– Мы еще встретимся? – спросил Артур.

– Ты этого хочешь? – Тамара посмотрела ему в глаза так, что у него подпрыгнуло сердце.

Он только молча кивнул.

– Хорошо, вон там, у станции метро, послезавтра в шесть часов, – предложила она.

Артур снова кивнул.

– Тогда до встречи?

– Салют!

Артур вышел на набережную и только здесь сообразил, что послезавтра, когда уже за полночь, можно трактовать по-разному. Это его не смутило и не огорчило, не получится в первый день, придем во второй! Он бодро отшагал расстояние до гостиницы «Россия», через проезд Серова дошел до улицы Богдана Хмельницкого и, набрав крейсерскую скорость, пошел к Покровке.

У книжного магазина его нагнал мотоцикл с коляской. Два милиционера ехали, как сыновья Эмона, потерявшие своих братьев. Мотоцикл остановился.

– Парень, тебе далеко?

– К Разгуляю.

– Садись, подбросим.

Он сел в коляску, накрыл колени кожаным фартуком, и они помчались. Ветер наполнил легкие, отбросил назад волосы, заставил прищуриться.

Мотоцикл несся по вымершему городу, не обращая внимания на светофоры. Он затормозил у трамвайных путей, рванулся дальше. Как широкую реку, расцвеченную бакенами, пересек Садовое кольцо, чуть не взлетел на мосту через железную дорогу и остановился у следующего перекрестка. Ночной полет закончился. Артур перевел дух.

– Нам налево, в Бабушкин переулок, – сказал водитель, – отсюда тебе два шага.

– Спасибо! – Артур выпрыгнул, затолкал фартук в коляску.

– Бывай здоров!

Мотоцикл взревел и, круто повернув, нырнул в переулок. Артур махнул ему рукой и, преодолевая поднявшийся ветер, поспешил дальше на своих двоих.

Войдя в комнату, он открыл окно. Марины в Москве не было, она уехала отдыхать по путевке. По холодным крышам забарабанили первые капли дождя. Он включил радио и лег. По первой программе звучала песня, которая начиналась словами: «Уходит детство через мой порог…»

Артуру запомнился этот прозрачный вечер, сомкнувшийся с ночью, ветер, принесший дождь, и трепещущие звуки песни под аккомпанемент весеннего ливня. Лежа в постели, он смотрел в открытое окно, слушал радиодождь и не заметил, как уснул.

Месяц спустя Костя приехал с дачи на московскую квартиру посмотреть почту, взять новые журналы. Задумавшись, он брел по Чистопрудному бульвару. Вдруг его окликнули:

– Константин Георгиевич!

Костя остановился, он узнал Виталика.

– Привет, какими судьбами?

– Жду Лию, она пошла в Министерство просвещения.

– Как у нее дела?

– Хочет получить распределение в Москву.

– Теперь имеет полное право.

– Хорошо бы разрешили. – Виталик инстинктивно ждал от официальных органов какой-нибудь пакости.

Костя видел, что былая безмятежность Виталика за месяц успела исчезнуть, и решил переменить тему:

– С Артуром давно не встречались?

– С Артуром? Неделю назад он у нас был с Тамарой.

– Тамара? Это подруга Лии? – Костя широко раскрыл глаза.

– Ну да, с истфака. Помните?

– А, – покивал головой Костя, – ну тогда я за Артура спокоен.

– В каком смысле?

– В том смысле, что ей некуда торопиться. Я слышал, ее оставляют в аспирантуре.

Виталик рассмеялся. В это время к ним подбежала Лия.

– Здравствуйте, Константин Георгиевич.

– Здравствуйте, Лия.

– Ну, как?! – спросил Виталик.

– Все нормально. Они согласны. Скорей всего в шестьсот тридцать первую.

– Отлично, – Виталик облегченно вздохнул.

Он хотел еще о чем-то спросить, но вдруг до них донеслось низкое бормотание грома.

Костя поднял голову. Из-за Министерства заготовок заходила черная туча.

– Пойдемте ко мне, – сказал он, – и дождь переждете, и посмотрите, где я живу.

Виталик посмотрел на Лию. Она согласилась. Нужно было торопиться. Не мешкая, они пересекли бульвар. Лия шагала в центре, взяв мужчин под руки. Когда дошли до подъезда, упали редкие тяжелые капли. Сразу запахло пылью. Сбиваясь в темные шарики, пыль жадно поглощала влагу.

