Британцы уже негодовали из-за ряда столкновений с русскими по юрисдикционным вопросам в провинции Чжили. Таинственные переговоры между Ли Хунчжаном и князем Ухтомским, а также тот факт, что китайский посланник в Петербурге был единственным иностранным дипломатом, приглашенным в Ялту той осенью, только усиливали подозрения Лондона. И наконец, англичане, так же как и другие иностранцы, были возмущены сделанным Россией в середине августа заявлением, что она вскоре выведет свои войска из Пекина. Лорд Селборн, военно-морской министр Великобритании, жаловался: «Русские военные предались сатурналии лжи… и бесчестных выходок». Он добавлял: «Никто не сможет помешать ей [России] поглотить Маньчжурию»{959}.[159]
Больше всего русские амбиции в Азии беспокоили Японию. Наряду с Россией она занимала сильные позиции на северо-востоке континента. К 1900 г. экономическое и политическое влияние Токио в Корее не имело себе равных{960}. Витте отказался от Кореи в 1898 г., чтобы сосредоточиться на Маньчжурии, но многие другие по-прежнему жаждали заполучить полуостров. Морские офицеры, включая адмирала Алексеева, по-прежнему мечтали о базе и почти преуспели в получении права аренды южного порта Масампо весной 1900 г. Японское общественное мнение возмутилось таким вмешательством в зоны японского влияния. В конце концов, как рассуждали многие, Россия должна довольствоваться Маньчжурией.
Русские дипломаты в Токио прекрасно понимали чувства японской элиты и надеялись заключить соглашение, признающее господство своего правительства над Маньчжурией в обмен на предоставление Японии свободы действий в Корее[160]. Таково было требование Японии со времен переговоров в Симоносеки. К концу 1890-х гг. одним из основных императивов в международной политике островной империи стал «Ман-Кан кокан» (Маньчжурия в обмен на Корею){961}. Говоря о французских провинциях, переданных Германии в 1871 г., японский дипломат сказал журналисту: «Корея, вы понимаете, для Японии как Эльзас-Лотарингия»{962}.
В 1896 г., когда маршал Ямагата ездил в Россию на коронацию Николая II, он пытался заключить с Россией соответствующую договоренность. Ему удалось подписать соглашение с министром иностранных дел Лобановым, но условия соглашения разочаровали его правительство{963}. Через два года, 13 апреля 1898 г., русский посланник барон Розен и министр иностранных дел Японии Ниси Токудзиро подписали подобный протокол в Токио. Япония получала немного более выгодные условия, включая признание своего экономического господства в Корее, но обе стороны обязаны были поддерживать политический суверенитет королевства. Сам Розен считал его «малоубедительным и бессмысленным договором», и японцы тоже были не в восторге{964}.
В течение последующих четырех лет, когда Россия почти полностью отстранилась от корейских дел, Япония несколько раз предпринимала попытки добиться официального признания своего там превосходства. Однако русские дипломаты не могли получить санкцию своего правительства на такую сделку. Александр Извольский, в то время посланник в Токио, объяснял стоящую перед ним дилемму: «Мы можем предоставить [Японии] карт-бланш в коммерческих, экономических и финансовых делах Кореи, но мы никогда не сможем смириться с ее оккупацией японскими войсками или с попыткой нарушить политическую независимость полуострова»{965}. Проблема состояла в том, что и царь, и его адмиралы «были чересчур лично заинтересованы в Корее». Извольский и его начальник граф Ламздорф не испытывали таких чувств. Первый отмечал, что «если мы позволим Японии оккупировать Корею, то это только ослабит ее военную мощь и сделает более уязвимой для России»{966}. В то же время Ламздорф опасался враждебности Японии. Если Россия не успокоит опасного нового соперника, предупреждал он в письмах Витте, Куропаткину и военному министру Тыртову, «необходимо принимать в расчет… явную опасность вооруженного столкновения с Японией»{967}.
Пока во главе японского правительства стоял маркиз Ито Хиробуми, в Токио преобладали более холодные головы. Хотя премьер-министра нельзя было назвать сторонником России, он с большим уважением относился к сопернику своей страны. Со времен переговоров в Симоносеки в 1895 г. он предпочитал соблюдать осторожность в отношении России. Будучи одним из самых выдающихся государственных деятелей эпохи Мэйдзи, он пользовался авторитетом у других политиков и императора{968}. Но в мае 1901 г. его администрация утратила доверие парламента, и его пост занял граф Кацура Таро. Министры кабинета Кацуры были в среднем на десять лет моложе своих предшественников и настроены гораздо более агрессивно в отношении России{969}.
Многие японцы теперь начали настаивать на проведении еще более воинственной политики в Китае. В сентябре 1900 г. князь Коное Ацумара, член могущественного клана Фудзивара и президент Палаты пэров, помог основать Антирусскую национальную лигу. В то время появлялись и другие влиятельные антирусские организации, такие как «Кокурюкай» («Общество реки Амур»), которое жестко выступало за изгнание России из Северной Маньчжурии. Оно открыто излагало свои цели: «Ввиду положения в Восточной Азии и миссии императорской Японии… и чтобы способствовать… процветанию Восточной Азии, настоятельная обязанность Японии — сразиться с Россией и изгнать ее с Востока, а затем заложить основание великого континентального предприятия, связующего Маньчжурию, Монголию и Сибирь в один регион»{970}.
Маркиз Ито, теперь уже не член правительства, попытался спасти мир между своей страной и Россией, отправившись с частной миссией в Петербург в ноябре 1901 г. Хотя он и получил санкцию нового правительства на эту поездку, это была исключительно его собственная инициатива. Заслуженный политик был тепло встречен в Петербурге, и Николай наградил его орденом Александра Невского. На встречах с Витте и Ламздорфом Ито уговаривал их согласиться на корейско-маньчжурскую сделку. Хотя министру финансов и нравилось это предложение, министр иностранных дел его отверг{971}. Ламздорф несомненно выражал пожелания своего государя. Ранее в этом месяце Николай сказал своему кузену, прусскому принцу Генриху: «Мне не нужна Корея для себя, но я не могу смириться с тем, что там обоснуются японцы. Если они попытаются это сделать, для России это станет поводом к войне. Присутствие японцев в Корее станет для нас подобно новому Босфору в Восточной Азии. Россия никогда на это не пойдет»{972}.[161]
Если маркиз Ито стремился восстановить дружеские отношения с Россией, администрация графа Кацуры придерживалась совершенно другого курса. Пока Ито совещался с царем и его министрами, японский посланник в Лондоне вел тайные переговоры по заключению оборонительного пакта с правительством Великобритании{973}. Когда в январе 1902 г. об англо-японском союзе стало известно общественности, это застало русских дипломатов врасплох{974}. Ламздорф не придал этому значения, о чем открыто заявлял, и порекомендовал своим дипломатам «сохранять хладнокровие»{975}.[162] И все же новая комбинация представляла опасность для России. Теперь ее два наиболее серьезных противника на Дальнем Востоке объединились, что изменило стратегический ландшафт Тихоокеанского побережья.
