Когда Лукреция и я вошли в зал, за длинным овальным столом уже сидели двенадцать членов совета. Некоторые недовольно хмурились, что их пригласили на заседание в столь ранний час.

Это недовольство на лицах сохранилось и после того, как Тони Бризант объявил им, что заседание собрано с той целью, чтобы дать возможность Шелдону Скотту, частному детективу и не жителю Виллы Восходящего Солнца, продемонстрировать кое-что интересное. После этого краткого выступления Бризант пригласил меня к столу. Он отодвинул свой стул немного в сторону, давая мне место.

Я установил маленький, компактный магнитофон на столе и сказал:

— Многоуважаемые граждане! Я собираюсь продемонстрировать вам магнитофонную запись. Я не могу вам объяснить, как она попала ко мне в руки, и я не хочу вам говорить, где была сделана эта запись. Боюсь, что запись сама скажет за себя. Я только хочу уверить вас, что она подлинная, что это было записано здесь, на Вилле. Предмет беседы, которую вы сейчас услышите, это убийство одного из ваших сограждан Джильберто Рейеса.

Следы недовольства сразу как водой смыло. Даже мое краткое вступительное слово вызвало небольшую панику. Я посмотрел на лица и увидел слева от себя пожилого мужчину с ястребиным носом, а справа от себя старого мафиози Диджиорно, он же Пит Лекки.

Когда я взглянул на него, его глаза буквально впились в меня. Смертельную ненависть увидел я в этих старых глазах и почувствовал дуновение смерти.

Диджиорно отлично знал, что записано на этой пленке. И если он был одним из семи собравшихся гангстеров, то я позавидовал его выдержке.

Я продолжил:

— В ходе записанной беседы вы услышите о том, что следует убрать человека по имени Скотт. Этот человек — я.

На этот раз все сидели тихо.

— Кое-что из беседы не годится для нежных ушей. Я упоминаю об этом потому, что среди слушателей есть дамы.

Рядом с Лукрецией на скамейках для зрителей сидели две дамы: миссис Блессинги еще одна женщина лет пятидесяти, которая принесла с собой вязание.

Миссис Блессинг осталась сидеть, но оглянулась. Что она искала? Выход? Или шефа своего предприятия?

Я нажал на клавишу своего магнитофона.

Последующие шесть минут в зале был слышен только магнитофон. Никто не ерзал на сиденьях, все внимательно и тихо смотрели на маленький аппарат, и я должен признать, что запись этого разговора была словно разорвавшаяся бомба, поскольку все звучало правдиво и неприкрашенно.

И вот прозвучали заключительные реплики, и я остановил магнитофон. Надев на него чехол, я отправился обратно к скамье для слушателей. Сел рядом с Лукрецией.

Молчание нарушил Тони Бризант. Он предложил поставить на голосование вопрос, надо ли посылать копию этой пленки мэру и шерифу. К этому времени Лулу уже записала мне имена всех членов совета, и пока они каждый выражали свое мнение, я запустил магнитофон, чтобы получить от каждого хоть по нескольку слов.

Некоторые даже шли мне навстречу. Преподобный Арчибальд, например. Он поднялся и своим слащавым голосом начал держать целую речь, которая началась цитатой из Старого Завета и кончилась цитатой из Нового. Арчи был моим номером шесть, а Диджиорно я записал под номером два. Лейтенанта Уитона, который сидел во втором ряду, я записал под номером тринадцать, а потом поднялся и направился к нему.

Мне даже не пришлось делать усилий, чтобы вовлечь его в беседу. Как только я сел рядом с ним, он сразу же прогрохотал:

— Я еще никогда не слышал подобной чепухи, Скотт. Как вы это сделали? Наняли безработных актеров?

— Актеров? — я поднял брови. — Мне показалось, что эта запись подлинная.

Он поднял руку, и я увидел, как его пальцы сжались в кулак. Но как только мой взгляд упал на его руку, он сразу же разжал пальцы.

— Если же хоть на секунду, Скотт, предположить, что эта запись подлинная, то, значит, кто-то занимается незаконным подслушиванием.

