В Руанде командир дислоцированных там подразделений голубых касок ООН уже в начале января 1994 года предупреждал компетентные подразделения ООН о возможных в скором будущем массовых убийствах. А 7 апреля началась резня, которая за три последующих месяца унесла жизни 800 тысяч жертв, в основном представителей этнического меньшинства тутси. ООН затянуло с началом военного вмешательства, к которому его обязывала конвенция 1948 года об истреблении народа. Постыдная избирательность, с которой Совет Безопасности оценивает ситуацию и реагирует на нее, выдает те преимущества, которые национальные интересы все еще имеют по сравнению с глобальными обязательствами международного сообщества. Бесцеремонное игнорирование обязательств в особенности обременяет Запад, которому сегодня, даже без учета влияния процессов политически недостаточно институционализированной экономической глобализации, приходится бороться как с издержками неудачной деколонизации, так и с замедленными последствиями своей колониальной истории[155].

В обеих сферах своей компетенции — угроза национальной безопасности и массовые нарушения прав человека — ООН сталкивается с эскалацией нового типа насилия. Против государств, проводящих преступную политику, ООН может использовать в случае необходимости вооруженные силы, принадлежащие разным государствам. Правительства отдельных стран, скрытно приобретающие оружие массового уничтожения или занимающиеся его нелегальным производством, все еще представляют значительную опасность. Правительства зачастую причастны к этническим чисткам и территориальным захватам. Но угрозы, которые исходят от этих криминальных государств, во все большей степени отступают перед той опасностью, которую несет с собой насилие, не имеющее государственной организации (entstaatlicher Gewalt). «Новые войны» неоднократно возникали в результате распада авторитета государственной власти, которая разлагается на мешанину из этнонационализма, родовой распри, международной преступности и террора гражданской войны. Эти процессы подчинены другой логике, нехарактерной для классических форм гражданской войны с ее идеологическими конфронтациями[156].

Глобальный терроризм, который подпитывается сегодня энергией религиозного фундаментализма, отличается от всего перечисленного тем, что он не привязан к определенной территории, и поэтому с ним еще труднее бороться[157]. Новым является не террористический расчет, даже не способ нанесения удара (символическое значение штурма башен-близнецов Всемирного торгового центра не представляет собой исключения), а своеобразная мотивация и, прежде всего, логистика этого денационализированного насилия, действующего в масштабах всего мира в виде слабо сплетенной сети. «Успех», которого эти террористы, на их взгляд, добились с 11 сентября 2001 года, объясняется многими факторами. Мы не должны забывать о двух его составляющих: об огромном резонансе, который находит ужас в высокосложном и осознавшем свою уязвимость обществе; и о неадекватной реакции высокооснащенной сверхдержавы, обладающей мощным технологическим потенциалом, который она готова использовать против негосударственных сетей, прибегая к услугам национальных вооруженных сил. Террористический расчет нацелен на достижение «успеха», который напрямую зависит от ожидаемых «военных и внешнеполитических, внутриполитически-правовых и социально-психологических последствии ударов»[158].

Недостатки в практике ООН, которая нуждается в реформе, очевидны. Однако новые типы насилия, которые все чаще и все настоятельнее принуждают к конструктивным и преодолевающим конфликты изменениям порядка в международном сообществе, представляют собой лишь самые назойливые симптомы разложения национальных взаимозависимостей и перехода к постнациональному взаимодействию. И эти тенденции, которые сегодня в виде ключевого понятия «глобализация» оказались в центре внимания, вовсе не идут вразрез с кантовским проектом всемирно-гражданского порядка. Они идут ему навстречу. Глобализация создает для все еще далеко забегающей вперед идеи всемирно-гражданского состояния упрочивающий контекст, и в нем сопротивление политическому обустройству мирового общества не воспринимается как препятствие, которое невозможно преодолеть.

Повестка дня реформ для главной сферы деятельности ООН не несет в себе никаких особенных противоречий. Она тривиальным образом проистекает из баланса успехов и недостатков повседневной практики существующих институтов:

— Принимая во внимание мировые компетенции Совета Безопасности, процедуру обсуждения и способ принятия решений необходимо приспособить к изменившемуся геополитическому положению в мире с целью усилить дееспособность данного органа, соразмерно представить в нем мировые державы и регионы мира, а также учитывать при этом обоснованные интересы сверхдержавы — члена ООН.

— При выборе повестки дня и в принятии своих решений Совет Безопасности должен иметь возможность действовать независимо от национальных интересов. Он должен опираться на юридические правила, которые устанавливают, когда ООН вправе и обязана вмешаться в ситуацию.[159]

— Исполнительные органы [ООН] страдают от недостаточного финансирования[160] и от ограниченной возможности использовать необходимые в том или ином случае ресурсы стран — членов организации. Они должны быть настолько укреплены на основе децентрализованной монополии отдельных государств на применение силы, чтобы быть в состоянии гарантировать эффективное осуществление решений Совета Безопасности.

— Международные суды ООН дополнены международными трибуналами (практика которых еще не получила достаточного признания). Практика трибуналов по вынесению правовых определений и судебных решений может способствовать более точному определению и кодификации уголовных преступлений, за которые предполагается международное преследование. И сегодня jus in bello[161] еще не развилось до уровня права в ситуации интервенции, которое по аналогии с внутригосударственными полицейскими правами защищает население, затронутое акциями ООН и интервенционистской практикой. (В этой связи когда-нибудь в виде исключения военно-технологическое развитие может содействовать превращению войн в полицейские мероприятия, особенно развитие так называемого высокоточного оружия.)

— Законодательные решения Генеральной Ассамблеи ООН и Совета Безопасности требуют усиленной, пусть даже лишь косвенно действенной легитимации со стороны хорошо осведомленной мировой общественности. Наряду с другими возможностями в этой связи важную роль играет постоянное присутствие неправительственных организаций (обладающих правом слушания в структурах ООН и обязанностью представлять отчеты в национальных парламентах).

— Однако эта слабая легитимация достаточна для деятельности ООН лишь в том случае, если она ограничивается охраной таких ясно указанных прав, как защита от агрессии, международного насилия, массовых нарушений прав человека.

Мы должны, следовательно, исходить из того, что эти элементарные права признаны легитимными во всем мире и что справедливый контроль за их соблюдением осуществляется в соответствии с правилами, признанными легитимными. В обоих отношениях супранациональные действия политически обустроенного, но разгосударствленного международного сообщества могут паразитически питаться правовыми принципами, которые на протяжении многих лет так тщательно охраняли демократические конституционные государства. На супранациональном уровне политически формирующие цели и задачи отходят на задний план по сравнению с осуществлением права; вследствие большей арены для принятия решений эти задачи требуют более высоких легитимационных затрат, т. е. более последовательно институционализированного участия граждан. Между тем более чем 60 специальных и вспомогательных учреждений ООН, о которых мы до сих пор и не упоминали, имеют дело с такими задачами политического характера.