«Ри-ри-ри-ри».

Этот бессмысленный шум поднимался вверх и уносился ветром, заполняя каждую лакуну в древесном скрипе.

— Все в порядке, — повторила Рут. — Ничего не случилось.

Кэм расслабился. Судя по шороху маски, он открыл рот, но вслух так ничего и не сказал. Только кивнул, и по губам Рут скользнула быстрая, отрешенная улыбка. Конечно, многое не в порядке. Весь этот чертов мир не в порядке. Может, Кэм собирался пошутить в том же ключе, но теперь между ними возникло новое напряжение.

— Прошу прощения, — продолжила Рут.

За что? Он стояла на коленях почти вплотную к нему, но смотрела в сторону, как будто пытаясь отвлечь его внимание от себя.

— Вообще-то, очередь Ньюкама сторожить, но я подумала… Я снова хотела поговорить. Без него.

— Да.

Она вызвалась посторожить первые шесть ночных часов, потому что завтра ей предстоял отдых — мужчины собирались подняться на гору без нее. Здесь она будет в безопасности. Беглецы знали, что кроме них ниже барьера никого нет, тогда как островок наверху мог таить сотни опасностей.

Рут просидела в темноте три часа, прежде чем разбудить Кэма, — три часа наедине с насекомыми и ветром. В ее душе смешались страх, одиночество, чувство потери. Она балансировала на невидимой границе между океаном смерти внизу и крошечными островками безопасности наверху. Островками, которые при ближайшем рассмотрении могли оказаться совсем не безопасными.

Она не знала, как попрощаться.

Рут была обязана Кэму жизнью. Она могла бы дать ему тот ответ, который юноше так хотелось услышать, даже если и не любила его по-настоящему. Эта мысль искушала ее. Каждый раз, когда Рут лезла в рюкзак за водой, едой или чистой лицевой маской, блестящая фиолетовая пачка презервативов бросалась в глаза. Ей нужны были тепло и утешение, и все же Кэм до сих пор пугал ее. Дело было не только в склонности к насилию, которую Рут в нем подметила, но и в его собственном отчаянном голоде. Она боялась сокращать дистанцию, не зная, как Кэм отреагирует, и поэтому просто тихо сидела рядом с ним в сумраке.

Существовала еще одна опасность, о которой Рут не говорила своим спутникам. Ей не хотелось торопить Кэма и Ньюкама. Ее научная команда не встраивала в вакцину гипобарического регулятора, так что частицы не должны были разрушиться, как молекулы техночумы. Тем не менее, вакцина еще кое в чем отличалась от чумы. Частицы-охотники способны были размножаться, только атакуя и раздирая на атомы единственную мишень — их противников. Каждая минута, которую беглецы проводили над барьером, увеличивала риск. Без вечной войны с наночумой концентрация молекул вакцины постоянно падала. Фактически, оставшись на этой высоте слишком долго, Рут, Кэм и Ньюкам рисковали застрять тут, как и все остальные. Они выделяли вакцину с потом, с выдыхаемым воздухом, теряли миллионы частиц каждый раз, когда справляли нужду.

После шестнадцати дней на дне невидимого моря их тела должны быть переполнены вакциной. Возможно, это объясняло головные боли Рут и дискомфорт в желудке. Конечно, постоянное напряжение и плохая пища влияли на самочувствие людей, но нельзя было исключить вероятность того, что вакцина тоже наносит вред организму: скапливается в сосудах, перекрывая их, разрушает капилляры, увеличивает риск инсульта и аритмии. Неизвестно. Такие тесты никогда не проводились.

Рут хотелось верить, что пройдут дни и даже недели, прежде чем иммунитет к чуме упадет до опасного уровня, но если им придется бежать… Если их поджидают солдаты… Они уже провели восемь часов на высоте больше трех тысяч метров, и Рут не могла гарантировать, что все пройдет гладко.

Мужчины нервничали не меньше нее. Ньюкам подготовил Рут на тот случай, если они с Кэмом не вернутся. Он перепаковал рюкзаки и собрал один специально так, чтобы Рут могла унести его одна. Там были еда и спальный мешок. Еще сержант показал ей, как пользоваться рацией, и заставлял раз за разом перезаряжать пистолет, целиться и давить на спуск, как будто она сумела бы выжить в перестрелке в одиночку.

