Конечно, наш маленький библиофил несколько раз успел посмотреть французский фильм Бернара Бордери с восхитительной Милен Демонжо в роли миледи. Фильм и нравился, и не нравился. Детская непосредственность не отказывалась воспринимать цветной костюмный фильм с удалым, неутомимым и постоянно улыбающимся Жераром Баррэ в главной роли. Но что осталось от романа Дюма? Д’Артаньян на экране запросто расправлялся со всей отборной гвардией старых, испытанных бойцов, приученных к оружию с детства. Они наверняка не раз попадали под удар подкованного копыта боевого коня, но здесь падали от тумаков восемнадцатилетнего юноши. Впрочем, актеру можно было дать и все тридцать. Разве могло это устроить внимательного читателя?

Появляясь в кадре, д’Артаньян лихо раздавал затрещины гвардейцам кардинала, перед ухмыляющимся гасконцем не могла устоять ни одна женщина, он на короткой ноге общался с Ришелье и на фоне представительных друзей легко овладевал любой ситуацией.

Ничего такого в книге не было, и поэтому фильм не нравился, справедливее сказать, нравился лишь отчасти. Гений Александра Дюма в фильме отсутствовал. Даже тени не осталось. Позже наш юный друг увидит много киноверсий, и ни одна из них не сможет его удовлетворить.

Только иногда, благодаря хорошим актерам, можно будет увидеть, как трудно приходится тому или иному герою романа. Как в глазах мелькнет наконец понимание момента. Как судорогой передернет лицо. Но уже звучит победный марш, и перед падением согнули ноги в коленях гвардейцы кардинала. Нет, он не мог этого вынести. И тогда ему пришла в голову смелая мысль: он решил написать свой сценарий.

Сколько же усилий может потребоваться? Сколько вещей предстоит узнать? Однако куда ему было торопиться? В запасе у него была вся жизнь.

«– Анна, подойди, – настоятельница монастыря подозвала шестнадцатилетнюю бенедиктинку, чтобы представить ее священнику.

Новый священник был молод, простодушен. Славное лицо простого деревенского парня, умный взгляд, скрываемая за нарочитой солидностью юношеская непосредственность и любопытство.

– Отче, это – Анна де Бейль.

– Благословите, отче. – Анна опустилась на колени, поцеловала священнику руку.

– Ступай. – Настоятельница легко подтолкнула девушку, и та, улыбаясь и едва касаясь земли, удалилась.

Священник невольно проводил ее глазами. Она оглянулась.

– Анна из хорошей семьи, – продолжала настоятельница, – и, может быть, в свое время займет мое место.

– Почему это дитя стало монахиней?

– Родители настояли. По-моему, они ее немного побаиваются. Она же, кажется, ничего не боится. Никогда не теряет ни сна, ни аппетита. Другие девушки боятся грозы или разбойников, собак или лягушек. Она не боится даже темноты.

– Это поистине чистая душа, мать настоятельница, и, надеюсь, принесет славу вашему монастырю.

– Да будет так!»

Наш герой любил свой большой письменный стол, чистый лист бумаги, авторучку, которая заправлялась синими чернилами. Слева на столе стояла старая бронзовая лампа. Такие лампы в сороковых годах были принадлежностью кабинетов и центральных читален. Такая лампа стояла на столе у Сталина. При Сталине не любили излишеств – кабинеты начальников отличались лишь размерами.

Письменный стол придавал всей комнате солидность и интеллигентность. Долгие годы стол был близким другом, прожив столько же лет, сколько обычно отпущено человеку. Поверхность впитала первые рисунки, неумело написанные буквы, школьные сочинения, логарифмические уравнения, позже интегралы, постоянную Планка и пси-функцию. На нее капали чернила и слезы. Как на голограмме, записались письма и научные статьи. Как на могильной плите, стерлись имена покинувших дом людей.

«Ты уже начал писать, – подумал он, мысленно обращаясь к самому себе, – а фильм еще не получил названия».

Однако название пришло сразу – «Три королевских мушкетера». Оно будто приподнимало этот фильм над остальными. Эдакий «King size» – «Королевский размер», как, скажем, танк «Королевский тигр» стоит на ступень выше просто «Тигра». «Кроме того, – рассуждал он, – оно куда более точно отражает род войск, в котором служили друзья д’Артаньяна, ведь отборная конная лейб-гвардия короля называлась королевскими мушкетерами, в отличие от просто мушкетеров, носивших тяжелый мушкет и рогатину в качестве подставки для стрельбы, что, естественно, относило их к пехоте. Наконец, название должно точно указывать на роман Дюма, чтобы не создавать впечатления, будто речь идет о его вольной трактовке».

