— Ну иди, иди к папе. — Настенька легонько подтолкнула ее в спину.

— А у меня есть мишка, — четко сказала Наташа, робея перед незнакомым дядькой со страшной бородищей, и вдруг расплакалась.

К Каргополову в горком пришел невысокий коренастый паренек с широкими скулами и узкими веселыми глазами. Его плотную фигуру ладно облегал старенький халат, расшитый по краям замысловатым орнаментом и туго перепоясанный матерчатым кушаком, на ногах были легкие короткие торбаса-скороходы из рыбьей кожи, расшитые по голенищам.

— Ты главный руководитель комсомола? — без обиняков спросил он Каргополова, подавая ему руку. — Здравствуй. Я комсомола нанайский, Киле Лук. Гости тебе ходи. Моя стойбище Тусэр живи.

— Здравствуй, дорогой товарищ Киле Лук. — Каргополов встал, пожал протянутую руку. — Спасибо, что зашел. Ну, садись, будь гостем.

Киле Лук смело опустился в кресло, покачался на пружинах.

— Сыбко хороши табаретка, луце медвезый скура.

— Как доехал, на чем добирался? — спросил Каргополов, стараясь не подать виду, как любопытен ему гость. Он хотел верить и еще сомневался, что перед ним первый посланец маленькой народности, живущей окрест по берегам Амура.

До сих пор еще не было случая, чтобы нанаец пришел работать на стройку. Пока что они с внешним равнодушием относились к диковине — городу. Торговали на базаре свежей рыбой или вяленой юколой, черемшой, дикими ягодами, иногда битой дичью, а то и картошкой, потом ходили по магазинам, покупали по большей части крупу, табак, соль, чай, сахар, водку. Выпив на базаре, утрачивали всякий интерес к торговле, предлагали рыбу за полцены, а в конце и даром отдавали первому подвернувшемуся покупателю. Стоило немалых усилий навязать плату таким торговцам. Трезвые же были подозрительными и жадными.

Наблюдая за нанайцами на базаре, Каргополов не раз раздумывал над судьбой этой народности. До чего их быт выглядел примитивным! Фактически у нанайцев еще сохранялся общинно-родовой строй. Их сознание находилось во власти шаманов и знахарей. За равнодушием к новостройке в первые ее годы скрывался страх, нагнетаемый шаманами: город ничего хорошего не принесет нанайскому народу, распугает зверя и рыбу, потом придет голод.

Но пройдет, может быть, не больше четверти века, и от этой полупервобытности не останется следа. Появятся у нанайцев свои учителя и врачи, свои ученые и художники, свои писатели и артисты.

А пока… Пока в каждом стойбище имеются начальные школы, в большинстве стойбищ есть медпункты, клубы, где в неделю раз показывают звуковое кино.

Каргополов смотрит на Киле Лука и гадает: с чем явился к нему этот паренек?

На вопрос, как доехал, Киле Лук отвечал бойко:

— Лодкой, однако, до Вознесеновки, а тут, понимаес, катером рибзавода. Не захотель обратно в Тусэр, хотель Комсомольск.

— А почему не захотел в Тусэр, а захотел в Комсомольск? — не понял Каргополов. «Наверное, сбежал из дому», — подумал он.

— А це там, понимаес? Знай только охота и рибалка, — отвечал Киле Лук. — Четыре класса оконцил, а более классов нет. Моя хоцет, понимаес, лампоцька электрицеский делать. Кино смотри, книзка цитай, думал — буду лампоцька делать.

И он рассказал, что в один из приездов в Комсомольск он как-то вечером на строительстве ТЭЦ видел синие огоньки: вспыхнут ярко-ярко, а потом погаснут. Через минуту опять вспыхивают, подолгу светятся синим-синим, трепетно дрожащим светом, потом опять гаснут. И он понял: это делают электрические лампочки. Раз на ТЭЦ, значит — электрические лампочки.

Каргополову стоило немало труда разъяснить гостю разницу между изготовлением электрических лампочек и электросваркой. Поняв свое заблуждение, Киле Лук пришел в отчаяние. Как же это так он мог ошибиться — ведь смотрел кино, читал в книгах, видел своими глазами — и ошибся! А может, главный руководитель комсомола сам чего-то не понимает? Или нарочно сбивает с толку, думает, что перед ним просто мальчик и делать ему лампочки еще рано? Вот, пожалуйста, посмотри паспорт — восемнадцатый год весной пошел. Вот учетная книжка колхозника, посмотри, убедись, сколько выработал трудодней за полгода. Ну что, мальчик? А трех медведей, девятнадцать диких кабанов, с полдюжины сохатых, несчетно белок — кто это добыл в тайге, не Киле Лук?

