Глеб передал ему приготовленную пачку исписанных пожелтевших листков бумаги, вложенных в большой конверт. Друзья вернулись в дом. Костя сунул бумаги в портфель, который оставил в прихожей. В доме пахло горячим воском и ванилью.

Спустя два часа Костя отправился домой. Глеб проводил его до поворота аллеи. Костя поехал на троллейбусе к метро «Сокол». Троллейбус двинулся на восток, миновал перекресток, где в будущем появится станция метро «Полежаевская», от которой в двух шагах за поворотом можно найти светлого кирпича контрольно-пропускной пункт с виду обычной войсковой части с обыкновенной железной звездой на воротах. Повернув, троллейбус поехал дальше, оставил позади солидное здание военно-дипломатической академии и остановился, наконец, чтобы Костя мог выйти и пройти к станции подземки. Ориентиром для Кости служил храм Всех Святых на Соколе.

При большом желании Костя вычислялся элементарно. Если знать, что материалы пришли из Женевы и, вероятно с Глебом, то специалист по средневековой Франции сам просился на ум.

Костя тоже это понимал, но надеялся, что Глеб не ошибся, когда говорил о полной тайне во всем, что касалось архива.

Однако, в отличие от Кости, Глеб тайными доктринами не занимался, Костя же интуитивно чувствовал присутствие Невидимого огня, сопоставлял политические события и факты, которые умело кроятся по единой кальке.

Неофициальными каналами из прозрачно-золотой Швейцарии в схваченную ночными осенними заморозками Москву пришла просьба проверить Глеба и его связи на предмет наличия искомого архива.

Проверка производилась неофициально, хотя воспользовались ничего не подозревавшими официальными органами, включив ее в их рутинную работу.

Ранним сентябрьским утром подполковник Лев Метелкин вернулся домой с дежурства. «Волга» остановилась у тротуара, и Лев пошел к подъезду.

Ирина сидела перед зеркалом, она собиралась на работу. Он снял фуражку, пригладил волосы, с удовольствием сбросил непривычные портупею и сапоги.

– Устал?

– Куда там!

– Какой ты колючий.

– Сейчас все поправим. У меня отличные лезвия.

– Мне пора.

– Может, задержишься?

– Ты же сказал, что устал. – Ирина лукаво улыбнулась.

– Я бессовестно врал!

– До вечера.

– Постой, а то ничего не скажу.

– Ну, говори.

– А ты останешься?

– Посмотрим.

– Ага, если девушка говорит: посмотрим, значит, да.

– Так что там у тебя случилось? – Она нетерпеливо топнула ногой.

– Через меня прошла телеграмма в областную милицию. Произвесть досмотр на одной даче в Удельной.

– У нас, в Удельной?

– Да, и знаешь у кого? У твоего Кости Журавлева.

– У Кости? Зачем?

– Так, ничего особенного, обычная проверка на предмет наличия отсутствия.

– Его в чем-нибудь подозревают?

– Нет, непохоже. Если бы подозревали, милицию бы извещать не стали.

– Надо его предупредить.

– Очень может быть. Только меня не упоминай.

– Ладно, я пошла.

– Ты же обещала!

Ирина посмотрела на часы, смерила его взглядом, будто прикидывая, достоин ли он такой милости, выдержала паузу, закусив нижнюю губу. Наконец сделала шаг навстречу, коснулась его опущенной вниз рукой и, глядя в затуманившиеся глаза, медленно проговорила:

– У вас десять минут, молодой человек. Вам хватит?

– О чем тут говорить, мадам!..

Днем Ирина дозвонилась Косте на кафедру и сказала, что им надо встретиться по важному делу. Первый раз за много лет Ирина позвонила ему. Костя был приятно поражен ее звонком, хотя сразу осознал, что звонок продиктован исключительными обстоятельствами.

Он полетел к ней на работу, как сказали бы инженеры человеческих душ, на крыльях любви. Сколько лет прошло, ему уже под сорок, но любовь его не утратила прежней пылкости, ощущения счастья. Меньше всего он думал о деле, больше всего о встрече, тщетно подавляя в себе вспыхнувшие иллюзии и надежды. Он приехал за пятнадцать минут до назначенного времени и теперь, не тяготясь ожиданием, прогуливался по Большой Ордынке.

