— Я просто выполнил свой долг, — чуть ли не извиняясь, оправдывался Марсин.

— Это тебе зачтется, — утешил его Лиминг. — За все получишь по заслугам.

— Не понимаю, — заныл Марсин, предчувствуя беду.

— Поймешь — не обрадуешься. И те грязные фаплапы, которые лупили меня во дворе, — тоже. Можешь передать, что наказание для них уже определено.

— Я не должен с тобой разговаривать, — сказал Марсин, смутно понимая, что чем дольше он стоит возле глазка, тем сильнее к нему прилипает. — Мне пора идти.

— Иди. Только мне кое-что нужно.

— Что?

— Мне нужен мой бопамагилви. Это та штука, которую забрал офицер.

— Ты ее не получишь без разрешения коменданта. А его нет, и не будет до завтрашнего утра.

— А мне-то что. Мне он нужен сейчас.

— Сейчас нельзя.

— Ну и ладно. — Лиминг небрежно махнул рукой. — Сделаю еще один.

— Не положено, — крайне неуверенно напомнил Марсин.

— Ха–ха! — ответил Лиминг.

Когда совсем стемнело, он достал из-под скамьи проволоку и смастерил вторую штуковину — точную копию первой. Ему дважды мешали, но никто ничего не заподозрил.

Окончив работу, он приставил скамью к стенке и влез на нее. Вынув из кармана новый моток проволоки, Лиминг крепко привязал один конец к среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Разведя слюной пыль, он тщательно замазал блестящую поверхность проволочного кольца. Теперь заметить его можно было только уткнувшись в решетку носом. Затем он спустился на пол и поставил скамью на место. Окошко находилось так высоко, что нижняя часть решетки не была видна снизу.

Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент, спросил:

— Ты слышишь?

Когда появился свет и глазок открылся, он почувствовал, что за дверью собралась целая толпа охранников, а глаз в отверстии принадлежит вовсе не Марсину.

С головой уйдя в свое занятие, он начал медленно и осторожно поворачивать петлю, одновременно спрашивая:

— Ты меня слышишь? Слышишь?

Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал голосу выражение нескрываемого восторга и воскликнул:

— Наконец-то, ты здесь! Лучше держись поблизости, чтобы можно было поговорить нормально, а не вызывать через спираль.

Потом замолчал, изобразив на лице внимание. Глаз в отверстии раскрылся шире, затем исчез и сменился другим.

— Договорились, — сказал Лиминг, устроившись поудобнее, словно для долгой болтовни. — При первой же возможности я тебе их покажу, а ты уж делай с ними все, что хочешь. Давай-ка перейдем на свой язык. А то вокруг слишком много любопытных.

Набрав побольше воздуха в легкие, он стремительно затараторил без остановки: отверзлась ткань, и в тот же миг растрескался зеркальный лик. Сбылось проклятье — взвился крик владычицы.

Открылась дверь, и в тот же миг два охранника чуть не рухнули в камеру головой вперед, стремясь поскорее завладеть добычей. Еще два маячили в коридоре. Между ними красовался офицер. На заднем плане боязливо пристроился Марсин.

С криком “Вот она!” охранник схватил спираль и выскочил обратно в коридор. Его спутник пулей вылетел за ним. Оба чуть не сошли с ума от восторга. Дверь закрылась только секунд через десять, и Лиминг не забыл воспользоваться их промахом. Сделав стражникам “козу”, он потыкал в их сторону растопыренными пальцами. В детстве он называл это “чертовы рожки” — классический жест для насылания порчи.

— Видел? — спросил он с выражением, обращаясь к невидимому собеседнику. — Вот они, те самые, с чешуйчатой кожей, про которых я тебе говорил. Так и напрашиваются на неприятности. Любят их, обожают. Просто жить без них не могут! Ты уж с ними не церемонься.

Вся компания явно оробела. Потом дверь со зловещим стуком захлопнулась. Припав ухом к глазку, Лиминг услышал их удаляющиеся шаги и монотонное бармотание.

За десять минут он отломал кусок проволоки от висевшего за окном мотка и снова замаскировал разведенной в слюне пылью конец проволоки, привязанный к решетке. Через полчаса очередной безупречно выполненный бопамагилви был готов. Благодаря постоянной тренировке Лиминг становился специалистом по быстрому и точному изготовлению таких вещиц.

