Портье, только что вошедший в спальню, громко охнул и запричитал:

— О господи, господи! О господи, господи!

Он умолк. Молчал и я.

Джелликоу сидел в светло-сером кресле. Я подошел ближе. Руки у него были заведены за спину и связаны. На уровне груди он был крепко привязан к креслу электрическим проводом, что не давало ему упасть. Тело обмякло, голова свесилась к правому плечу, но лицо было видно.

Он был жестоко избит. На ковре у его ног, обутых в новые ботинки из крокодиловой кожи, валялась скомканная грязная тряпка. Ею, очевидно, затыкали ему рот, во время побоев Джелликоу вырвало. Подбородок, рубашка, брюки и ботинки были испачканы липкой массой. Над левым глазом виднелась рана, от которой тянулся кровавый след до самого подбородка. Губы распухли, одна была разбита.

Джелликоу был одет в белую просторную шелковую тенниску и светлые зеленовато-желтые брюки. На рубашке виднелись пятна крови. Били его, скорее всего, в солнечное сплетение и в область сердца. Я приложил пальцы к его шее. Пульс не прощупывался. Сомнений в том, что Уилфред Джелликоу мертв, не осталось.

Но скончался он не так давно. Рвота и кровь еще не высохли. Едва я дотронулся до липкой крови Уилфреда, как во мне вспыхнули притупившиеся было эмоции.

Портье продолжал молча стоять, уставившись на труп. Я быстро обошел дом в поисках какой-нибудь коробки, пакета или кейса. Искал я тщательно, но недолго, потому что и не надеялся что-нибудь найти. И не нашел.

Я попросил портье не запирать дверь. Мы вернулись в здание администрации.

— Надо вызвать полицию, — сказал портье.

— Конечно. Но сперва, я надеюсь, вы ответите на несколько моих вопросов. — Я показал ему удостоверение частного сыщика, выданное властями штата Калифорния. Потом спросил: — Когда мистер Джелликоу, назвавшийся Гордоном Мэннерингом, снимал коттедж, был ли у него какой-нибудь пакет или коробка? — Я показал руками ее приблизительные размеры. — Возможно, это был чемодан. Не исключено, что он предпочел оставить свой багаж в сейфе отеля…

Портье взволнованно перебил меня:

— Об этом я и подумал, когда вы заговорили со мной. Я еще сказал, что все это странно. Я тогда не знал, что вы имеете разрешение на расследование.

— А что именно странно?

— Мистер Мэннеринг… тот джентльмен, который назвал себя мистером Мэннерингом, действительно оставил в сейфе пакет.

— Он еще там?

— Нет. Это-то и странно. Вы начали расспрашивать о мистере… о нем вскоре после того, как другой джентльмен принес от мистера Мэннеринга записку. Во всяком случае, она была подписана мистером Мэннерингом.

— И что было в записке?

— Распоряжение выдать сданный на хранение пакет подателю этой записки. И подпись мистера Мэннеринга. Я сверил ее с карточкой. А джентльмен предъявил еще и квитанцию с номером, которую мы всегда выдаем гостям, сдающим на хранение ценности. Я, правда, в тот момент был очень занят, но я не предполагал…

— Не вините себя. Откуда вам было знать, что происходит? Значит, вы выдали тому человеку пакет?

— Да, сэр.

Я попросил портье описать пакет.

— Он был тяжелый, — сказал он, — завернут в белую бумагу, наподобие той, в какую мясники заворачивают мясо. Двенадцати — четырнадцати дюймов длиной, десяти шириной и около шести толщиной.

Несомненно, речь шла о металлическом кейсе Чейма со всем его содержимым.

— Вы не справились у мистера Мэннеринга, перед тем как отдать тому человеку пакет?

— Нет, я… Понимаете, он регистрировался вечером, и сдавал на хранение пакет в мое дежурство, и сказал, что заберет пакет сам или кого-нибудь пришлет за ним с запиской.

На мгновение это меня озадачило, но только на мгновение.

Мне стало ясно, что Джелликоу понял: затеянное им дело ему не по плечу. Все оказалось сложнее, чем он думал. Он понимал также, что «Индейское ранчо» может оказаться ненадежным убежищем и ему придется удрать отсюда. Он считал себя очень умным, приготовившимся ко всяким неожиданностям, но дело в том, что Уилфред с самого начала повел себя непрофессионально.