— Вы лучше подумайте не о том человеке, который сделал эту запись, а о тех людях, которые сознались, что убили Рейеса. А арестовать вы можете даже и меня… перед всеми этими людьми, которые еще находятся под впечатлением игры, как вы назвали, безработных актеров. Хотите попробовать, Уитон?

Я видел, как его голова усиленно работает.

— Возможно, мы еще доживем до этого, Скотт.

Я усмехнулся, встал и дружески попрощался с ним.

Лукреция и я вышли из зала. Мы сидели в машине и ждали, пока не выйдут Тони и Стрикер, а потом все отправились к Бризантам.

На Стрикера демонстрация пленки произвела большое впечатление. Я спросил его:

— Вы уверены, что не будете иметь неприятностей? В конечном итоге лейтенант Уитон может вам сделать много зла.

— Я уже обеспечил себе тылы, Скотт, — ответил он. — Уже договорил с капитаном.

— Уитон разозлится, когда узнает, что вы перепрыгнули через него.

Он рассмеялся, словно посчитал смешным, что лейтенант будет иметь повод для недовольства.

Лукреция проводила меня до двери. Она встала передо мной на цыпочки, вытянула губы и прошептала:

— Поцелуй меня, незнакомец!

Около полудня я вышел из лифта, уставший после бессонной ночи, но зато сытый после обильного обеда, и направился в свой номер в отеле. Пока я раздевался, я включил телевизор, надеясь услышать в последних известиях что-либо о событиях, происшедших на Вилле, но сейчас трудно надеяться на что-то подобное. Вместо того, чтобы рассказать эпопею о демонстрации пленки, в последних известиях говорилось о депутате конгресса Кервине Стефенсе и о его любви к старым людям. Мы все должны помогать скрашивать людям их жизненный закат и изменять условия частной собственности, чтобы богатые были беднее и бедные богаче…

В таком стиле продолжалось и дальше, а так как я не люблю волноваться, когда у меня полный желудок, я направил свои мысли на профессора Ирвина, который сейчас, наверное, усердно трудится в поте лица своего, чтобы составить спектрограммы тринадцати голосов.

Я зашел к нему на обратном пути, и он обещал мне позвонить ближе к вечеру, если у него к этому времени будут какие-нибудь результаты. И пока я слушал краешком уха Кервина Стефенса, я незаметно уснул.

Сон мне приснился совсем неприятный. Я вновь пережил сцену на Палос-Верде, снова просовывал голову сквозь кустарник и видел, как ко мне приближается Блютгетт, пыхтя, как паровой молот, и сжав свои руки в огромные кулачищи, включая в моем мозгу тревожные сирены.

Прошло еще какое-то время, прежде чем я установил, что сирены эти были не сигналы моего мозга, а звон будильника. Я поставил его на шесть часов, чтобы не прозевать звонка профессора Ирвина.

Вместе со звонком будильника я услышал, как кто-то стучит в дверь. Сперва я подумал, что это Блютгетт нашел меня и явился, чтобы стереть в порошок. Я еще недостаточно проснулся, чтобы решить, как я могу этого избежать, а вообще мне просто больше всего хотелось перевернуться на другой бок и снова заснуть.

— Мистер Скотт, вы дома? Это я, Арти Кац.

Я открыл ему дверь.

— Мистер Скотт, я только что видел кое-что, что вас наверняка заинтересует.

— Вот как?

— Когда я хотел поставить на стоянку «линкольн» одного из постояльцев, я обратил внимание, что кто-то проявлял излишнее любопытство к вашему «кадиллаку».

— Это действительно интересно, — сказал я, — и может оказаться для меня очень важным. Я протянул ему зелененькую.

— Большое спасибо, — сказал он. — Но этот человек настолько был любопытен, что это буквально бросалось в глаза.

— Ты можешь описать мне этого человека, Арти?

Он улыбнулся, но я не понял, что тут смешного.

— Это очень просто, — сказал он. — Огромный такой детина! Настоящий великан…

— Как, как?

— Ну, возможно, я немного приукрасил, мистер Скотт. Я еще не видел человека, который был бы так широк в плечах…

— Я должен точно знать, каков он, Арти. Может он не тот, на кого я думаю… Я присел.

— Почему вы сели, мистер Скотт? Вам что, плохо?