— Какой может быть разговор, прошу!
Первые минуты они сидели молча. Антипов уже пропустил сто пятьдесят «монтажных» и прохлаждался сейчас пивом. Сосед попросил сто «столичной». Выпил, не закусывая.
— Это под «язычок», — пояснил он, обращаясь к Антипову, — флотская, привычка…
Разговорились. Через несколько минут человек в шинели назвался Антоном Ивановичем. В шутку добавил:
— Только я не тот Антон Иванович, который уже столько лет сердится на наших граждан, а настоящий, живой. Между прочим, какие-то остряки прозвали меня «Антон Ванч — золотое сердце»…
— Экое совпадение, — Антипов поднял голову на незнакомца, — у меня тоже есть ярлык, вроде вашего: «Василь Ванч — золотые руки».
— Ну и чудесно, дорогой! — и Антон Иванович попросил официанта подать два по сто «столичной». — Нельзя не отметить такого приятного совпадения!
— Сто «столичной» не возьму, — сказал Антипов, — пятьдесят нашей, местной, да, да, только пятьдесят, так сказать, по экономическому худосочию: давно была получка, малость выдохся…
— Корректив не учитывать, — повелительно заявил Антон Иванович, — по сто «столичной» и добавьте пару бутылок пивка… Люди флотские терпеть не могут грошовых расчетов. Так-то, дорогой!
Антипов промолчал, подумав: «А не вывелись еще на белом свете добрые люди». Чтобы поддержать разговор, рассказал о необычном поведении «Черныша» — кота, который с некоторых пор якобы ссорит его с женой и братом; жена грозит разводом, брат разрывом…
— Кот-разлучник, злодей, — рассмеялся Антон Иванович, — забавно… Расскажи об этом, дорогой, поподробней!
Василий Иванович в угоду новому собутыльнику рассказал историйку, которую не без удовольствия рассказывал здесь уже неоднократно: он пригласил к себе приятеля, изрядно выпили. Как положено, кот вертелся у стола. Приятель — дядька забавный, тоже с судостроительного — схватил «Черныша», разжал ему рот и плеснул туда рюмку водки. С тех пор кот в доме вроде дегустатора или сыщика: что бы он, Василий Иванович, ни выпил — водки ли, вина, даже кружку пива, — всё одно, выдаст жене. При малейшем подозрении она подносит кота к его рту и ехидно спрашивает: «Как, дескать, «Черныш», обстоят дела?». Ну, этот предатель, разумеется, знает свое: шерсть взъерошит и рвется из рук. Значит, карта бита, не отвертеться. Ведь до чего натренировался — «сен-сен» не помогает, проглоти его хоть кило; керосином пробовал глушить дух, всё равно не обмануть…
Антон Иванович, слушая болтовню соседа, заразительно хохотал, время от времени хлопая его по плечу:
— Вот это кот… Не кот, а настоящий академик!
— Академики что… у нас на заводе теперь от них отбоя нет, я любого из них вокруг пальца обведу, а вот кота…
— Женат? — спросил Антон Иванович.
— Без малого пятнадцать, успел уже троих ребят нажить.
— Жена работает?
— Теперь все работают.
— Тоже на заводе?
— Нет, она у меня пильщик-надомник…
— Это что еще за специальность?
— Пилит собственного мужа в собственном доме, при ненормированном рабочем дне…
Антон Иванович захохотал и спросил, кого он еще имеет из родных.
— Имею братца, живет в одной квартире, рядышком. Он у меня сухарь, твердокаменный союзничек моей супруги и преданный друг всё того же стоклятого «Черныша». Если бы не этот мой братец, с котом давно было бы покончено… К сожалению, мой братец — милицейская персона, а милицию во всяком разе надо уважать, тем более в сержантском звании.
— Чувствую, дорогой, положение твое не из легких, — шутливо посочувствовал Антон Иванович, — скажу прямо: ты в опасности, они тебя доконают…
— Меня?! — задорно вскинул голову Василий. — Плохо вы меня знаете. Я просто жалею детишек, не то задал бы им такого перца… Чорта бы стошнило!
— Выпьем за мир и дружбу в твоей семье, дорогой, — поднял стакан Антон Иванович.
— О нет, за это пить не стану: я не люблю жену и ненавижу брата; не понимают они меня, не понимают моей души…
— Тогда выпьем за твои успехи на работе…
— И за это пить не стану: на заводе меня тоже не понимают… Никто меня не понимает… Выпьем за ваши успехи, за ваше счастье!
