У Гранд-Лейк всегда была возможность ударить по врагу ядерным оружием. На засекреченных ракетных базах в Вайоминге и Северной Дакоте все еще оставались офицеры ВВС США, но проблема заключалась в том, что Скалистые Горы оказались бы на подветренной стороне от любой цели в западной части Штатов. И что еще хуже, враг почти наверняка ответил бы тем же.

Другое дело «снежный ком». Нанооружие поднимало ставки. Его применение спровоцировало бы противников на ядерную атаку, но отчаявшиеся люди могли убедить себя в том, что враг испугается и ничего не предпримет в ответ. Отчаявшиеся люди способны были поверить, что новое уникальное оружие массового поражение — это именно, то, что приведет их к победе.

Это ставило Эрнандеса перед ужасной дилеммой. Надо было держать артиллерию и пехотные части поближе к китайцам, чтобы отражать их атаки. Но если переусердствовать с этим, у бойцов не будет времени отступить перед тем, как Гранд-Лейк распылит «снежный ком». И все же он должен был бросить в бой всех до последнего человека. Если он проиграет еще одно сражение, если Гранд-Лейк запаникует или просто перестанет полагаться на ограниченный контингент Аспен-Вэлли, те же самые истребители, что оказывали им огневую поддержку, обрекут на смерть всех внизу.

Возможно, Гранд-Лейк не станет бомбить всех без разбора. Рут надеялась, что им хватит ума сбросить капсулы в тылу у китайцев, но у пилотов не было опыта обращения со «снежным комом». Летчики Гранд-Лейк привыкли прямо поражать цели. В любом случае, цепная реакция была неотъемлемой частью этой технологии. Она доберется и до американцев.

— Лучшее, что мы можем сделать, — это сообщить Гранд-Лейк, что я нашла частицу, — сказала Рут.

— Но вы даже не начали…

Эрнандес осекся и покачал головой. Он явно все еще не пришел в себя.

— Конечно. Я согласен.

«Даже сейчас ему нелегко врать, несмотря на то, что люди постоянно его подводили», — подумала Рут.

Генерал встал. Кажется, он был рад убраться подальше от нее.

— Что я должен сказать на открытой частоте? — спросил он.

— Скажите, что я нашла то, за чем поехала. Только это. Так мы выиграем немного времени.

— Я немедленно с ними свяжусь.

— Мне так жаль, — произнесла Рут. — Так жаль.

Но словами было не передать ее чувства. Она снова подставила под удар тех, кто всем рисковал, чтобы ей помочь.

Китайская артиллерия молотила землю вдалеке — прерывистый рокот то слабел, то усиливался. Три или четыре взрыва одновременно, затем пауза, затем десять или больше последовательных ударов. В короткие минуты затишья Кэм слышал ответный огонь американских орудий. Слух слева еще не полностью восстановился, но снаряды вылетали с характерным хлопком. Бэм. Бэм.

Затем снова раздались звуки более мощных разрывов, терзавших другой склон горы в нескольких километрах к западу. Кэм предпочел бы уехать подальше от горы Сильван. Он постоянно ожидал, что смерть обрушится на это узкое ущелье. Они были слишком близко к передовой, а враг, получив подкрепления из Аризоны, снова пошел в атаку.

Война здесь не прекращалась. Дым и пыль отравляли вечернее небо и клубами плыли навстречу. Кэм смотрел на закат — пепельно-оранжевое сияние за ломаной линией горизонта, состоявшей из пиков далеких гор. Но юноша знал, что люди умирают в этом великолепном свете, и поэтому его красота пугала.

Кэм развернулся в другую сторону, высматривая в ущелье Рут. Сам он с Фоштоми и Гудричем засел у потрескавшейся гранитной стены. Рейнджеры чистили с полдюжины карабинов, просто чтобы чем-то занять себя, — иначе время тянулось невыносимо медленно. Эрнандес приказал им ждать. Эсти хотел организовать патрули — видимо, ему не сиделось на месте, как и всем остальным, — но сейчас они находились за американскими линиями обороны. Генерал настаивал, чтобы его отряд вел себя как можно тише, не привлекая внимания противника. Уже то, что они — Рут, Кэм, Дебра, пятеро рейнджеров при поддержке взвода морпехов и лично Эрнандес — уехали от горы Сильван на двух грузовиках и джипе, было достаточно скверно.

