Ему удалось подобраться к этой системе, пристроившись к небольшому конвою, который возвращался назад со звездного фронта. Лиминг долго летел за вражескими судами, пока не понял, каким курсом они следуют. Но он не мог терять дни и недели, плетясь у них в хвосте; поэтому, обогнав караван, Лиминг помчался вперед и наконец приблизился к обитаемой планете — пункту назначения конвоя.

Изучить этот мир оказалось нетрудно. Он дважды облетел планету по экватору на небольшой высоте, позволяющей вести визуальное наблюдение. Для того, чтобы составить себе полное представление о ее месте в Сообществе, уровне развития и промышленном потенциале, не нужно было исследовать всю ее поверхность. Того, что он увидел, сделав два витка, было вполне достаточно для разведывательной службы союзников. Он увидел три космопорта, два из которых были пусты, а в третьем стояли восемь торговых судов и три боевых корабля Сообщества. Многое указывало на то, что этот мир густо населен, вполне цивилизован и обладает значительной военной мощью” Его можно было с уверенностью отнести к сторонникам Сообщества.

Вернувшись в открытый космос, Лиминг настроился на специальную волну и по дальней связи передал всю собранную информацию вместе с данными о приблизительных размерах планеты, ее массе и координатах.

— Я снизился и облетел вокруг этой планеты, — сообщил он и, прикрыв микрофон ладонью, рассмеялся. Ему на память пришла точно такая же ситуация, которая послужила поводом к небольшому конфликту во время его первого экзамена. Тогда, отвечая на вопрос о способах изучения вражеских миров, он написал: “Я должен осторожно приблизиться к незнакомой планете и затем очень быстро облететь ее”. Листок вернулся обратно с пометкой: “Почему?” Лиминг ответил: “Находиться там слишком долго было бы вредно для моего здоровья”. Это стоило ему десяти баллов и бесстрастного комментария: “Неправильно и неостроумно”. Но, несмотря на это, экзамен он сдал.

Ответа на сообщение не последовало, впрочем Лиминг и не ждал его. Он мог без всякого риска отправлять информацию, но обратные сигналы, направленные с территории союзников в тыл врага, обязательно возбудили бы подозрения. Радиосвязь была узконаправленной, и разведка латиан только и ждала случая перехватить и попытаться расшифровать сообщение противоположной стороны. Но вряд ли посты перехвата обратят внимание на сигналы, отправленные с дальней окраины необъятного пространства, контролируемого Сообществом.

Следующие двенадцать населенных планет он нашел точно так же, как и первую: определяя направление межзвездных трасс и следуя по ним до конечных пунктов. Каждый раз он отправлял информацию и каждый раз ответом ему было гробовое молчание.

Внезапно он понял, что тоскует по звуку человеческого голоса; он летел уже достаточно долго для того, чтобы люди перестали внушать ему отвращение. Многие дни он был заключен в громыхающей консервной банке своего корабля. Дни переходили в недели, недели — в месяцы, и понемногу его стало одолевать одиночество. В самом деле, куда ни глянь — звезды без конца и края, и планетам нет числа, и ни одной живой души! Теперь для него было бы счастьем услышать даже противный голос Крутта, отчитывающий его за действительные и мнимые провинности, а сладкие воспоминания о перепалках с начальством приводили его в восторг.

Труднее всего Лимингу приходилось в те дни, когда корабль летел по инерции: тишина, бесконечная, безбрежная, едва не лишала его рассудка. Пытаясь нарушить безмолвие, он принимался петь во весь голос или спорить сам с собою вслух. Но это приносило мало утешения; его вокальные таланты не поддавались никакой критике, а спор он не мог ни выиграть, ни проиграть.

Ночами он содрогался от кошмаров. Иногда ему снилось, что автопилот сломался, и корабль на огромной скорости мчится прямо на раскаленное солнце. Он просыпался в холодном поту и перед тем, как вновь погрузиться в сон, быстро, но тщательно проверял все приборы, Случалось, что его будил грохот включавшихся двигателей; он без движения лежал в трясущейся кровати, прислушиваясь к их протяжному реву.

