Ни Олимпий, ни Аристодем, ни Диэнек, ни Полиник не подали голоса в ответ. Египтянин увидел, что они уступа­ют слово старику в домотканом плаще.

– Среди спартанцев каждый имеет право голоса, не только эти послы, поскольку все мы считаемся Равными – равными перед законом.– Старик шагнул вперед.– Могу я, господин, взять на себя вольность предложить вариант, который, я уверен, найдет одобрение не одних лакедемонян, но и всех греческих союзников?

– Да, пожалуйста, – ответил египтянин. Все глаза скрестились на ветеране.

– Пусть Ксеркс сдастся нам,– предложил он.– Мы не уступим ему в великодушии, поставим его войска в первых рядах среди наших союзников и окажем ему все почести, которыми он так щедро осыпал нас.

Египтянин взорвался хохотом:

– Прошу вас, друзья мои! Мы зря теряем драгоценное время. – Не удержавшись от нетерпеливого жеста, он отвернулся от старика и снова повторил свою настоятельную просьбу Олимпию: – Отведи меня к вашему царю!

– Это бесполезно, друг,– ответил Полиник.

– Царь – старый сварливый пень,– добавил Диэнек.

– В самом деле,– вмешался старик.– Это неуравновешенный и вспыльчивый тип, еле грамотный, и, говорят, к полудню он обычно уже навеселе.

На лице египтянина расползлась широкая улыбка. Он посмотрел на моего хозяина, потом на Олимпия.

– Понятно,– сказал Птаммитех.

И снова повернулся к старику, который, как теперь он понял, был не кем иным, как самим царем Леонидом.

– Что ж, почтенный,– прямо обратился египтянин к спартанскому царю, почтительно склонив голову,– поскольку моему желанию поговорить лично с Леонидом, похоже, не суждено сбыться, из почтения к седине, что я вижу в твоей бороде, и многим рубцам, что мои глаза усмотрели на твоем теле, возможно, ты сам, господин, вместо вашего царя примешь этот дар от Ксеркса, сына Дария.

Он достал из мешка двуручный золотой кубок великолепной работы, инкрустированный драгоценными камня­ми и, и объявил, что выгравированное изображение посвящено Амфиктионии, покровительствующей Фермопилам, равно как Гераклу и Гиллу, его сыну, от которого ведут свой род спартанцы и сам Леонид. Кубок был так тяжёл, что египтянину пришлось держать его двумя руками.

– Если я приму этот щедрый подарок,– обратился к Птаммитеху Леонид,– он пойдет в военную сокровищницу союзников.

– Как тебе будет угодно,– поклонился египтянин.

– Тогда передай своему Царю благодарность от всех эллинов. И скажи, что мое предложение остается в силе, если боги даруют ему мудрость принять его.

Птаммитех передал кубок Аристодему, который принял его от имени царя. Прошло несколько мгновений. В это время Птаммитех впервые встретился глазами с Олимпием, а потом пристально уставился на моего хозяина. Взгляд египтянина заволокло торжественным спокойствием, гра­ничащим с печалью. Очевидно, он осознал неизбежность того, чего с таким состраданием и заботой хотел избежать – Если попадете в плен,– обратился Птаммитех к спар­танцам,– назовите мое имя. Я приложу все усилия, чтобы спасти вас.

– Это ты назови наши имена, брат, когда попадешь в плен,– ответил Полиник, напряжённый, как сталь. Египтянин отшатнулся, уязвленный. К нему быстро подошел Диэнек и тепло сжал руку.

– До встречи,– сказал он.

– До встречи,– повторил Птаммитех.

Они носили штаны.

Пурпурные шаровары, расширявшиеся ниже колена и до половины прикрывавшие са­поги из замши или какой-то другой дорогой кожи. Из-под кольчуги с металлическими пластинами, покрывавшими их, как рыбья че­шуя, виднелись вышитые рубахи с рукавами. Их шлемы из кованого железа, не скрывав­шие лиц и с блестящим оперением, возвы­шались, как купола. Они румянили щеки и носили украшения в ушах и на шее. Они на­поминали женщин, и все же их одеяния, неправдоподобные и причудливые для эллин­ских глаз, вызывали не презрение, а страх. Возникало ощущение, будто ты встретился с людьми из подземного мира, из какой-то не­мыслимой страны, расположенной по ту сто­рону Океана, где верх был внизу, а ночь на­ступала днем. Знали ли они нечто неведомое грекам? Имеют ли их легкие щиты, казавши­еся такими хрупкими по сравнению с мас­сивными эллинскими асписами из дуба и бронзы, закрывавшими воина от плеча до ко­лена, каким-то нечестивым путем преиму­щество перед греческими? Их копья были не из толстого ясеня и кизила, как греческие, а легче, тоньше, почти как метательные дротики. Как же они разят ими? Метают сверху или бьют из-под руки?

