Неспособность России прийти к компромиссу с Японией была не единственной неудачей России на Дальнем Востоке. Переговоры с Китаем об эвакуации Маньчжурии тоже шли туго. Усложняла дело и затянувшаяся ссылка двора в Сиань, а также продолжающиеся переговоры между Цинами и оккупационными державами в провинции Чжили. Когда осенью 1900 г. стало понятно, что переговоры князя Ухтомского с Ли Хунчжаном ни к чему не приведут, Витте решил переместить их в Петербург. Министр финансов хотел, чтобы его дипломатия велась совершенно отдельно от других стран, а китайский посланник Янь Ю казался ему сговорчивым партнером по переговорам^{976}.

Однако в оценке этого человека Витте ошибся. 4 января 1901 г. он представил Янь Ю предварительный список 13_-условий эвакуации. Условия выглядели драконовскими и, по сути, сводились к сохранению российского контроля над армией, полицией и экономикой трех провинций^{977}. Хотя они предназначались в качестве стартовой точки для дальнейших обсуждений, крутые требования Витте шокировали китайского дипломата: «Очевидно, что Россия ухватится за эту возможность, чтобы реализовать свои планы в Китае… Ситуация станет невыносимой, если мы будем лишены всех прав в Маньчжурии… Если одна страна сделает это, другие последуют за ней. Как можно будет сохранить Китай?»^{978}

Янь Ю рекомендовал своему правительству отложить переговоры, что в том месяце и было сделано. Когда Ламздорф предложил более умеренный вариант в начале февраля, он тоже был отвергнут. В конце месяца граф представил Янь Ю окончательный вариант. У посланника было 15 дней, чтобы принять решение. В то же время представитель Витте, Покотилов, усилил давление на Ли Хунчжана, угрожая разорвать отношения, в результате чего Россия осталась бы хозяйкой в Маньчжурии. Несмотря на эти угрозы, китайское правительство отказалось пойти навстречу^{979}.

Жесткая позиция Китая усиливалась активным вмешательством других стран^{980}. Подобно тому как в 1895 г. Россия убеждала Цинов не уступать свои маньчжурские порты Японии, теперь настала очередь Японии и Великобритании поддерживать территориальную целостность Китая перед лицом посягательств со стороны России. В феврале 1901 г. министр иностранных дел Японии обратился к посланнику Великобритании, сэру Эрнесту Сэтоу, и предложил «эффективную оппозицию [требованиям России] путем объединения с другими странами»^{981}. В то же время влиятельные наместники Янцзы Чжан Чжидун и Лю Куни тоже усиленно сопротивлялись любым попыткам уменьшить власть Китая над Маньчжурией. Первый из них рассуждал: «Если Россия рассердится, мы потеряем только три восточные провинции, но если все остальные державы рассердятся, мы лишимся сразу восемнадцати провинций»^{982}. Когда 25 октября 1901 г. умер Ли Хунчжан, Петербург потерял своего единственного влиятельного друга в китайском правительстве^{983}.

Англо-японский союз взбудоражил Петербург. Витте, Ламздорф и Куропаткин все больше беспокоились о дипломатической изоляции своего правительства на Дальнем Востоке, и новый посланник в Пекине Павел Лессар получил указания ускорить переговоры^{984}. В конце концов 26 марта 1902 г. в китайской столице было подписано соглашение. Россия обязалась эвакуировать Маньчжурию в три этапа. Через шесть месяцев, 9 сентября 1902 г., армия должна была покинуть юго-западную часть Мукденской провинции. 26 марта 1903 г. войска оставляли остальную территорию Мукденской и Гиринской провинций. Третья-провинция, Хэйлунцзян, должна была быть очищена 29 сентября 1903 г. Остальные условия были значительно мягче, чем те, которые Витте изначально предложил Янь Ю в Пекине четырнадцатью месяцами ранее: особое положение России в Маньчжурии было подтверждено, но царь не мог существенно вмешиваться во внутренние дела провинции, после того как китайское правление будет восстановлено^{985}. Лессар сожалел: «На первый взгляд это немного». Но у России не было альтернативы, рассуждал он далее. Оставшись в Маньчжурии, она бы надолго настроила против себя Китай, и это привело бы к «непрерывной борьбе», которой «пользовались бы все наши недоброжелатели для своих целей». «Все иностранные представители, кроме французских, давали враждебные нам советы, китайцы их слушали и все более и более приходили к убеждению, что мы их единственные недруги, и наконец, под влиянием англо-японского соглашения, стали мечтать даже об удалении нас из Маньчжурии при помощи иностранцев без всяких условий».

Однако не все было потеряно. Лессар отмечал, что в соглашении имелась оговорка, предусматривающая возможность неисполнения его условий: Россия могла приостановить эвакуацию в случае каких-либо беспорядков^{986}.

Когда Россия пообещала эвакуировать Маньчжурию, Восточная Азия начала терять в глазах русских свое очарование. К 1902 г. даже те, кто когда-то, как, например, Ухтомский, с энтузиазмом настаивали на восточном пути России, стали осторожнее в своих высказываниях. Периодические издания, за исключением газеты Ухтомского «Санкт-Петербургские ведомости», теперь освещали более близкие зарубежные события — на Балканах и на Ближнем Востоке. Что касается Маньчжурии, огромные расходы на КВЖД подвергались все большей критике. По мнению многих русских, внутренние проблемы были важнее дорогостоящих авантюр на Тихоокеанском побережье. В редакционной статье в феврале 1903 г. Суворин убеждал: «Все дело идет о коренной России, и сюда необходимы образовательные и материальные средства. <…> Широкие планы на Дальнем Востоке необходимо отложить до поры до времени. Нам надо существенное, близкое, а не дальнее, не будущая история, а настоящая, не журавль в небе, а хоть синица в руках»^{987}.

По мере того как газеты все смелее нападали на дальневосточные предприятия министра финансов, его недруги при дворе и среди чиновничества изо всех сил старались подорвать его авторитет^{988}. Дело усугублялось еще и затянувшейся рецессией в России^{989}. Хуже всего было то, что Витте постепенно терял свое влияние на царя. В первые годы правления Николая его почтение к памяти отца и недостаточная уверенность в себе позволяли Витте добиваться своего. Теперь, когда император уверился в своих способностях, властность министра финансов стала вызывать его недовольство^{990}.

Для царя, однако, все еще была жива мечта об Азии, и его интерес к ней возродился с неожиданной стороны. Все началось в 1896 г. с лесной концессии в Корее. В то время Петербург играл ведущую роль в делах королевства, и российских предпринимателей всячески поощряли завоевывать там позиции. Это и сделал купец из Владивостока, Юлий Бриннер, который получил право на освоение массивной лесной полосы на берегах рек Ялу (Ялуцзян) и Туманган вдоль северной границы Кореи. Дело так и не сдвинулось с мертвой точки, и через год он избавился от этой концессии^{991}.