— Ну, а что мне делать? — спросил я. — Поинтересоваться у вашего отца, что его угнетает?

— Отец мой вообще ничего не говорил, но кое-что я еще должна упомянуть. Позавчера вечером ему кто-то позвонил, и после этого отец выругался как следует и что-то пробормотал насчет грабителей и негодяев. Когда же я спросила его, в чем дело, он мне ответил, что меня это не касается. А потом отец позвонил своему другу мистеру Дженкинсу, мистеру Фреду Дженкинсу, и тот сразу к нему приехал. Они очень долго сидели вдвоем, склонив головы друг к другу и что-то обсуждая, а когда в комнату входила я или мама, они сразу прекращали разговор и прогоняли нас оттуда.

— Это уже кое-что, — сказал я. — А кто такой этот Дженкинс?

— Мне кажется, что он работает в какой-то электронной фирме. По-моему, инженером. А что?

— Просто так. Нужно же иметь хоть какую-нибудь зацепку. Возможно, я уже имел эту зацепку. Может быть, это не совсем так, но мне хотелось поразить Лукрецию моей точной логикой. Я должен был ей показать, что я именно тот человек, который ей нужен.

— Гм! — задумчиво сказал я. — Вечером в среду вашему отцу позвонили, и телефонный звонок его очень обеспокоил. После этого он сразу созвонился с Дженкинсом. Значит, этот Дженкинс должен иметь какое-то отношение к грабителям и негодяям, не так ли? — я выжидательно посмотрел на нее.

Она часто заморгала ресницами, но такая логика, видимо, ее не очень-то поразила.

— Может быть, — сказала она.

— Видимо, так и есть, — продолжал я. — И это уже хорошее начало, а если мы к тому же узнаем от него, скажем, до восьми вечера, что именно его угнетает, то мы сможем пойти вместе поужинать, мисс Бризант или Лукреция?

— Нет…

— Хм! А что-нибудь другое вы не могли бы сказать? Я имею в виду, кроме вашего «нет»?

— Нет.

— Очень хорошо! И вы хотите, чтобы я взял это дело на себя? Если это вообще можно назвать делом.

— Конечно! Иначе зачем бы я к вам пришла?

— Ах да, конечно! Я чуть было не забыл об этом. О'кей! Я беру это дело на себя.

— Вот и хорошо. В таком случае мы можем идти, мистер Скотт?

— Шелл.

— О, я забыла, Шелл.

Она наклонилась ко мне, мило улыбнулась и положила свою мягкую, прохладную руку на мою. Свое плечо она прижала к моему. Что ж, если она каждый раз будет так извиняться, то появится надежда, что в скором времени она превратится для меня из мисс Бризант в Лукрецию.

— Шелл, если мы поспешим, то сможем успеть к отцу на заседание.

— К отцу? На заседание? Значит, он заседает? Что это за заседание, и какие вопросы он разбирает?

— В этом году отца выбрали председателем общины Виллы Восходящего Солнца. Каждую пятницу во второй половине дня у них проходит заседание, а сегодня на нем будет Кервин Стефенс, и поэтому это заседание очень важно для всех жителей Виллы.

— Кервин Стефенс? Это…

— Депутат конгресса Стефенс. Брат его уже целую неделю живет на Вилле, чтобы понаблюдать жизнь ее жителей, и от его впечатления будет зависеть, окажет ли правительство помощь этой общине или нет.

— Ну, если вы все это так… — Я не закончил фразы. Откровенно говоря, я даже не знал, зачем мне ехать в этот поселок, но почему бы мне не побыть в обществе Лукреции еще какое-то время? Я делал поступки и поглупее.

— Мы должны поспешить, — поторопила она меня.

Придя к себе в номер, я надел под куртку ремень с кобурой, в которую сунул свой револьвер 38-го калибра. Ведь как-никак, а отец мисс Бризант говорил о грабителях и негодяях.

В холле я еще написал записку доктору Полу Энсону, который является моим соседом в Голливуде и который в настоящее время путешествует по Аризоне с циклом лекций.

Именно он и посоветовал мне провести свой отдых здесь. Я написал ему, с кем я уехал, бросил записку в его почтовый ящик и вместе с Лукрецией Бризант покинул отель.

Полчаса спустя я остановил «кадиллак» перед мэрией Виллы. Пока мы ехали, Лукреция очень интересовалась, правда ли то, что я был ранен, и почему те пять гангстеров хотели расправиться со мной.

