— Сир, вы правда этого хотите?

— Да.

— И что бы я ни сказал и ни сделал, вы не разозлитесь?

— Нет.

— Сир, — сказал тогда Сюлли, разрывая пополам обещание, — вот мое мнение, если вы хотели его знать.

— Ventre-saint-gris! Что вы себе позволяете, мсье? — сказал Генрих. — Мое мнение, мое личное мнение! Что вы сумасшедший!

— Да, сир, — ответил Сюлли, — я сумасшедший, я даже полный идиот и хочу им остаться, но только, чтобы я был один такой во Франции.

— Я вас выслушал, — сказал король, — не хочу задерживать вас долее, чтобы не нарушить слова, которое вам дал.

И на этом он оставил Сюлли. Но, оставив Сюлли, он зашел в кабинет, спросил бумагу и чернила у Ломини и своей рукой составил новое обещание, которое было отослано. После чего он встретил Сюлли на лестнице, молча прошел мимо него и отправился на два дня охотиться в Буа де Мальзерб.

Вернувшись в Фонтенбло, Генрих нашел сто тысяч экю, сваленных на пол в его кабинете.

Он приказал вызвать Сюлли.

— Что это такое? — спросил он.

— Сир, — сказал Сюлли, — это деньги.

— Я прекрасно вижу, что это деньги.

— Угадайте, сир, сколько?

— Как это я угадаю? Единственное, что я вижу, это то, что их много.

— Нет, сир.

— Как — нет?

— Всего каких-то сто тысяч экю.

Генрих понял и после мгновенной паузы сказал:

— Ventre-saint-gris! Дорогая ночка!

— Не считая обещания жениться, сир!

— Ну, что до обещания жениться, — сказал Генрих IV, — оно законно лишь при условии, что будет ребенок, а это зависит от меня.

— От вас одного, сир?

— Да, но мужского пола, мужского. Нужно, чтобы ребенок был мужского пола.

— Понадеемся на Бога, сир. Господь велик.

— А в мое отсутствие, — спросил Генрих, — ничего нового не было?

— Было, сир. Ваш развод высочайше утвержден в Риме.

— Ах, дьявол! — бросил Генрих, несколько отрезвев. — Но это же многое меняет.

Через несколько дней после этой новости, которая действительно многое меняла, Генрих и Сюлли, помирившись, сидели, положив ноги на подставку для дров в камине, и вели утренний разговор, описанный в начале этой главы.

Как мы уже говорили, выбор остановился наконец на Марии Медичи. И все-таки Генрих еще сомневался.

Сюлли, сознавая, какое влияние он имеет на своего господина, взял все на себя и подписал с Виллеруа и Силлери свадебный контракт. Так как на протяжении этой операции король дважды его вызывал, он отправился к королю.

— Чем, к дьяволу, ты занимался, Росни? — спросил король, увидев его.

— Увы, — ответил Сюлли, — я вас женил, сир.

— А-а, — бросил Генрих, — меня женил?

— Да, и вы уже ничего не можете на это возразить. Контракт подписан.

Генрих полчаса хранил молчание, скреб голову и грыз ногти. Наконец он прервал молчание, ударил кулаком по ладони.

— Хорошо, пойдет! — сказал он. — Женимся, если для блага моего народа нужно, чтобы я был женат. Но я боюсь столкнуться с дурной головой, которая опять втянет меня в домашние распри. А их я боюсь больше неудобств войны и политики, вместе взятых.

О какой дурной голове говорил король? Принадлежала она Генриетте де Бальзак д'Антраг или Марии Медичи?

Как бы там ни было, а все вышло так, как хотел Сюлли. Именно так почти всегда складывались отношения между министром и королем.

Скажем несколько слов о Сюлли, человеке, после Генриха IV, самом популярном в эту эпоху.

Его превосходительство достаточно неизвестен, а потому совсем неплохо будет рассмотреть и его, каков он в халате.

Воспользуемся моментом, пока Генрих IV выясняет отношения со своей любовницей (она только что узнала о предстоящей женитьбе), и займемся его министром.

Вы легко можете догадаться о том, что они могут сказать друг другу, но никогда не догадаетесь, что я могу поведать нам о Сюлли.

Сюлли претендовал на то, что является потомком дома графов де Бетюн во Фландрии, тогда как его враги утверждали, что он наследник простого шотландца по имени Bethun.