Это были мидийцы, передовые части войска, которым выпало первыми атаковать союзников, хотя тогда никто из защитников прохода еще не знал этого наверняка. Гре­ки не различали в строю персов, мидийцев, ассирийцев, вавилонян, арабов, фригийцев, карийцев, армян, киссийцев, каппадокийцев, пафлагонцев, бактрийцев и прочих пред­ставителей ста азиатских народов, за исключением иони­ческих эллинов и лидийцев, индусов, эфиопов и египтян, которые стояли в своих особенных доспехах и со своим оружием. 3дравый смысл и разумная стратегия говорили, что честь пролить первую кровь военачальники Великой Державы даруют какому-то одному народу среди своих соединенных сил. И в то же время, как догадались греки, при первом столкновении рассудительный военачальник не пошлет в бой цвет своего войска – в теперешнем слу­чае это были Десять Тысяч, персидская гвардия, известная как Бессмертные,– нет, разумный военачальник придержит свои элитные части в резерве на непредвиденный слу­чай.

По сути, ту же самую стратегию применили и Леонид с военачальниками союзников. Они держали спартанцев сза­ди, после многих споров и обсуждений предоставив честь первой крови воинам из Феспий. Те выдвинулись на пере­довую позицию, и теперь, утром пятого дня, они выстрои­лись в боевой порядок шириной в шестьдесят четыре щита на «танцевальной площадке», образованной спереди око­нечностью Теснины, с одного бока стеной гор, с другого – обрывающимися в море отвесными скалами, а с тыла – Фокийской стеной.

Таким образом, поле сражения представляло собой тупо­угольный треугольник, самая длинная сторона которого располагалась на юге и подпиралась стеной гор. На этой стороне феспийцы выстроились глубиной в восемнадцать шеренг. На противоположной стороне, вдоль обрыва у моря, глубина строя составляла десять щитов. Это феспийское войско насчитывало около семисот человек.

Сразу же позади, на стене, стояли спартанцы, флиунтцы и микенцы числом шестьсот человек. Позади за стеной выстроились воины всех союзных городов в полной паноплии.

Прошло два часа с тех пор, как в полумиле по Трахин­ской дороге враг впервые показался на глаза, но потом никакого движения не наблюдалось. Утро выдалось жаркое. Дорога расширялась и образовывала открытое место размером с агору небольшого города. Сразу после рассвета дозорные заметили, как там начали скапливаться мидийцы. Их число доходило до четырех тысяч. Однако это был лишь тот враг, которого можно было увидеть. Горы скры­вали другие части, подходящие и строящиеся в боевые порядки. Доносились сигналы вражеских трубачей и команды военачальников, собирающих за горой новые и новые войска. Сколько еще тысяч скрывались от наблюдателей?

Проползло четверть часа. Мидийцы продолжали выстраиваться но пока не наступали. Эллины-дозорные начали выкрикивать им оскорбления. Позади, в Теснине, жара и другие потребности начали сказываться на раздраженных, нетерпеливых греках. Не имело смысла и дальше потеть под полным грузом оружия и доспехов.

– Снять, чтобы быстро снова взять! – крикнул своим землякам Дифирамб, феспийский военачальник.

Оруженосцы и слуги бросились между рядами вперед, чтобы помочь каждый своему господину освободиться от нагрудных лат и шлема. Пояса распустили. Щиты уже были на земле, прислоненные к колену. Промокшие от пота войлочные подшлемники выжимали, как банные простыни. Колья были воткнуты нижним концом в твердую землю и теперь напоминали лес с железными верхушками. Воинам разрешили опуститься на колени. Вокруг сновали ору­женосцы с мехами с водой, заправляя иссушенных бойцов, как амфоры. Можно было спокойно биться об заклад, что многие мехи содержали более живительную влагу, чем та, что зачерпывают из родника.