Рут знала, что не может пойти с ними, и от этого собственные знания и опыт стали ей ненавистны — она словно была какой-то чертовой принцессой, запертой в башне и слишком драгоценной, чтобы выйти наружу. Стыд наконец-то вывел ее из холодного оцепенения.

— Мне очень жаль.

— Мне тоже, — ответил Кэм.

Как всегда, он сумел ее удивить.

Рут покачала головой:

— Нет, почему, ты был…

— Может, мы должны были сделать так, как говорил Ньюкам, — перебил ее Кэм. — Он намного тренированней меня… Мне приходилось напрягать все силы, чтоб идти с ним наравне. Может, к этому времени ты бы уже усовершенствовала вакцину.

— Кэм, нет. Это же моя идея, помнишь? Это я настояла на том, чтобы прийти сюда.

«А завтра, после всего, что произошло, вы еще и подниметесь в горы вместо меня, — мысленно продолжила она. — И может, напоретесь прямо на дула автоматов или на смертельную болезнь. Предугадать невозможно».

Кэм, все еще кутаясь в одеяло, шевельнулся, словно сдерживая слова протеста.

«Я не смогла бы этого сделать без тебя», — подумала Рут.

Затем она притронулась кончиками пальцев к его локтю, стараясь, чтобы жест не превратился в нечто большее. Чтобы не сдвинуть с лица маску и не поцеловать Кэма в щеку, неважно, как сильно он заслуживал этот знак благодарности.

— Пожалуйста, будь осторожен, — сказала она.

Кэм без труда пробирался по неровному склону, засыпанному гранитными глыбами и заросшему редким лесом. Утром он оставил рюкзак внизу, прихватив только пистолет и флягу. Вдобавок, обстановка была ему хорошо знакома, пускай и по другой горе. Сосны с белой корой, можжевельник, черемуха и бурьян составляли часть привычного мира.

Справа взвилось в воздух облако кузнечиков. Насекомые прыснули в стороны, когда к Кэму тяжелой походкой подошел Ньюкам, сжимавший в руке винтовку. Двое мужчин присели за грудой камней.

Сверху доносились далекие голоса. Кто-то там во всю глотку окликал друзей — похоже, мальчишка. Он кричал то радостно, то нетерпеливо, и его юный голос звенел в широком небе. Возможно, это было добрым знаком — а возможно, мальчишка просто радовался тому, что к ним нагрянули солдаты Лидвилла.

— Что думаешь? — шепнул Ньюкам.

В ответ Кэм только пожал плечами. Во многом отношения с сержантом напоминали ему отношения с Альбертом Сойером, человеком, который привел их к лабораториям Сакраменто. В основе его дружбы с Сойером лежала жестокая необходимость, которая мешалась с недоверием и в то же время с глубокой преданностью. Кэму хотелось, чтобы с Ньюкамом все пошло лучше. Ему нужно было поберечь энергию для другого, вместо того чтобы постоянно оглядываться через плечо, — поэтому он в очередной раз попытался пойти на мировую.

— Думаю, ты прав, — сказал он.

— Полагаю, точки с лучшим обзором нам не найти, — заметил сержант, задирая подбородок и указывая на горные хребты. — Давай-ка нанесем этот склон на карту, прежде чем двинемся дальше на север.

— Давай.

Кэм взялся за свой бинокль, а Ньюкам вытащил из кармана небольшую записную книжку и быстро добавил карту местности к сделанным раньше чертежам. У спецназовца был собственный способ стенографии, аккуратный и подробный, однако Кэм замер, так и не донеся бинокль до глаз. Вместо этого он вслушался и вгляделся, до предела напрягая все чувства, оценивая направление ветра и теплоту утренних солнечных лучей. В горах пахло смолой и разогретым камнем. И юноша все еще чувствовал прикосновение руки Рут к своей руке.

Ему не терпелось снять очки и маску, но день сегодня выдался ясный и теплый. Поскольку барометра у них не было, следовало исходить из того, что опасность еще не миновала. Обычно хорошая погода сопровождалась фронтом высокого давления, который поднимал уровень невидимого моря наночумы. На карте ближайшие ориентиры располагались на высотах 3043 и 3096 метров, но Кэм привык ожидать худшего. До вершин самых высоких пиков им оставалось не меньше двухсот метров.