Деревяшек для подставок больше не было. Тогда с помощью выдернутого гвоздя он выкопал ямку в грязи, забившейся между каменными плитами пола. Вставив в нее концы спирали, он покрутил изделие в разные стороны, чтобы облегчить вращение. Потом яростно забарабанил в дверь.

Дождавшись подходящего момента, он лег на живот и, припав к спирали, принялся декламировать третий параграф статьи 27, раздел 9, подраздел В Космического Устава. Лиминг выбрал его как шедевр бюрократической мысли. Это было одно–единственное предложение длиной в тысячу слов, смысл которого одному Богу известен.

“В том случае, когда заправка производится в качестве аварийной меры на станции, не включенной в официальный перечень базовых станций и не определенной в качестве базовой станции для особых случаев в поправке А /5/В к разделу А /5/, вышеупомянутую станцию следует рассматривать так, как если бы она была определена в качестве базовой станции в поправке А /5/В к разделу А /5/, при условии, что авария попадает под утвержденный перечень технических неисправностей, приведенных в разделах /29–33/ с последующим приложением как соответствующая базовым станциям, если таковые…”

Глазок приоткрылся и снова закрылся. Кто-то удирал во весь дух. Через минуту коридор затрясся, словно по нему мчался отряд кавалерии. Снова открылся и закрылся глазок. Дверь распахнулась.

На этот раз Лиминга раздели, осмотрели одежду, обыскали всю камеру. Причем в поведении тюремщиков не было и намека на братскую любовь. Они перевернули скамью, стали ее простукивать, ковырять — разве что под лупой не осматривали.

Наблюдая за этой возней, Лиминг поощрил их труды злорадным хихиканьем. Раньше он ни за что не смог бы злорадно хихикнуть — Даже один раз, даже на спор, суливший крупный выигрыш. Теперь же это у него получалось без малейшего труда. Воистину нет предела человеческому совершенствованию!

Одарив его взглядом, полным неприкрытой злости, один из охранников вышел и вернулся, неся тяжелую лестницу. Приставив ее к стене, он тщательно исследовал окно. Но это ничего не дало, ведь он осматривал только целостность решетки. Каждый прут он хватал обеими руками и энергично тряс. Но проволочное колечко ускользнуло от его внимания. Закончив проверку, охранник с удовлетворенным видом спустился вниз и удалился вместе с лестницей.

За ним ушли и остальные. Лиминг оделся и прижал ухо к глазку. Слышалось только тихое сопение и иногда шуршание одежды. Он сел на скамью и стал ждать. Вскоре блеснул свет, и глазок открылся.

Закрыв отверстие рукой, Лиминг пожелал:

— Умри, фаплап!

Глазок захлопнулся. Послышались удаляющиеся шаги, только что-то уж слишком громкие. Он снова стал ждать. Полчаса мертвой тишины — и глаз появился вновь, получив за свое долготерпение еще одну “козу”, сопровождаемую проклятием. Если это был все тот же глаз, то он прямо-таки напрашивался на наказание.

Игра продолжались с перерывами часа в четыре, пока, наконец, обладателю глаза это не надоело. Тогда Лиминг смастерил новую спираль и закричал в нее что было сил, чем вызвал еще одну проверку. В этот раз его не раздевали и камеру не обыскивали, ограничившись конфискацией незнакомого предмета. Симптомы усталости были налицо.

Проволоки осталось всего на один ускоритель сердечного ритма. Он решил приберечь ее на будущее, а пока — подремать. Плохая пища и недосыпание грозили подорвать его силы.

Он лег на скамью, вздохнул и прикрыл воспаленные глаза. Через пару минут раздался такой храп, будто перепиливали решетку. В коридоре началась паника, за которой последовало очередное вторжение.

Проснувшись от шума, Лиминг призвал на головы тюремщиков все мыслимые и немыслимые напасти. Затем снова улегся. Он совершенно устал, правда, и они — не меньше.

Он спокойно проспал до полудня, сделав только перерыв для обычного жуткого завтрака. Потом настало время обычного жуткого обеда. На прогулку его не выпустили. Он колотил в дверь, требуя, чтобы ему объяснили, почему его лишают свежего воздуха, и угрожая всем и каждому принудительными лечениями от всевозможных существующих и несуществующих болезней. Но ничего не добился.