В действительности его блестящая карьера после короля началась при осаде Амьена. При поддержке Габриель д'Эстре он прошел через департамент Арлей де Санси, тогдашнего суперинтенданта.

Арлей де Санси оказал большие услуги Генриху IV. В поисках средств он заложил у евреев в Метце замечательный алмаз, присоединенный ныне к бриллиантам короны под названием Санси. Но однажды, когда Генрих IV обсуждал с ним возможность жениться на Габриель д'Эстре, он сказал королю:

— Честное слово, сир, что та шлюха, что эта. Мне так же нравится дочь Генриха Второго, как и дочь мадам д'Эстре.

Генрих IV любезно простил Санси этот оригинальный ответ: он его любил и уважал.

Но Габриель не простила и поставила Санси на его место. Сюлли упорно ухаживал за Габриель, но, сделавшись суперинтендантом, он совершенно естественно перешел в стан ее врагов.

Мы видели, какое горе он испытал в момент ее смерти. Что до Санси, то он был настолько же честным человеком, насколько Сюлли оказался хищником. Он вернулся к частной жизни и умер в страшной бедности, преследуемый долгами, сделанными на королевской службе. Генрих даже вынужден был выпустить особый указ, запрещающий кредиторам угрожать Санси тюрьмой и запрещавший стражникам его туда препровождать. Бедняга никогда не выходил на улицу без этого указа, нося его в специальном бумажнике на цепи. Его часто хватали сержанты. Он позволял проводить себя до дверей тюрьмы, где показывал свой указ, после чего они вынуждены были освобождать его. Когда его спрашивали, зачем он это делает, он отвечал, смеясь весело и грустно:

— Я так беден, что это единственное развлечение, которое я могу себе позволить.

Еще одно слово о мсье де Санси (под его именем появился «Сатирический развод» д'Обинье) или, скорее, о его детях; потом мы вернемся к Сюлли и после Сюлли к Генриху IV.

У мсье де Санси было два сына. Один был пажом из свиты Генриха IV. Устав носить пешком светильник перед королем, он счел за лучшее купить иноходца и разъезжать перед королем верхом. Король решил, что подобная роскошь — слишком большая честь для простого пажа. Он спросил, кто это, узнал, что это сын де Санси, и приказал, чтобы по приезде в Лувр его высекли.

Во время экзекуции паж орал «par la mort!»[3], но он картавил, и вместо «par la mort!» у него выходили «pa-la-mort!» Кличка прижилась, и с тех пор его звали Паламор.

Это был приятный человек, говорит Таллеман де Рео. Однажды он встретился с мадам де Геменэ на Орлеанской дороге. Она возвращалась в Париж, а ему надоело скакать верхом, потому что погода была отвратительная. Он приблизился к карете мадам де Геменэ и остановил ее.

— А, мадам, — сказал он, — разве вы не знаете, что в долине Торфу полно бандитов? А вы едете в одиночестве. Я буду вашим защитником.

— Благодарю вас, — ответила она, — но я не боюсь.

— А, мадам, — подхватил Паламор, — пусть никогда не скажут, что я бросил вас в беде.

И, сказав это, открыл дверцу и, уже не обращая на нее внимания, уселся в карету, предоставив своей лошади бежать за ними, будто собачонка.

В Риме в день, когда мадам де Бриссак, жена посла, должна была посетить виноградники Медичи, он отправился вперед проверить, нет ли в чем недостатка. Вдруг он увидел пустую нишу. Накануне из нее убрали на реставрацию статую.

— Нет, это нехорошо, — сказал он. Быстро разделся, спрятал свой костюм и занял место в нише в позе Аполлона.

К пятидесяти годам его называли «папаша Паламор». Имя Санси было окончательно забыто.

Поведение его было безупречно. Только в комнате его все святые были обязательно на конях и со шпагами, как святой Морис и святой Мартин.

Второй сын господина де Санси был послом в Константинополе, после чего постригся в монахи. Но вернемся к Сюлли. Его первой служебной обязанностью было проверять пропуска при осаде Амьена. В финансах он разбирался слабо. И, едва сделавшись суперинтендантом, он приблизил к себе некоего Анжа Копеля, сеньора де Люа. Этот сеньор был одновременно писателем. Он, верный своему господину (случай редкий), опубликовал во время опалы Сюлли маленькую книжечку, полную восхвалений суперинтенданта, озаглавленную «Наперсник».