Я не упоминал в записке ни своего имени, ни имени Тони Бризанта, но в приписке к Лукреции я написал:

Теперь, по крайней мере, она узнает, кто это написал. Во всяком случае, я надеялся на это.

Я позвонил Уолту Мейполу и попросил его рассказать мне все, что он знает об «Охране порядка» Виллы Восходящего Солнца и особенно о сержанте Стрикере, которого он высоко ценил.

Уолт также дал мне имя профессора Эллиота Ирвина, который после четырнадцатилетнего преподавания в Калифорнийском университете ушел на пенсию и жил в этом районе. Он, по словам Уолта, поможет мне выжать из пленки еще кое-что.

Потом я минут десять говорил с сержантом Стрикером, и от него я узнал некоторые интересные новости. И он уверил меня, что поможет мне в выполнении моего плана.

И, наконец, я позвонил профессору Эллиоту Ирвину, которого я, как и всех, поднял с постели. Он сказал мне, что, возможно, сможет мне помочь, но добавил, что я разбудил его в самый неподходящий час. Я согласился с ним. Он обещал меня принять в восемь утра.

Сделав все это, я позвонил Арти Кацу, одному смышленому семнадцатилетнему пареньку, который всегда был готов выполнить любое поручение, если ему за это заплатят. Арти жил совсем неподалеку от моего отеля и уже несколько раз мыл мою машину.

Через четыре минуты после моего звонка я уже слышал, как он бежит по коридору. Я открыл ему дверь. Деньги, которые я ему вручил, даже не заставили его спросить, что ему нужно сделать.

— Отправляйся в цветочный магазин, — сказал я. — Когда ты купишь цветы, то вытащишь письмо и сунешь его в маленький конвертик, который тебе дадут в магазине. Напиши на нем тот же адрес и положи письмо в букет.

— Все ясно… Ее зовут Лукреция Бризант? И я должен передать ей цветы? А я сам ее увижу?

— Возможно, если тебе повезет…

— Лукреция Бризант! Вот это да! А в такое время дня она, наверное, в негли… негли…

Он даже не смог выговорить это слово, но хотел видеть ее в неглиже. Что ж, я счел это вполне естественным. Ведь Арти Кацу уже семнадцать.

Нужно надеяться, что вид Лукреции в неглиже не отразится на нравственном воспитании юноши.

— Арти, ты должен все сделать точно так, как я тебе сказал. Ты должен сам отдать розы. Я не думаю, что у тебя возникнут какие-нибудь неприятности, но на всякий случай, если что-нибудь случится, ты говори, что ничего не знаешь. Скажешь, что тебя попросил передать розы какой-то коренастый лысый мужчина.

— Все ясно.

— И еще кое-что. Ты должен передать розы до восьми утра. Только если ты застрянешь в магазине, то сможешь опоздать с вручением на полчаса. О'кей?

— Чем раньше я передам, тем лучше, — ответил юноша, улыбаясь всем лицом.

Ровно в восемь я звонил в дверь к доктору Эллиоту Ирвину, а в десять минут девятого я уже вел с ним деловой разговор. Пока он завтракал, я объяснял ему, в чем дело. Я рассказал ему о магнитофонной ленте и спросил, нельзя ли изготовить спектрограмму.

Прожевывая завтрак, он спросил у меня:

— Зачем все эти спектрограммы, мистер Скотт? Вы что, эксперт? Или ученый? Нет, вы говорите не как ученый и выглядите не как оный.

— Нет, профессор, я — частный детектив, и я только хотел спросить у вас, что вы знаете о спектрограммах.

— После Лоуренса Д. Керста ни одна живая душа не знает больше о них, чем я.

— А кто такой Лоуренс Д. Керст?

— Кто такой Лоуренс Д. Керст? Вы действительно этого не знаете?

— Не имею ни малейшего понятия.

— Он изобретатель системы, которая идентифицирует людей согласно их голосам. Он — президент спектрографической лаборатории в Сомервилле, штат Нью-Джерси и, кроме того, он был моим учителем.

— Великолепно! — сказал я. — Значит, вы можете сделать спектрограмму, скажем Тома, а потом, если услышите, как говорит Том, вы сразу сможете его отличить, скажем, от Джо. Так, профессор?