Они чокнулись, выпили. Василий попытался водку запить пивом, Антон Иванович отобрал у него пиво:
— Пока воздержись, дорогой, быстро охмелеешь… Нравишься ты мне, что-то в тебе есть такое, притягательное, ей-богу…
Василий недоуменно развел руками. Антон Иванович задушевно добавил:
— Хочу поплакаться и я, хочу пофилософствовать. Ты в философии понимаешь?
— В пивных все философы, можете выкладывать любую материю.
— А ты в самом деле не лишен остроумия.
Антон Иванович распахнул шинель, на груди разноцветом горели орденские планки: два ордена Ленина, три Красного Знамени, «Ушаков», две «Звездочки», медаль «За победу над Германией», остальных не понять. Что значит не военный! Во всяком случае, Василий понял одно: перед ним важная персона в прошлом, не контр-адмирал ли… Хотя нет, шинель не та… А может быть, маскируется.
Антон Иванович отгадал состояние нового знакомого и пояснил:
— Мы тоже не лыком шиты, дорогой: в недалеком прошлом я капитан первого ранга, ныне пребываем в отставке, на пенсии. А вот этот узор, — Антон Иванович любовно провел ладонью по орденским планкам, — все эти регалии находятся на моей груди за вождение боевого корабля по «дороге смерти», от Кронштадта до Ленинграда и обратно. В Ленинград возил раненых и больных, в Кронштадт — продовольствие… Слыхал, наверное, про наше неуловимое «суденышко» — фашистские стервятники около двух тысяч бомб сбросили, и всё мимо; говорят, от их бомбежек «Маркизова лужа» на семь метров глубже стала… За каждый такой рейс — орден его командиру. А теперь вот — в отставке…
Василий Иванович спросил осторожно:
— И как же вы теперь, довольны своей судьбой?
— Во-первых, перестань «выкать» — терпеть не могу почестей, за что, не хвалясь, был всегда любим подчиненными: во-вторых, нет на свете человека, полностью довольного своей судьбой. Лично же я материально обеспечен отменно, нужды ни в питии, ни в еде не испытываю. Но, как говорится, не единым хлебом человек жив будет…
И Антон Иванович с грустью и волнением рассказал о своей тоске по морю, по кораблю, по товарищам — офицерам и матросам; лучше моряков нет никого: отважные, выносливые, щедрые.
Василий полностью разделил восторги своего собутыльника, и они выпили еще по сто граммов «столичной» в честь этих замечательных качеств флотских Антон Иванович с восхищением стал расхваливать свое прославленное в тяжкие годы блокады судно. Он утверждал, что это лучший корабль в мире…
— Ты хочешь сказать — был лучший корабль, — поправил его Василий.
— Нет, дорогой, я не оговорился и корректив твой отвергаю: он был, есть и будет лучшим кораблем в мире. Все теперешние произведения по сравнению с моим красавцем, ей-богу, сущие корыта… Жаль, что ты в нашем деле простак, я бы в пять минут доказал, что не вру…
— Хорошего, однако, ты мнения о нашем брате, — иронически посмотрев на собеседника, проворчал Василий, — по-твоему, мы, рабочие, — пешки, строим с закрытыми глазами… Ловко! А ты знаешь, что у нас передовой рабочий по знанию корабля, по пониманию его души — не уступит инженеру? Читал, небось, «Журбиных»… Это ведь как раз про рабочих нашего завода написано.
— Всё это, дорогой, пропаганда, нужная, полезная, не спорю, но пропаганда. В нашем деле — моряк есть моряк, а капитан всегда будет капитаном. Так и у вас…
Василий резко встал, уперся руками о серую мраморную крышку столика и выпалил:
— А хочешь я тебе докажу, что я, «Василь Ванч — золотые руки», тоже знаю в корабельном деле больше любого инженера, больше тебя, больше всех на свете, да, больше!
— Сам никогда не хвастался и, честно скажу, терпеть не могу хвастунишек… Проучил бы тебя, но, повторяю, полюбился ты мне, чувствую всё же, что ты, как говорится, в общем и целом существо хорошее…
— А ты попробуй, проучи…
— Честное слово, жалко… Эврика! Давай заключим пари, а?