Конечно, я рассказал ей только о тех узловых моментах, в которых я выглядел героем.

Мы прошли по широкой цементированной дорожке, которую окаймляли низкие зеленые кустарники и несколько стройных пальм. Кондиционированный воздух, который царил в мэрии и представлял контраст к уличной жаре, позволил перевести дыхание. Лукреция взяла меня за руку и подвела к двойной двери. Мы вошли.

Перед нами стояли деревянные скамейки, рассчитанные мест на сорок. Но из них занято было только семь — видимо жители Виллы мало интересовались заседаниями в мэрии. Перед этими скамьями стоял длинный стол, за которым сидело двенадцать человек, и один из них, прежде чем говорить дальше, постучал карандашом по столу.

— И поэтому, — сказал он, когда Лукреция и я заняли свои места в первом раду, — я предлагаю вам принять резолюцию, которую направим мэру. Мы должны, наконец, показать, что хорошо организованная вывозка мусора…

Я не очень-то прислушивался к словам. Кто-то предложил поставить вопрос на голосование, и казалось, что никто против этого возражать не будет.

Лукреция прошептала:

— Тот, кто говорит, — это мой отец.

Бризант производил впечатление. Я бы дал ему лет пятьдесят пять, но жесткие черты лица и решительный голос делали его моложе. Только большие усы, которые полностью покрывали его верхнюю губу, позволяли правильно судить о его возрасте. Эти усы, щегольски закрученные, поднимались по концам вверх. У отца Лукреции тоже были светлые глаза, над которыми висели густые брови.

Потом Бризант открыл дискуссию относительно небрежно вымощенной улицы и обвинил в плохой работе фирму по прокладке улиц. Этот вопрос также не согнал с меня сонное настроение, и я от нечего делать стал рассматривать людей, сидящих в президиуме. Почти сразу же у меня по спине побежали холодные мурашки.

Мой взгляд сперва упал на мужчин, которые сидели слева от Бризанта, и уже его сосед вызвал у меня тревогу. Я сам не знал почему и поэтому закурил сигарету.

Потом я посмотрел на мужчину, который сидел справа.

Ничего. Я его не узнал. Если мне не изменяла память, я никогда не видел этого мошенника.

Но, что это был мошенник, было точно. У него было старое испещренное морщинами лицо. Готов биться об заклад, что ему было под девяносто. Глаза сидели глубоко в глазницах, нос был большой и мясистый, а под ним рот — очень маленький и почти безгубый. Кожа на лице тонкая и серая и вся в желтых пятнах.

— Что это за человек, который сидит справа от вашего отца? — спросил я Лукрецию.

— Это мистер Диджиорно. Один из старейших жителей Виллы Восходящего Солнца.

Да, молоденьким его не назовешь, — подумал я и тут же это выразил вслух.

— Я имела в виду, что он — один из первых, кто поселился в поселке. Он относится к организаторам общины и в течение двух лет был ее председателем. Он очень богатый, ему принадлежит много земли. Сейчас они хотят организовать площадку для гольфа, и мистер Диджиорно должен продать для этого землю общине.

Прежде чем я успел что-то ответить, слова попросил другой человек, и, даже не бросив на него взгляда, можно было догадаться, что перед вами пастор — это было понятно по его монотонному голосу проповедника.

— За последние семь дней я слышал более двадцати жалоб, — торжественно сказал он. — Водопровод не в порядке. — Потом он рассказал, как у миссис Гинзбург переполнялась ванная, когда ее соседка пользовалась спуском в туалете. — И таких примеров много, — продолжал он. — Нужно в срочном порядке принимать меры.

— Это кто? — спросил я.

— Преподобный Арчи.

— Арчи?

— Ну да. Полностью его зовут преподобный Арчибальд, но большинство людей называют его просто преподобный Арчи.

На нем было черное одеяние, белая рубашка и черный с очень маленьким узлом галстук. Сказав то, что он считал нужным, он снова сел.

В последующие минут пять члены президиума докладывали тоже о разных жалобах, а потом снова поднялся мистер Бризант и сказал, что президиум чувствует себя польщенным, так как своим присутствием ему оказал честь депутат конгресса Кервин Стефенс. И президиум просит депутата конгресса Стефенса сказать несколько слов собравшимся.