— Ну, мой молодой друг, я не хочу отрицать, что это именно так, но решающим фактором в динамических манипуляциях, контролируемых…

— Конечно, конечно! — сказал я. — Вот к примеру, у меня имеется пленка с семью голосами. И если я вам в течение дня принесу еще пленку с пятнадцатью голосами, то вы сможете определить, какие голоса с первой пленки будут фигурировать и на второй?

— Разумеется, мистер Скотт. Сколько времени вы дадите мне для этого?

— Восемь часов.

— О, мой дорогой, так не пойдет. И позвольте мне объяснить вам, мистер Скотт. Спектрограмма основывается на английских артиклях, а также словах: «я, меня, и, есть, ты, вверх» и некоторых приставках. И для того, чтобы сделать добротную спектрографию, в речи должны присутствовать не менее восьми из этих слов. Потом спектрограмма каждого слова сравнивается с этими же словами второго источника звука. Теперь вы понимаете, какая это большая работа. Спектрограммы могут использоваться и в судебных процессах, поэтому они должны быть качественно…

— Работа, которую вы сделаете для меня, не будет представлена суду. А если и будет, то много позднее, и у вас будет достаточно времени, чтобы их проверить. Мне достаточно будет, если вы мне скажете, кто есть кто.

Мне пришлось потратить много времени, чтобы воодушевить профессора моей теорией, и добился я своего только тогда, когда рассказал ему о своем плане.

Ресницы Лукреции запрыгали вверх-вниз, вверх-вниз, а потом она мило улыбнулась. Мило и жарко. Видимо, она все делала мило и жарко.

— Скажите, ради бога, что вы здесь делаете, у задней двери?

— Люблю разнообразие, — ответил я.

— О, я знаю, почему. Отец мне объяснил, в чем дело. Я до тех пор уговаривала его рассказать мне обо всем, что он не устоял и все мне рассказал. Вы опасаетесь, что кто-то наблюдает за домом, не так ли?

— Правильно! — ответил я. — И Тони правильно сделал, что все вам рассказал, Лукреция. Только… только он сам еще не знает, насколько серьезно положение.

Она смущенно замолчала. Потом на ее лице появилась улыбка, и она сказала:

— О, и еще раз спасибо за цветы, Шелл. Они замечательные. Чем только я смогу доказать свою благодарность?

— Может быть тем, что пригласите в дом.

Она рассмеялась и сказала:

— Вы даже представить себе не можете, как отец заинтересовался письмом, которое вы прислали с розами. Он — в моей комнате.

Она провела меня в кабинет отца, где на зеленой кушетке сидел Тони. Высказав сожаление по поводу его изодранной щеки и совершенно заплывшего глаза, я уселся рядом с ним и сказал:

— Вы назначили заседание, Тони?

Он кивнул.

— На десять часов. Как вы и сказали в письме. Правда, мне как-то неловко было собирать это заседание, где я ничего не смог сказать членам совета о повестке дня.

— Это положение изменится еще до того, как я закончу.

Я положил на маленький столик перед кушеткой небольшой магнитофон, который я позаимствовал в отеле. Тони взглянул на него и удивленно спросил:

— Вы нашли пленку?

— Да.

— Почему же вы сразу мне этого не сказали? О, бог ты мой!

— Я не хотел по телефону. Поэтому-то я и написал письмо.

— Конечно! — он кивнул. — Я забыл об этом.

Его забывчивость меня немного удивила, но только немного. Я продолжал:

— Кроме того, я был очень занят. Вы уже слышали о сержанте Стрикере?

— Нет. А кто это такой?

— Он относится к службе «Охраны порядка», и я уверен, что мы можем ему доверять. Ведь кому-то нужно доверять.

— Он должен придти сюда? — спросила Лукреция.

— Да, он придет сюда. Я звонил ему сегодня утром. Я ему не все рассказал, но общую картину он может себе составить. Кстати, Стрикер не особенно удивился — он давно уже предполагал, что на Вилле не все в порядке.

Я посмотрел старому Бризанту прямо в глаза.

— Сержант Стрикер приедет сюда для вашей личной охраны, Тони.

— Разве это необходимо? — спросила Лукреция со страхом.

Я махнул рукой.