Несколько раз в сонных видениях он бежал куда-то по громыхающим, вибрирующим темным коридорам, ощущая за спиной стремительный топот ног. Но вот вопрос: имелись ли у его преследователей ноги? Он с криком просыпался — за мгновение до того, как его должны были схватить… схватить чем-то похожим на руки, но он знал, что эти ужасные конечности не были руками.

Возможно, все тяготы и лишения дальнего полета переносились бы легче, если бы он пользовался бортовой аптечкой, наполненной удивительными лекарствами, предназначенными для лечения всех мыслимых и немыслимых болезней души и тела. Только кто знает, помогут они или нет. Если нет, то все эти снадобья не стоят и ломаного гроша. А если да… тут возникла другая проблема. У Лиминга были причины опасаться, что лекарства военных медиков способны выявить у него эйфорию.

Однажды перед сном он все-таки рискнул проглотить так называемую “нормализующую таблетку”. Судя по инструкции, она гарантировала избавление от кошмаров и счастливые, увлекательные сны. В результате он провел десять безумных часов в гареме турецкого султана. Сны были настолько увлекательными, что он проснулся выжатым как лимон, и больше никогда не притрагивался к этим таблеткам.

Он выслеживал очередной торговый караван в надежде обнаружить тринадцатую планету, когда тишину нарушил живой голос. Лиминг двигался далеко позади и выше группы судов, экипажи которых, чувствуя себя в абсолютной безопасности в глубоком тылу, не обращали никакого внимания на радары и не догадывались о присутствии чужого корабля. Лениво прокручивая ручку настройки приемника, он случайно обнаружил частоту, на которой велись переговоры между транспортными судами.

У неведомых существ были громкие, гортанные голоса, а их речь на слух очень напоминала земную. Лиминг воспринимал эти таинственные звуки как диалог, который в его сознании превращался в знакомые слова.

Первый голос:

— Майор Сморкун поставил пудинг в печь.

Второй голос:

— Когда Сморкун поставил пару свеч?

Первый голос:

— Вчера поставил пудинг, как всегда.

Второй голос:

— Клянусь, приятель, это ерунда.

Первый голос:

— Пусть съест его скорей зеленый кот.

Второй голос:

— Зачем майору жечь голодный скот?

Следующие десять минут собеседники вели язвительный спор о зеленых котах и голодных скотах, не забывая упомянуть несчастного Сморкуна, его пудинг, гусей и свечи. Лиминг взмок от напряжения, пытаясь вникнуть в аргументы и контраргументы сторон. Наконец, в голове у него что-то щелкнуло, и, настроив свой передатчик на нужную волну, он закричал:

— Эй, вы! Не пора ли вам в конце концов разобраться с этими котами и скотами?

Наступила мертвая тишина. Ее нерешительно прервал первый голос.

— Гнорф, пару свеч и пудинг в печь?

— Ни в коем случае! — крикнул Лиминг, не давая бедному Гнорфу возможности похвастать своими талантами в области запекания свечей в пудинге.

Затем еще пауза, после которой Гнорф обиженно предложил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— А не вымазать ли тебе этим пудингом рот?

— Съешь-ка свечку, идиот! — отпарировал Лиминг, веселясь.

— Слишком толстая, — комментировал первый собеседник.

— Могу себе представить, — согласился Лиминг.

— Шпиц шприц? — Внезапно поинтересовался Гнорф, как бы спрашивая: “Кто там?”.

— Майор Сморкун, — отозвался Лиминг.

По каким-то ему неведомым причинам это имя вызвало долгие споры. Собеседники в подробностях обсудили прошлое бедняги Сморкуна, коснулись его будущих перспектив, но постепенно разговор снова переключился на зеленых котов и голодных скотов.

В какие-то минуты спор разгорелся вокруг таких важнейших проблем, как намерение Сморкуна запечь в пудинге дюжину свеч. Наконец, они достигли в этом вопросе взаимного согласия и перешли к анализу способов бить баклуши. Первый утверждал, что это лучше делать днем, второй настаивал на понедельнике,