Эрнандес собирался доставить Рут в командные бункеры Кастл-Пик, но они потеряли слишком много времени. Она могла дать ответ, и ответ нужен был генералу прямо сейчас. Поэтому они ждали. Ели. Перевязывали друг другу раны и пытались отоспаться.

С тех пор, как они спрятались в этой изломанной расселине, прошло тридцать шесть часов. Кэм уже весь извелся. В первую очередь год чумы приучил его к тому, что надо действовать. Именно желание опередить любую опасность, реальную или воображаемую, заставило его бросить Эллисон. Этот поступок все еще удивлял его. Он отказался от улыбки девушки, от ее тепла в обмен на очередные трудности, кровь и славу. Вряд ли это можно было назвать поступком уравновешенного человека. В то же время он не представлял, что за мужчина позволил бы Рут уехать одной.

— Эй, расслабься уже, — сказала Фоштоми, легонько ткнув его коленом.

Только после ее шутливого жеста Кэм заметил, что застыл как камень и пригнулся, словно для прыжка. Челюсть болела — так крепко он стиснул зубы.

«Она права, — подумал он. — Ты только вредишь себе».

— Иногда все, что можно сделать, — это просто сидеть и ждать, — добавила Фоштоми, возвращаясь к работе.

Она проверяла затвор своего М4, но Кэм заметил, что карие глаза девушки вновь скользнули взглядом по его лицу, как будто высматривая признаки неповиновения. Сара Фоштоми оказалась отличным товарищем. Кэм слегка улыбнулся. Сидеть тут рядом с этой юной упрямицей было далеко не худшим на свете занятием — это точно. Но в отличие от Фоштоми, Кэм не служил в армии. Капрал знала, как сосредоточиться на своей задаче и стать послушным винтиком единой машины, а Кэм привык действовать в одиночку и полагаться только на себя.

Он еще никогда не чувствовал себя настолько чужим. Двое морпехов Эрнандеса запомнили его как врага. Нэйтан Гилбрайд был среди тех, кого Кэм предал в Сакраменто, — и ни Гилбрайд, ни сержант Уоттс не спешили простить его, в отличие от их командира. Что еще хуже, они все рассказали другим морпехам. Это обостряло ситуацию. Кэм не представлял, что снова увидит этих парней живыми. Он отводил глаза и держал рот на замке. У него отобрали даже Рут.

Рут отдали единственную палатку в лагере — тент, который они натянули рядом с грузовиком и замаскировали землей и сеткой, так что длинный корпус машины слился со скалами. За полтора дня Кэм видел женщину всего дважды, причем оба раза она совещалась с Деброй, Эрнандесом и Гилбрайдом. Как бы ему ни хотелось прикоснуться к Рут, он держался поодаль. Ее работа была важней всего. Кэм завидовал Дебре, потому что Рут не могла без нее обойтись. Блондинка ассистировала ей, сортируя пробы крови с горы Сильван. Дебра не гнушалась и тем, чтобы принести подруге обед или опустошить ведро, исполнявшее роль туалета.

Кэму приходилось действовать с оглядкой. В прошлый раз, оказавшись в такой ситуации, молодой человек совершил ошибку. Когда Рут закрылась в своей лаборатории в Гранд-Лейк, он нашел утешение в Эллисон.

— Ладно, давайте сворачиваться, — сказал Гудрич.

Он закинул за плечо два карабина. Кэм и Фоштоми поднялись вместе с ним, собирая свои М4. Закат уступал место ночи. Через тридцать минут была их очередь стоять в карауле.

Подходя с Фоштоми ко второму грузовику, Кэм не удержался и взглянул на палатку Рут. В этом хлипком сооружении жила их последняя надежда. Они не могли защитить Рут от обстрела или бомбежки, неважно, двадцать солдат тут было или пятьсот. И Кэм знал, что он самый бесполезный из них: с ничтожным опытом, оглохший на одно ухо, плюс еще его тихая вражда с морпехами.

Если бы было куда идти, Кэм мог уйти один, лишь бы снова двигаться вперед — так глубоко засела в нем эта потребность. Он понимал, что все дело в нервах, сомнениях и старых душевных ранах, но не знал, сможет ли когда-нибудь осесть на одном месте. Даже если Рут его примет, или Эллисон, или кто-то еще — не придется ли ему вечно бежать от себя самого?