На нашей земле, когда решался всемирно-исторический вопрос о власти, баптист Проханов ратовал за примирение классов между собой, за поддержку правительства Керенского; он нападал на большевиков, обливал грязью революцию, требовал «власти твердой руки», то есть контрреволюционной диктатуры.

В то же раскаленное борьбой время вожаки баптизма Одинцов и Фризен отстаивали власть Романовых.

Очень много зла причинили руководители баптизма революции, рабочим и крестьянам. Был такой журнал у баптистов: «Слово истины». Писаки этого журнала договорились до чудовищных вещей: «Республика Советов — это орудие греха, и она скоро сгинет».

С одной стороны, проповедовался лозунг «не убий» — это когда дело касалось службы в Рабоче-Крестьянской армии, с другой — рядовых баптистов загоняли к белым, создавали для Колчака специальные «дружины святого креста»… Поэтому, откуда знать, кто этот Голубев, почему он недоволен нашей жизнью и заговорил о поджоге колхоза.

— Неужели же Голубев принадлежит к такой братии? Я ему горло тогда перегрызу! — скрипнул зубами Коноплев, но спохватился и виновато добавил: — Прости ты меня, господи, согрешил…

— Возможно, я ошибся, — сказал Сергеев, — возможно, он честнее нас с тобой, и мы грешим. Но нам всё же есть над чем подумать. А знаешь что: сведи ты меня с этим Голубевым, посидим, потолкуем… Согласен? И знаешь, о чем я хочу попросить тебя: как появится он у тебя, позвони, я тебе телефон оставлю. Но только заклинаю тебя господом богом: никому ни слова, и самому Голубеву особенно… А то он подумает: «Кто это заинтересовался мной и почему?». Позвонишь, и я моментом прикачу. Порыбачим втроем — глядишь, и распознаем, что это за человек…

Коноплев согласился. Сергеев еще сутки прогостил в колхозе. О Голубеве больше не говорили. Только при расставании Сергеев сказан:

— Так я жду, Касьян Титыч, твоего звонка…

Жена выслушала Петра с напряженным вниманием. По совести говоря, ей не понравилась эта история. Муж, видимо, недооценивает опасности. Если Голубев действительно лазутчик, его голыми руками не возьмешь, у него своя школа, свои приемы, свой глаз. И Коноплев, может быть, не такой уж простачок… не прикидывается ли он?

— Петенька, — встревоженно говорила Анна Герасимовна, — зачем тебе самому задерживать темного человека, зачем рисковать? Разве для этого нет других путей?

— Такова уж у меня работа; но успокойся, со мной ничего не случится.

На второй день после возвращения Сергеев рассказал прокурору о своих наблюдениях.

Коноплев, видимо, честный человек (от более категорического утверждения следует пока воздержаться). Голубев вьется вокруг него неспроста; очень примечателен якобы случайный разговор о поджоге колхоза… Голубев выдает себя за баптиста, но если он баптист, почему он скрывает свой адрес? Объясняет тем, что его, как и других братьев во Христе, якобы беспокоят в городе представители милиции. Ясно, он еще не совсем доверяет Коноплеву… Знаменательна попытка Голубева задобрить Коноплева деньгами. Для этого был подходящий предлог: Коноплев затеял отстроить себе хату. Однако Коноплев отказался от помощи «братца», предпочел государственную ссуду и помощь колхоза. Надо сказать, что Коноплев сильно обеспокоен своим новым знакомством… Теперь — о предстоящей встрече втроем. Не считает ли прокурор целесообразным послать в колхоз своих людей, ну, скажем, под видом уполномоченных по закупке яиц, масла или заготовке сена? Возможно, ему, Сергееву, потребуется помощь.

Прокурор одобрил доклад Сергеева, поблагодарил за находчивость и спросил:

— Какую же вы находите связь между приостановленным делом Агапкина и Голубевым — Коноплевым?

— Если помните, товарищ прокурор, в деле Агапкина баптизм играл некоторую роль. Брук, кажется, пользовался им в своих вербовочно-шпионских целях. Почему не предположить, что Брук был в том фашистском лагере, где содержался Коноплев? Почему не сделать более точного предположения: Голубев и Коноплев завербованы в секту агентами Брука?