Золотые купола храма Всех скорбящих радость, желтая трепещущая листва деревьев на фоне ярко-голубого неба, украшенный опавшими листьями паркет тротуара могли с великолепным спокойствием, как и он, вечно ожидать Ее.

Костя не заметил, как пролетело двадцать пять минут, потом его сердце вдруг замерло, в трахею перестал поступать воздух, и Костя пошел навстречу приближающейся Ирине.

Она шла в распахнутом светлом плаще, под которым переливался люрексом трикотажный костюм вишневого цвета. Черная лакированная сумка и такие же туфли придавали облику элегантность. Костя ничего не видел по отдельности, он был просто ослеплен.

– Здравствуй, здравствуй, Костя.

– Привет.

– Как поживаешь? – Она с любопытством оглядела его с головы до ног.

– Нормально.

– Не женился?

Костя пожал плечами:

– Нет.

– Как работа? Доктором не стал еще?

– Не стал.

Они шли к метро «Новокузнецкая». Ирина рассказала, что случайно узнала о предстоящем обыске в Удельной. Костя машинально поблагодарил. В эти полчаса он не мог воспринимать ничего, кроме присутствия Ирины. Она попросила не провожать ее и быстрей ехать на дачу. Костя отмахнулся.

– Скажи, почему ты меня бросила? Что я такого сделал?

– Не начинай, Костя. Ты мне ничего плохого не сделал. Впрочем, и ничего хорошего тоже.

– Разве мы не отвечаем за тех, кого приручили?

– Костя, «Маленький принц» – это книжка для детей.

– Жалко, что ее герои этого не знают.

– Надо им об этом сказать.

– Как все просто. Только мало кто помнит другую фразу.

– Какую?

– Когда даешь себя приручить, порой случается и плакать.

– Ох, сколько пафоса!

Костя не нашел что ответить.

Она помахала ему рукой из вагона на станции метро «Площадь Свердлова» и скрылась из виду. Оставшись один, он стал думать об их разговоре и только здесь оценил всю опасность своего положения. Даже если ему удастся спрятать документы из секретного досье, его самого могут сгоряча взять из-за множества иностранной литературы в его библиотеке, а потом учинить настоящий обыск, с привлечением специалистов.

«Ничего, мы не господа положения, но по положению мы господа!» – вспомнил Костя. Из дома он позвонил Глебу. Вскоре Глеб ему перезвонил. Костя коротко рассказал о полученном предупреждении.

– Когда ушла телеграмма?

– Вчера или сегодня утром.

– Поезжай на дачу. Ни о чем не беспокойся. В крайнем случае тяни время. Давай точный адрес.

Костя помчался на дачу. Глеб, войдя в кабинет, поднял трубку аппарата, на котором вместо наборного диска сверкал герб Советского Союза.

Через полтора часа с двух дач в Малаховке, из аккуратных домиков, выкрашенных голубой краской, спешно вышли два человека в ярких спортивных костюмах, парусиновых куртках и редких в то время для нашей страны кроссовках. Один из них вывел велосипед. Другой легкой трусцой побежал в сторону близкой Удельной по известному нам адресу.

До дачи добрались почти одновременно. Сначала быстрым шагом пришел со станции Костя. Через минуту подбежал спортсмен, похожий на иностранца.

Самое большое расстояние надо было проехать велосипедисту, поэтому он прибыл последним.

«Спортсмены» представились Косте, ему даже предъявили красные удостоверения, на которых они были не в спортивной, а в военной форме с полковничьими погонами на плечах.

Их манеры казались безукоризненными. Костя сразу почувствовал, что эти люди долго жили за границей. В отличие от нормального советского человека, они терпеливо выслушивали его до конца. Не перебивали, чтобы сказать, что им все ясно, и тут же выдвинуть возражение или, по крайней мере, высказать свое мнение. Выслушав, они секунду выжидали, чтобы убедиться, что собеседник закончил, ровным голосом отвечали. Если их перебивали, а это у нас скорее правило, чем исключение, они тут же замолкали и опять терпеливо слушали. Если собеседник вдруг менял тему, они, кивнув, покорно переходили к новому повороту разговора.