В комнате пришлось зажечь свет. Костя раздвинул шторы и открыл окно. В следующий момент молния отпечаталась на сетчатке трех пар глаз, взглянувших в окно, и сразу же последовал оглушительный треск, как будто перед мощным усилителем звука разорвали плотную ткань.

Это была настоящая московская гроза, которую весной бессознательно ждут москвичи, когда бурные потоки воды, текущие по кромке мостовых, смывают накопившуюся пыль и грязь в решетки стоков. Получасовой летний ливень, встающий стеной, звенящий водосточными трубами, в секунды разгоняющий прохожих. Еще бы! Если на тебя сверху непрерывно льется вода, а ветер свирепо бросает эту воду со всех сторон, никакой зонтик не поможет.

Спустя время порывы ветра стихают. Дождь продолжает заявлять о себе сплошным белым шумом. Незаметно гудящий шум переходит в шелест, пузыри в лужах исчезают, непрерывность меняется на дискретность, отдельные капли еще продолжают устало капать, и тогда появляется солнце. Теперь капли падают только с деревьев, ослепительная голубизна заполняет небо, со всех сторон выпрыгивают солнечные зайчики; они отскакивают от луж, от распахиваемых окон, от стекол автобусов и капотов автомобилей. Потоки воды у бордюрного камня, забыв о водоворотах, переходят к равнинному течению, а кое-где уже появляются светлые пятна просохшего асфальта. Улицы снова заполняются москвичами.

В этот же вечер Лия отправилась к Зизи. Виталик, захватив длинные резиновые ленты, побежал на стадион. Красное солнце заливало посвежевшую Москву.

Зизи уютно устроилась на диване.

– Как тебе, Лиечка, роль жены?

– Приятно. До сих пор не верится, что я вышла замуж. Это хорошо?

– Ну, я-то считаю, что в общем случае ничего хорошего в замужестве нет. Но пройти через это надо.

Лия повела плечиком:

– Он еще такой мальчишка!

– Все равно с тем арабом, – сказала Зизи, – у тебя бы ничего не вышло. Ему бы не позволили взять тебя в жены. А тот, с курса, командир отряда проводниц не имел московской прописки. Бери что дают.

– А потом?

– Когда придет потом, тогда и будем думать.

– А он?

– Что он? Таких много. Он, Виталик твой, живет, словно у него две жизни. А у нас с тобой она одна. О себе заботься.

Лия смотрела на нее.

– Что ты на меня так смотришь? Тебе никто не говорил, что человек свободен? Имей мужество освободиться от предрассудков.

– Что вы имеете в виду?

– Надо быть честной. Скажи себе: ничего, кроме меня!

– Я думала над этим.

– Не надо думать! Надо жить этим! – Зизи оживилась. – Понимаешь, надо подходить к жизни так, как будто весь мир существует только для тебя. Ты никому ничего не должна! Считай, что все тебе должны. Ясно? Они есть, чтобы исполнять твои желания. Раз так, используй их, как найдешь нужным.

– Не все согласятся.

– Все! Здесь, дорогая, целая наука. – Зизи заговорила с жаром. – Кланяйся и благодари тех, кто сегодня сильней тебя, завтра ты их растопчешь. Пусть тебе лижут задницу те, кто слабей тебя, позволь им, они сами этого хотят. Жалкие жертвы, сделай с ними все, что пожелаешь. Люди управляются силой. Если будешь их гладить, они вцепятся тебе в руку зубами. А вот руку, которая их бьет, они будут лизать с упоением. Топчи их, они только об этом мечтают, пинай их, и они снова и снова будут подползать к тебе.

Зизи грациозно потянулась, она была похожа на большую кошку.

– Может быть, когда-нибудь я научу тебя всему этому, – продолжала Зизи. – На Вадима у меня по-настоящему никогда не было времени. Видишь ли, девочка моя, весь секрет в том, что, не научившись унижаться, ты не сможешь унижать других. Научись быть жертвой и тогда сможешь приносить в жертву других. Ах, – нежно замурлыкала Зизи, облизывая губы, – я бы научила тебя получать удовольствие и от того и от другого. Увидев настоящее бесстыдство, ты бы перестала ведать стыд. Надо испытать непристойности, чтобы больше не считать, что поведение может быть непристойным. Я бы заставила тебя переступить через дурацкие предрассудки, выдуманные для грубого стада. Лишь познавший порок оценит добродетель.