Очевидно, он никогда не попадал в лапы профессиональных мошенников, никогда не испытал настоящей, жестокой, мучительной боли. Может быть, Гордон У. Мэннеринг рассчитывал, что сможет выдержать избиение, — если до этого дойдет дело, — и не проболтаться. Как ужасно ему было почувствовать крушение его наивных надежд.

— А записка еще у вас? — спросил я портье.

— Кажется… нет. Не помню. Все произошло в тот момент, когда я был очень занят.

— Расскажите о том человеке. Вы его видели раньше?

— Нет. Но… я его плохо помню. — Портье прикрыл глаза и прижал пальцы к вискам. Казалось, он испытывает физическую боль. — В это самое время уезжала большая группа гостей. Было… около одиннадцати. Всего три часа назад. Они собирались продолжить вечеринку, сдавали ключи, просили положить записки в отделения других гостей, смеялись… Ну, вы же знаете, как ведут себя подвыпившие люди. И в это самое время тот джентльмен и подал мне записку и квитанцию. И забрал пакет.

— Вы сможете его описать?

— На нем, кажется, был темный костюм, может быть, черный. Шляпа. И… простите, больше я ничего не помню.

— Ростом с меня? Выше меня? Полнее или худее?

— Нет, наверное, не выше вас. И вроде бы… похудее. Но все это я помню смутно.

Я подробно описал ему Виктора Пайна:

— Может, это он?

— По правде говоря, не могу сказать. Может, и он. Я просто… Тут толпилось столько людей… У меня не отложилось в памяти… Очень сожалею.

— Ничего. Все в порядке. Вы очень мне помогли. А в полицию лучше позвоните сами. Можете им обо мне сказать. Тут есть платный телефон?

Телефон находился в коридоре. Я позвонил Сэмсону и поговорил с ним. Рассказал, где я, что здесь произошло и что портье уведомил полицию Беверли-Хиллз.

— Но я хочу тебе сказать еще вот о чем, Сэм. Во-первых, я, наверное, не дождусь полиции. А во-вторых, советую тебе — хотя ты и не нуждаешься в советах — еще раз проверить донесение о Пайне. — Я сделал паузу и спросил: — Между прочим, как дела с Ладди?

— Попробуй догадаться.

Догадаться было нетрудно. Тюрьмы Ладди в очередной раз избежал. Он был свободен как птица. По крайней мере, пока.

— Кларенс Ладлоу вышел отсюда десять минут назад, — сообщил Сэмсон. — И знаешь, что он сказал? «Черт возьми, капитан, не будь вы копом, мы бы стали друзьями». И рот до ушей. — Сэм вздохнул. — Проклятье! Придется снова звонить Слэттери в Беверли-Хиллз, узнать, что он думает об этой истории. Пусть пришлют протокол.

— Попроси его узнать у полицейских, которые говорили с Пайном, не заметили ли они у него или в его машине какого-либо пакета.

— Я как раз собирался это сделать.

— Прости, капитан. Значит, позвонишь Слэттери? Отлично. Может, нужно объявить Пайна в розыск и дать словесный портрет? Ведь этот негодяй может улизнуть.

— Не время, Шелл. Если объявлять его розыск, потребуется время на получение ордера на арест. А действовать в обход закона не хочется. Да и потом, не забывай, преступление произошло в Беверли-Хиллз.

— Не забываю, ведь я и нахожусь в Беверли-Хиллз.

— Послушай, мы будем держать это дело под контролем. А ты езжай домой, и пусть тебе приснятся красотки. Пайна, я думаю, этот допрос на улице насторожил не меньше, чем нас. И если Джелликоу — его работа, он постарается скрыться.

— Что значит — «если его работа»?

— Это и значит «если».

— Кто еще, черт возьми, мог…

— Любой из десятков тысяч. Шелл, ты хоть и не забыл, что находишься в Беверли-Хиллз, но забыл, кажется, что даже твоя блестящая интуиция не может служить неопровержимым доказательством, на основе которого можно запустить тяжелую машину правосудия.

— Но, Сэм…

— Что касается Пайна, нужно провести расследование. А вдруг и правда он был с этой телевизионной красавицей, как и сказал.

— Это я очень скоро узнаю.

— Шелл, черт бы тебя побрал, оставь это полиции.

— Приятных сновидений, — сказал я и повесил трубку.