведшие «завоевать Родину» свой народ-войско, не рисковали вступать в конфронтацию с суровыми вислоусыми воинами, хмуро поглядывавшими на них с крепостных стен.
Иное дело монголы, вооруженные непонятной и поныне философией Чингисхана о глобальном мировом государстве. Они пришли для того, чтобы подчинить, властвовать, взимать дани, набирать в свое войско лучших из среды покорившихся им народов и… продолжать дальнейшие завоевания, стремясь достигнуть берега «последнего моря». Субэдэй, которому география Западной Европы была известна во всех подробностях, отчетливо представлял себе, где оно находится, если под «последним морем» подразумевать Атлантический океан, впрочем, «последним» оно в XIII веке было и для жителей самой Европы, именующих его «морем мрака». А вот осознавал ли Субэдэй, что именно он является единственным и последним в истории человечества полководцем, который покорил весь Дешт-и-Кипчак, полководцем, который после 35 лет кровопролитнейшей войны за обладание Великой степью доскакал до последних пределов ойкумены кочевников?
Вспомним вехи той борьбы. В 1205 и 1208 годах Субэдэй, преследуя Тохтоа-беки, постучался в двери кипчакских пределов, а затем в 1216 году пронзил степь, проведя свой кошун от озера Зайсан до Джаиха. В 1222 году вместе с Джэбэ, как снег на голову, пал на Причерноморье, заставив в скором времени после триумфа монгольского оружия на Калке, взяться за перо неизвестного автора для написания «Слова о погибели Русской земли». В 1229 году достиг нижнего и среднего течения Итиля. И вот весной 1241 года дело было сделано, Субэдэй оставил за спиной покоренный им Дешт-и-Кипчак, при этом для захвата его самых юго-западных частей, т. е. междуречья Дунай — Днестр — Буг, его личного участия не понадобилось. Об окончании очередного этана Великого похода сообщает «Сокровенное сказание»: «…достойные мужи наши, что посланы вослед Субэгэдэй-батору, покорили ханлинцев, кипчаков, бажигидцев… повергли и полонили русских. И подчинили они… грады и посадили в них наместников своих… подчинили одиннадцать народов чужеземных» [14, с. 223].