Хорошо, он сам пойдет на ТЭЦ и своими глазами убедится, кто правду говорит, — Киле Лук или руководитель комсомола.

Он пришел в горком комсомола лишь на следующее утро. Уборщица рассказала, что он сидит здесь, на порожке, с рассвета и ругается, почему Каргополов так долго не является на работу. Рыбаки в колхозе в этот час уже бросают невода.

— Однако, ты правда говори! — Этими словами Киле Лук встретил Каргополова на пороге горкома. — А почему ты не говорил, что синие огоньки сибко интересно работают? Моя хочу там работа делать. Давай бумага! — выпалил он единым духом.

— Подожди, давай поговорим как следует, — отвечал Каргополов, вводя Киле Лука под руку в свой кабинет. — Ты где устроился-то, где ночевал?

— Моя на берегу ночуй, лодка сыбко много. Маленько холод, озябкал.

— Так прямо на камнях и спал?

— Зацем на камнях? Кабанья скура стели.

— А завтракал-то?

— Маленько юкола кусай.

— Да-а… Ну, ты прямо молодец, Киле Лук! — похвалил его Каргополов. — Быть, видно, тебе большим человеком.

— Хочу быть больсым целовеком, — подтвердил Киле Лук. — А то це, понимаес, знай охота да рибалка. Синие огоньки хоцу делай.

— А вещи где оставил?

— Знакомый стороз сказал — дербакадер неси склад. Вот бумазка дали. — Он вытащил документы из-за пазухи, достал из паспорта квитанцию камеры хранения багажа, торопливо протянул ее Каргополову.

Тот с подчеркнутым вниманием прочитал ее вслух, вернул юноше.

— Тогда все хорошо, — сказал Каргополов. — А деньги у тебя есть?

— Тебе плати надо? — с готовностью вскинулся Киле Лук и вновь торопливо полез за пазуху.

— Да нет же. — Каргополов едва сдержался, чтобы не рассмеяться. — Я спрашиваю: есть на что жить, пока зарплату получишь?

— Есть, сто двадцать рублей и пятьдесят две копейки. Однако, ты быстрее давай бамажка на ТЭЦ. Идти работай хочу, — нетерпеливо добавил он.

— Сейчас, сейчас организуем. — Каргополов взялся за телефонную трубку.

Оказывается, на ТЭЦ уже знали о Киле Луке и поняли, что он хочет научиться управлять электричеством, иначе говоря — машинами. Каргополову сказали, что для начала его обучат специальности электромонтера и направят в вечернюю школу. Поселят же нанайца в бараке Энергостроя, в комнате, где живут молодые электромонтеры.

— Ну что ж, все устроено, товарищ Киле Лук. — Каргополов поднялся, подал ему руку. — Желаю тебе успеха. Заходи.

— Молодец! — горячо воскликнул Киле Лук. — Тебе хоросый комсомола. Однако, зима таскай тебе сохатина торбаза. А бамага?

— Никакой бумаги не нужно, все так обговорили.

— Прощай. — Киле Лук дважды тряхнул руку Каргополова и валкой походкой вышел из кабинета.

Спустя неделю Каргополов позвонил на ТЭЦ.

— Ну, как там мой подопечный, будет толк? — спросил он главного инженера.

— Исключительно сообразительный паренек! — воскликнул тот. — И главное — послушный, дисциплинированный. Сначала его не оставляли без надзора — сами знаете, всюду токи высокого напряжения. Теперь понял сам и ни к одному предмету не прикасается, прежде чем не спросит, можно или нет. Прикрепили к нему инженера Марунина, чтобы обучал, ходит в кружок техминимума. Электромонтер получится из него хороший. Да, кстати, заметьте себе, если интересно, это тридцать восьмая национальность в нашем коллективе.

А еще месяца через три Каргополов увидел в местной газете портрет Киле Лука и большой очерк «Синие огоньки». В нем рассказывалось о том, как нанайский паренек стал электромонтером.

В тот же день Киле Лук прибежал в горком комсомола. В руках у него была газета.

Как он изменился! Его крепкую, мускулистую фигурку облегала свежая голубая футболка с белым воротничком, черные брюки были отглажены, стрижка под бокс очень шла ему.