Субэдэй и Джэбэ были уже в Хамадане. Его жители заплатили огромный выкуп за то, чтобы их помиловали, и, скорее всего, кто-то из них сообщил монголам о передвижениях Мухаммеда. Тот находился в Харуне, и хотя с ним была 20-тысячная армия, которая столкнулась с туменом Джебе[50], отчаявшийся Мухаммед держал в голове только одну мысль: спасти себя. Он оставил армию на произвол судьбы…» [4, с. 145] и бежал в сторону Каспия, к крепости Серджан, что находится в горном Гиляне. Монгольские тумены, распавшись на десятки отрядов, продолжали повальную облаву, процеживая сквозь себя области, города, селения, выискивая хорезмшаха. Был момент, когда он не попал в их руки лишь потому, что свита, сопровождавшая султана, потеряла за это многомесячное бегство свой блеск и была принята монголами за обыкновенный отряд хорезмийцев, они лишь обстреляли их, но в бой вступать не стали, однако «нанесли несколько ран вьючной лошади султана». Мухаммед, если быть откровенным, драпанул, Рашид ад-Дин в своей летописи, соблюдая высокий стиль, поет в прозе песню, посвященную бегству несчастного владыки: «Султан быстрой скачкой вынес душу из пучины гибели на берег безопасности» [32, с. 212]. Но о береге мы еще вспомним.

Субэдэй интуитивно, как таежный охотник, загоняющий зверя, еще не видя, но чувствуя присутствие добычи, сжимал кольцо окружения. Охота на такую редкую дичь, как хорезмшах, продолжалась, и опять Мухаммед, петляя по стране, таскал за собой монголов, как будто специально направляясь в те области империи, которые еще не испытали монгольской удавки. Был разграблен Зенджан, Казвин же взят штурмом, причем сопротивление захватчикам оказывалось и когда те ворвались в город. «Бились они и жители города внутри его [Казвина] и наконец стали драться на ножах. Убито было с обеих сторон [столько], что и не сочтешь. Потом они оставили Казвин… и оказалось убитых более 40 000» [38, с. 19]. Воистину печальную память о себе оставили «свирепые псы», на «ветрах верхом» мчащиеся по следу жертвы.

Мухаммед добрался до области Гилян, где местный эмир Салук оказал ему радушный прием, но и здесь он не задержался долго. «Он был совершенно несчастен… где бы он ни останавливался на день, монгольское войско его настигало» [32, с. 213]. Страшным известием для беглеца было сообщение о пленении его семьи — гарема, всех детей и матери Туркан-хатун, очень властной женщины, называвшей себя «владычицей всех женщин вселенной» [37, с. 2181 и творившей политику внутри империи при помощи практически независимых от султана и находящихся под ее покровительством тюркских (кипчакских) ханов. Многочисленным детям Мухаммеда была уготована незавидная судьба. Дочерей хорезмшаха Чингисхан раздал своим приближенным, а сыновей приказал умертвить, предварительно измучив жаждой. Как закончила свои дни Туркан-хатун — неизвестно. Помимо семьи султана была захвачена и его казна. И это был очень ценный трофей, там находились предметы, «которыми преисполнились глаза и сердца их [Татар] и чему не видали люди [ничего] подобного по части всяких редких вещей, драгоценных камней и прочего» [38, С. 19].

Мухаммед в своем бегстве так увлекся, что оказался опять в Мазендаране, убегая теперь на восток, туда, откуда бежал. Ловушка захлопнулась. Вспомним, как в Дешт-и-Кипчак Субэдэй так же вынудил бежавших на запад меркитов повернуть на восток, а это, надо полагать, уже его «стиль», а не случайность. «Неподалеку от устья Гургана, западнее Астробада» [3, с. 189], хорезмшах, окруженный врагами, решил скрыться на одном из островов Абескунского моря[51]. Оставленный своими спутниками на берегу острова, который оказался к тому же населен прокаженными, Великий шахиншах, передавший за несколько дней до этого свою тиару сыну Джелал ад-Дину, «…бывший исламский понтифик, бывший царь Туркестана, Афганистана и Персии умер от отчаяния и истощения в январе 1221 года.

Человека, который бросил вызов Чингисхану, более не существовало. Задача, поставленная Завоевателем перед Джебэ и Субутаем, была выполнена.‹…› Не сумев взять хорезмшаха живым, они, как зверя, загнали его до смерти, преследуя по пятам. Сами же, невзирая на напряженность фантастической охоты, — начав ее форсированием Амударьи и проскакав более тысячи шестисот километров, — остались такими же свежими, как и в первый день» [3, с. 189–190].

На востоке в это время полыхал «мусульманский холокост», но использовать в накатанной Чингисханом схеме войны таких полководцев, как Субэдэй-багатур и Джэбэ-нойон, было нерациональным — все равно что золотой лопатой разгребать навоз. Он уготовил им другое важнейшее задание. Военная кампания, или «великий рейд» [4, с. 158], или «великий набег» [29, с. 208] «длилась до 1223 года и стала одной из самых замечательных военных операций в мировой истории» [4, с. 145–146].

После бесславной гибели хорезмшаха Мухаммеда Субэдэй-багатур и Джэбэ-нойон, эти «победоносные военачальники, стояли на берегах Каспия и осматривались вокруг в поисках земель для новых завоеваний» [29, с. 208]. Их повелитель был в курсе всех событий, которые происходили во время погони за султаном, гонцы регулярно и с привычной для монголов скоростью доставляли в главную ставку донесения и доклады Субэдэя, в ответ посылались приказы и распоряжения о дальнейших действиях. Но страна, по которой пронеслись монгольские тумены, еще не была умиротворена захватчиками, поэтому курсировавшие между Чингисханом и его военачальниками гонцы тщательно охранялись. Рашид ад-Дин пишет: «Ни один посол[52] не ездил иначе, как в сопровождении трехсот-четырехсот всадников» [38, с. 402]. Это свидетельствует, что на дорогах было неспокойно и не только из-за отдельных целенаправленных очагов сопротивления. Видимо, страну заполонили мародеры и, говоря о монгольском терроре, нельзя забывать, что состоявшие на службе у хорезмшаха канглы, карлуки и гузы, рассеянные армиями Чингисхана и вначале отступившие в беспорядке в Персию и Ирак, а позже вытесненные в Переднюю Азию, превратили эти земли «в кровавый ад» [5, с. 431]. Об этих фактах последовательный противник агрессора Ибн ал-Асир почему-то не сообщает.

Уничтожив Мухаммеда, Субэдэй и Джэбэ послали очередное донесение Чингисхану, как всегда устное; для полноты ощущения прибегну к заимствованию из беллетристики:

Донесение величайшему от его старательных нукеров, Субудай-багагура и Джебэ-нойона.