Отныне ту самую Европу ждало другое серьезное испытание. Закипевшая Азия готова была выплеснуться из своих пределов, как вода из большого казана, в котором готовилась похлебка для десятка нукеров из личной охраны Субэдэй-багатура.

«1224 (год Синей обезьяны) — Чингисхану шестьдесят три года» [14, с. 726]. Поход, предпринятый им против хорезмшаха, завершен. Оставив в покоренных землях наместников, ранней весной Чингисхан, устраивая облавные охоты, движется на восток.

В самом начале лета Субэдэй и Джэбэ прибывают в походную ставку Великого каана, находящуюся в верховьях Иртыша, где собирается курултай. Предводителей «западного отряда» — Субэдэя и Джэбэ — чествуют как великих полководцев, и абсолютно заслуженно. Тогда же Чингисхан оказывает Субэдэю великую честь. «Поскольку последние годы Субэдэй находился вовне[79], [Чингисхан], опасаясь, что отец и мать беспокоятся о нем, послал [ему] приказ вернуться на родину» [12, с. 229]. Однако Субэдэй, тонко чувствующий политическую конъюнктуру, в данный момент испросил разрешения, чтобы ему было дозволено находиться при особе монгольского владыки и просил, чтобы его оставили до времени в Дешт-и-Кипчак.

Во второй биографии Субэдэя в 122-й цзюани «Юань Ши» говорится: «Субэдэй ответил так: „Господин поощряет недостойного слугу, чью старательность не надо содержать в праздности“ [6, с. 513]. Император[80] одобрил [это] и прислушался к [его] словам» [6, с. 513]. В то же время проходящий курултай определил приоритеты монгольской внешней политики на западе, регионе очень близком Субэдэю, так что чутье его не подвело.

Товарищ Субэдэя по походам, царевич Джучи, становился владетелем улуса, у которого были обозначены восточные границы, а вот западные скрывались за горизонтом. В сочинении «Шаджарат ал-атрак» («Родословие тюрок») «записано, что после завоевания Хорезма, по приказу Чингиз-хана, Хорезм и Дешт-и-Кипчак от границ Каялыка до отдаленных мест Саксина, Хазара, Булгара, алан, башкир, урусов и черкесов, вплоть до тех мест, куда достигнет копыто татарской лошади (курсив мой. — В. 3.), стали принадлежать Джучи-хану, и он в этих странах утвердился на престоле ханства и на троне правления» [38, с. 387–388]. Эта формулировка давала Субэдэю как «специалисту по западу» и «другу» дома Джучи возможность активизировать свою деятельность в пределах Дешт-и-Кипчак в том же 1224 году.

Но после курултая, на фоне строительства улуса Джучи, между Чингисханом и Субэдэем возникли некоторые трения. Каан, разбирая действия своих темников во время Великого рейда, нашел, как он считал, ошибки в их действиях и в очередной раз преподал урок жестокости. Это касалось формирования воинских подразделений из вновь покоренных народов, которое успешно осуществлялось Субэдэем и Джэбэ в 1220–1223 годах. В частности, Чингисхан не одобрил того, что Субэдэй принимал в свои тумены воинов из числа рабов, служивших до того кипчакам-половцам[81]. Вердикт Великого Каана звучал так: «„Рабы, которые не соблюдают верности господину, разве готовы быть верными другим?“ и потому казнил их» [12, с. 228]. Похоже на то, что некоторые прибывшие с Субэдэем и Джэбэ и попавшие в разряд рабов были умертвлены. Субэдэй был не из тех, кто обсуждал приказы, да и разве это было возможно при дворе Чингисхана? Вместо этого он «подал доклад [каану], чтобы „тысячи“ из меркитов, найманов, кирей, канглов-кангар и кипчаков — всех этих обоков, вместе составили одну армию.

[Чингисхан] последовал ему» [12, с. 228]. Таким образом, как говорится, Субэдэй «с корабля на бал, а с бала на корабль», то есть из похода на пир и курултай, а оттуда с новым назначением, тем же летом опять отправился в нынешний Центральный Казахстан, где занялся сведением в единое целое новых тысяч и туменов из вчерашних врагов. «Эмиссары собирали по степи, формировали, вооружали, приучали к жесточайшей дисциплине многотысячное войско… командовал организацией дела Субудай со своим уже огромным военным опытом. И, казалось, само небо помогало ему…» [И, с. 80]. За короткое время он создает основу войска, которое впоследствии станет краеугольным камнем в основании военной мощи улуса Джучи, это были 30 тысяч воинов, которые отныне, вне зависимости от того, где находился Субэдэй, подчинялись ему, и он за них отвечал как командир. Исходя из этого можно однозначно расценивать Субэдэя не только как военного организатора будущей самой западной и самой величественной степной империи от начала времен, но и как одного из ее основателей. Империю эту в разные времена разные народы называли по-разному, мы ее знаем под именем Золотая орда.

Для Субэдэя чрезвычайно насыщенный событиями 1224 год закончился еще одним походом, и этот поход был карательным. Уходя в Монголию осенью — зимой, Чингисхан направил его навести «порядок» «у народа Эмиль Ходжи» [12, с. 228]. Речь тут скорее идет «о каком-то племенном вожде Ходже, чей народ, видимо из канглийских или кипчакских родов, жил у реки Эмиль (Имиль), что на границе пров. Синьцзян и Казахстана» [12, с. 229], в районе озера Алаколь. А так как эта территория лежала к юго-западу от Тарбагатайского хребта и давным-давно была исхожена копытами монгольских скакунов, иначе как «акцией подавления» эту военную операцию именовать нельзя. Тогда же по приказу Субэдэя «отловили лошадей, [всего] 10 000 голов для подношения [Чингисхану]» [12, с. 228].

Следом за Субэдэем в эти земли вступило основное войско монголов, и где-то там, на реке Эмиль, каана встретили его внуки Хубилай и Улэху [14, с. 726]. Встречу Чингисхана со своим девятилетним внуком, сыном Толуя — Хубилаем, на которой, скорее всего, присутствовал Субэдэй, можно назвать знаковой. История не донесла до нас известий о других подобных встречах, но то, что основатель Монгольской империи незадолго до своей смерти соизволил лицезреть будущего основателя династии Юань весьма примечательно. В этой связи необходимо отметить, что Субэдэй, поддерживая отношения со старшим сыном Чингисхана Джучи, не забывал и о младшем Толуе, как не забывал об их детях — Бату, Орду (джучидах), Мункэ, Хубилае (толуидах). И это «скольжение» при дворе Чингисхана Субэдэй исполнял столь же виртуозно, как свои маневры на просторах Великой степи.

Монгольское войско направлялось в Коренную орду, его спутниками, как и десять лет назад, по возвращении из Китая, были бесчисленные вереницы понуро бредущих пленников и огромные караваны верблюдов и повозок, груженых добычей. Но в этом триумфально возвращающемся войске был один человек, которого победная суета не радовала, так как он умирал. Умирал великий полководец, верный пес Чингисхана и соратник Субэдэя Джэбэ-нойон. Этот человек, сыгравший немаловажную роль на первом этапе войны с Цзинь, покоривший Западное Ляо и промчавшийся вихрем 10 000 верст в Беспримерном походе, умер [14, с. 726].

«1225 (год Синей курицы) — Чингисхану шестьдесят четыре года.