— Удочку кто-то утащил, — ответил он беспечно.

— Утащил… Эх ты, растяпа, а не рыбак! — заворчал дед.

— А тебе жалко? Хочешь, я маме напишу, она бамбуковых целую охапку купит. У нас в спортивном магазине их сколько угодно.

— Мне и эти хороши! — сердито ответил старик и начал собираться домой.

Позавтракав, Петя собрался было идти спать, но дед остановил его:

— После обеда все отдохнём, а сейчас в огороде поработаем. Вот тебе и сапка лёгонькая нашлась.

Петя не протестовал. Его просто смешило, что дед дает ему такое мизерное задание — скучить три рядка картофеля. Ничего, он докажет ему — вместо трёх обработает десять, а то и двадцать рядков. Подумаешь, помахать часок сапкой — разминочка для рук, не больше.

Картошка выросла высокая, стебли толстые и сильные, а под некоторыми кустами земля полопалась, и из трещин выглядывали молодые картофелины.

— Видишь, — старик отвернул стебли одного куста и ногой слегка ковырнул землю. — Тесно ей, дополнительную жилплощадь нужно дать.

Рассказывая, дед обрабатывал куст за кустом и делал это так легко и умело, что Пете, ни разу в жизни не державшему в руках сапки, показалось это дело до смешного простым и лёгким.

— Ладно, ладно, я уже знаю! — нетерпеливо закричал он. — Иди, дед, домой, я тут сам справлюсь.

— Зачем самому — вдвоём веселее.

— Да нет же, я хочу сам. Вот потом увидишь!

Старик, скрывая улыбку, взял сапку и молча ушёл с огорода. Наконец-то Петя остался один! Мальчик размахнулся сапкой и вонзил её в землю. Вот так, хорошо, ещё здесь немножко… Вот первый куст и готов. Так… Примемся за второй… Ого, кустище! Ничего, мы и этого богатыря обработаем, дадим ему дополнительную жилплощадь… А много всё же земли приходится наворачивать… А этот куст поменьше, с ним проще справиться.

Добравшись до десятого куста, Петя решил отдохнуть. Возле двадцатого он сел на землю и задумался. Может, лучше брать ряды поперёк огорода, а не в длину? Кусты-то что дубы, а с того края они вроде поменьше, да и вообще… Постой, а что, если сесть верхом на сапку и пропахать сначала с одной стороны ряда, а затем с другой? Если будет неровно, можно подровнять, и всё получится как надо.

Мысль показалась заманчивой, и мальчик приступил к её выполнению. Проехав верхом на сапке до конца ряда, Петя оглянулся. Н-да-а… Получилось чуточку с перекосом, бугры под картошкой разрушились, и некоторые картофелины обнажились.

«Совсем бесквартирными остались, — невесело подумал Петя и начал всовывать картошку назад под кусты. — Ладно, захочешь, так вырастешь».

Да-а… А вообще дед, конечно, поступил неправильно: сразу ни с того ни с сего заставить его делать такую работу, будто он всю жизнь прожил в селе. Здесь нужна практика, умение… И чем больше думал Петя, тем яснее становилась вина деда. Нечего сказать, приехал на отдых, а здесь пытаются навалить на него побольше работы… Да и солнечный удар можно получить. Ведь мама строго-настрого запретила бывать на солнцепёке. Этот мамин запрет сейчас показался настолько серьёзным, что Петя бросил сапку и побежал в сад, где у него в кустах бузины был устроен шалаш, улёгся поудобней и сразу уснул.

Проспал он до самого обеда, а когда, заспанный и помятый, пришёл к столу, дед хмуро отвернулся от него, а бабушка смотрела на внука со стыдливо-виноватой улыбкой.

То ли оттого, что Петя всё же немного поработал, или от свежего речного воздуха на рыбалке аппетит у мальчика был великолепный. Однако он не налегал на борщ, а украдкой посматривал на жареную рыбу и зарумяненную молодую картошку, решая, что лучше взять: вот этого толстого линя или широкоспинного подуста, на боках которого так аппетитно зажарилась сметана. А картошку нужно попросить вон с той стороны, там она позажаристей.

Не доев борща, Петя отодвинул миску и погладил себя по животу!

— Нужно местечко для рыбы оставить.

— Твоя рыба в речке плавает, — не поднимая головы от миски, отрезал дед. — А картошка на солнце печётся.