«– Астрологи способны предсказывать истину, особенно в общем смысле. Но во многих случаях они не имеют этой способности, ибо ничто не препятствует человеку сопротивляться своим страстям. Поэтому сами астрологи говорят, что мудрый человек сильнее звезд, поскольку он побеждает свои страсти. Так говорил Фома Аквинский, и этими словами я заканчиваю свою проповедь. – Священник стоял на кафедре монастырского храма.

Бенедиктинки смотрели на него снизу. Он же чувствовал только зачарованный взгляд огромных голубых глаз Анны де Бейль. Она очнулась, когда его голос стих. Он спустился с кафедры.

В монастырской трапезной к потолку были подвешены клетки с поющими канарейками. Священник сидел за отдельным столом, поставленным рядом со столом настоятельницы и старших монахинь. Остальные расположились за двумя длинными столами вдоль стен. Во время еды одна из монахинь вслух читала Библию.

Анна с трудом отрывала взгляд от священника. Встречаясь с ней глазами, он учтиво и скромно улыбался. Она опускала ресницы.

После трапезы настоятельница подозвала Анну и другую монахиню, постарше:

– Через час кюре отправляется в Аилль. Приготовьте ему комнату для гостей – он должен отдохнуть перед дорогой!»

В комнату вошли сумерки, и наш герой зажег настольную лампу Он писал, плотно сжав зубы. Иногда надолго останавливался, откидывался на спинку стула и думал. Потом, зачеркнув несколько слов, переделывал предложение. Текст – не жизнь, он не терпит фальши.

Что он знал о пути, приводящим мужчину к девушке? Столько же, сколько о пути орла в небе. Что он вообще знал о пределах отношений двух полов? Как это начинается, чем заканчивается? Он задумался.

Пятидесятые годы… Он – ученик второго класса. К тому времени его отец уже уехал на родину, в Испанию, откуда был увезен в детстве.

По рассказам он помнил, как отца во время войны в Испании посадили на пароход, который шел в Одессу, затем привезли в Москву в интернат на Большой Грузинской, где вырастили и выучили. Студентом молодой испанец женился на его матери. Марина, его мать, русская, не захотела носить фамилию Гонсалес, назло всем гасконцам была блондинкой и дерзко смотрела на мир светло-карими глазами. Наш юный капитан, напротив, рос темноволосым и синеглазым, как отец. Когда он, Артур Гонсалес, шел рядом с матерью и ее подругой Клавдией, его скорее можно было принять за сына подруги.

Клавдия приходилась Марине дальней родственницей по первому мужу. Ее сын Виталик, как можно догадаться (жизнь при случае не прочь пошутить), совсем не походил на Клавдию, имел светлые волосы и грустные серые глаза. Виталик немного побаивался нового мужа Клавдии, фигуры весьма примечательной.

Что представлял собой отчим Виталика? Невысокого роста брюнет, ладно скроенный, он, казалось, умел делать все. Волосы, зачесанные назад, при встряхивании головой распадались надвое, красиво свешивались по обеим сторонам лба.

В пятидесятые доживал свой срок послевоенный шик. Костюм с широкими брюками, рубашка в полоску с узким отложным воротничком; на свидание или праздник надевался галстук. Комплект одежды у молодых людей, как правило, был единственным. Фетровая шляпа придавала оттенок респектабельности. Легкая приблатненность не исключалась. У нового мужа Клавдии на руке была небольшая татуировка – меч со змеей.

Эта мода уже сдавала дела сменщице из-за границы. После Московского фестиваля молодежи и студентов в пятьдесят седьмом стали появляться первые стиляги – так называли тех, кто осмелился носить цветастые и свободные рубашки, узкие коротковатые брючки и ботинки на толстой каучуковой подошве. Сверстники стали называть парней «чуваками», а девушек – «чувихами». Мужчины волосы удлиняли, женщины укорачивали. Появилась прическа «Я у мамы дурочка». Конспиративно проникли западная музыка и мечта любого стиляги – жвачная резинка. Вместе с голубем мира, которого нарисовал Пикассо, пришли буги-вуги и рок-н-ролл. Поэты читали стихи у отстроенного памятника Маяковскому. Такое было время.