— Предположить можно всё, только любое предположение никогда не надо отрывать от земли, оно не должно быть плодом горячей фантазии. Не хмурьтесь, Петр Николаевич: насчет горячей фантазии к слову сказано. Признаться, в нашей работе не всякая фантазия вредна, иногда она тоже ведет к истине.

Вскоре в колхоз «Ясные дали» направили «уполномоченных» по контрактации… сена. А десять дней спустя позвонил Коноплев:

— Товарищ Сергеев, приезжайте порыбачить… Клев — ну прямо что надо, будете довольны…

Сергеев поспешно собрался, взяв с собой удочки, спиннинг и на всякий случай библию в издании Всеукраинского объединения адвентистов седьмого дня. В целях предосторожности оторвал заглавные листы: хорошо не знал, как баптисты относятся к этой секте, возможно, они антагонисты; проконсультировать этот вопрос не позволило время.

Сергеев остановил машину на колхозном дворе и попросил шофёра разыскать «уполномоченных». Однако те сами объявились, и один из них доложил обстановку: Голубев, как сыч, сидит в хате Коноплева, никуда не выходит, ни с кем не общается; по словам Коноплева, с которым им удалось установить неплохие отношения, гость обеспокоен — у него в семье кто-то болен… Очень много молится.

Коноплев встретил Сергеева радостно, как родного. Время как раз обеденное, пригласил к себе на обед — подходящий случай для знакомства с Голубевым.

Сергеев осторожно спросил:

— С тобой-то он о чем больше говорит?

— Да ни о чем. Всё молится.

До дома Коноплева дошли быстро.

…И вот они лицом к лицу. Коноплев представил их друг другу, как братьев во Христе. Сергеев протянул руку. Голубев опустил взгляд. Сознание Сергеева озарило давнее воспоминание: в год окончания университета, во время прохождения очередной практики, один сотрудник весьма своеобразно вылавливал вновь прибывших в курортный город любителей легкой наживы. Время от времени он появлялся в автобусе, обводил пристальным взглядом пассажиров и некоторым из них предлагал выйти с ним. Действовал он безошибочно. Оказывается, жулики его чувствовали. Люди с чистой совестью глаз не опустят. Этим и объяснялся секрет успеха работника сыска. Почему Голубев опустил глаза? От игры в баптистское смирение или потому, что почувствовал в новом знакомом врага?

Завязалась беседа. Внешне она шла мирно и учтиво. Говорил больше Голубев, говорил елейно, кстати приводя цитаты из евангелия. Сергееву было не по себе: его знания баптизма оказались жалкими, он решил отмалчиваться или поддакивать. Но это выдавало его с головой. Голубев, конечно, не дурак. Надо быть начеку. Правда, «уполномоченные» поблизости, должны с минуты на минуту зайти в хату Коноплева. Не опоздали бы… Сергеев почувствовал, что у Голубева напряжение нарастает: цвет глаз принял холодный, стальной оттенок, левый угол рта начал подергиваться, хотя голос оставался прежним — напевным и вкрадчивым. И вдруг — молниеносный взмах руки Голубева. Сергеев скрипнул зубами, застонал. Мучительная боль: враг ослепил его песком с примесью табачной пыли. Мелькнула горькая мысль: позорно провалил операцию!.. Но что за шум? Отчаянная борьба, грохот, бой посуды… Попытался открыть глаза — боль усилилась. Преодолевая мучения, встал, хотел отыскать ведро с водой. На Сергеева упали, сбили с ног. Дрались Коноплев и Голубев.

В хату вбежали «уполномоченные»… Исход схватки был решен.

И в безвыходном положении человек часто не сдается, хватается за малейшую возможность спастись. Так вел себя и Голубев. Что от него хотят? Да, он совершил отвратительный поступок и совершил его сознательно. Песок с примесью табачной пыли он носит как орудие защиты: мало ли что может случиться, ему приходится бродить нередко по глухим местам. В данном же случае он применил это оружие как ревностный последователь Христа, почувствовав в Сергееве опасного врага. На работе он, Голубев, скрывал свою религиозность, был активистом-общественником, избран членом месткома, кое-кто уговаривал вступить в партию… Ему показалось, что Сергеев кем-то подослан, какими-то его лютыми врагами. Он клянется господом богом, что других намерений не имел…