Петя, недоумевающе выкатив глаза, уставился на деда:

— Почему так?

— Да уж так… — вытирая усы, ответил старик. — Когда мы боролись за нашу революцию, то с первых же дней выдвинули такой лозунг: «Кто не работает, тот не ест». Ну, мы с бабушкой люди старые, привыкли жить по старинке, так что ничего не поделаешь, придётся тебе этому закону подчиниться.

Петя покраснел и, обиженно оттопырив губы, начал медленно вылезать из-за стола. Втайне он надеялся, что дед улыбнётся и скажет: «Ладно, на первый раз прощаю, садись, казак, к рыбе». Но старики молчали, и Пете ничего не осталось, как удалиться.

Обида и гнев теснились в сердце мальчика, бурный и упорный протест быстро рос, а когда Петя прибежал в свой шалаш в саду и упал на траву, в его голове зрело множество планов, один другого смелее.

Прежде всего нужно написать маме. О! О каких издевательствах он только не напишет! Трудно даже поверить, что он всё перенёс. С первого же дня его чуть не уморили голодом, всё время пилили за то, что он не работает, поднимали чуть свет ловить рыбу и вновь гнали на работу под знойными лучами солнца. Хуже, чем негру на плантации. Негру хоть есть дают, а его морят голодом. Все эти «ужасы» так потрясли Петю, что он не выдержал и заплакал, заплакал от обиды на людей и жгучей жалости к себе самому.

Нет, решил он через десять минут, он не будет писать письмо, потому что всё это описать невозможно. Он сам явится к маме. Явится бледный, оборванный, едва держащийся на ногах, и всё-всё ей расскажет. Пусть знает, какие ещё существуют на свете жестокосердные люди. Пусть узнает, пусть…

Петя хотел немедленно отправиться в дорогу. Он даже вылез из шалаша, но стояла такая жара, степь была такой раскалённой, с дрожащим маревом на горизонте, и этой степью нужно было добираться до вокзала около пятнадцати километров, что Петя решил переночевать в шалаше, а завтра на рассвете отправиться в дорогу. Обязательно в дорогу! Терпеть все эти издевательства он больше не в силах! Хватит с него!

Томительно долго тянулся для Пети этот день. Постепенно к чувству обиды начало присоединяться не менее неприятное чувство голода. Несколько раз мальчик вылезал из своего убежища, рвал черешни, отыскивал на огороде огурцы, жевал укроп, но всё это не только не утоляло голода, а ещё больше разжигало его. Вид зарумяненной рыбы и картошки всё настойчивей преследовал мальчика. Со временем Петя всё меньше думал об обиде и всё больше о еде. «А бабушка тоже хороша, не могла заступиться! — думал он, лёжа на спине и с грустью глядя на голубые пятнышки неба, проступающие через листву бузины. — Мама б сразу заступилась, и мне не пришлось бы здесь лежать голодным».

Солнце всё ниже клонилось к горизонту, по земле ползли длинные тени, жара спала, по улице прошло стадо. Петя видел, как дед спустился в луг, накосил плетёнку травы и отнёс её корове. Вот и бабушка вышла с ведром, присела возле Рыжухи. И зачем он утром отказался от сметаны! Взятая из погреба, она была такая холодная и густая…

Петя нарвал пригоршню черешен, морщась, начал жевать кислые ягоды. А может быть, старики просто не знают, где он, а то уже давно бы позвали и накормили? Эта мысль показалась Пете вполне правдоподобной. Он быстро залез на верхушку крайней вишни и начал раскачиваться на ветке. Отсюда его обязательно заметят. Ну вот, наконец-то бабушка смотрит прямо на него, сейчас позовёт… Мальчик замер, боясь не услышать зова, но бабушка вытерла о передник руки и направилась к погребу. Нет, над ним просто издеваются! Но он не намерен всё это терпеть. Только бы скорее утро — ни одной минуты здесь не останется.

Прошёл ещё час или полтора. Розовая полоска зари погасла, зажглись первые звёзды, в Петином шалаше стало совсем темно, а в саду всё насторожилось, каждый куст казался таинственным и страшным. А тут ещё каждую минуту вспыхивают далёкие зарницы, наверное, приближается гроза. Конечно, он не побоялся бы переночевать в саду, но здесь сыро, кусаются комары, а если начнётся гроза, то и вовсе негде будет спрятаться. В хату он ни за что не пойдёт, а в сарае вполне можно пересидеть непогоду.