Я хотел закричать. Я выслушивал разные вариации этой лекции в течение всей своей жизни. Она называется "Все остальные всегда правы, даже когда они ошибаются". Мнение каждого из нас значило больше, чем реальная истина. Квинн усвоил этот урок — лги и слушай ложь с вежливой улыбкой. Это мой брат — политик.

Но такая несправедливость разбередило больное место.

— Моя возможность служить этому городу зависит от людей доверяющих мне, уважающих способность контролировать сложные ситуации. Как ты думаешь, что они решат, если узнают, что я не могу контролировать собственного ребенка. — Сейчас он был прямо передо мной, его кофейное дыхание было неприятным.

— То, что ты говоришь и делаешь, отражается на мне, и я не позволю тебе выставлять мое имя в дурном свете.

Снова. Даже больше. Она на самом деле имел в виду это, даже если и не произнес это вслух.

Мой отец фыркнул. — Ты же знаешь, я единственный, кто остался с тобой. Твоя мать оставила тебя с носом. В этой ситуации я хороший парень.

Я был уверен, если ты доказываешь, что являешься хорошим парнем — ты побил собственный аргумент. Но я держал эти слова за своим плотно закрытым ртом, хотя моя челюсть ныла от того, что я сдерживал их.

— Ты мог хотя бы проявить немного благодарности, — сказал он.

Возмущение пылало глубоко внутри. Благодарить за то, что он остался и был родителем, так неохотно? Благодарить за то, что ненавидел меня и все о чем я напоминал ему?

Он вытянул руку в мою сторону. — Ключи.

Я уставился на него и его ладонь. — Что?

Он щелкнул пальцами. — Ключи. Ты же не думаешь, что после всего этого, получишь привилегию на машину, не правда ли?

Дымка ярости заволокла мое зрение. Он мог забрать ключи прежде, чем я спущусь вниз, но нет, хотел как щенка, ткнуть меня носом в созданный беспорядок.

Я сжал кулаки, и отец отодвинулся, внимательно глядя на меня, словно ожидая — или бросая вызов — что я кинусь на него.

Возникла одна ясная мысль. Стоп. Предостерегающий шепот, звучащий, как голос моей матери: Подумай об этом. Будь осторожен. Играй в игру и делай это правильно.

Я мог бы выиграть, если позволю этому перейти на физический уровень, но я должен проиграть. Моя привилегия на машину пропадет навсегда, и моя жизнь в этом доме станет на десять градусов жарче, чем в аду.

Так что… вопрос был в том, что мой отец ненавидел больше своей несовершенной семьи, выставленной на показ перед другими?

Меня осенило через секунду. Как одна из тех небольших шуточек. Что может быть хуже, чем один пример? Несколько примеров того, что ваша семья действительно несовершенна. Что навело меня на идею.

— Хорошо, — сказал я, еле выговорив слово. Я шагнул в сторону, зацепил ключи со стойки, и протянул их ему. — Тогда, мне нужно позвонить нескольким родителям.

Он схватил ключи и затем замешкался, с вытянутой рукой.

— Что? — с хмурым взглядом потребовал он.

— Во-первых, девушке, которую я подвожу в школу. Я сказал ее родителям, что буду подвозить ее до школы и обратно, в течение этой недели. В противном случае, ее некому будет подвести.

Мой отец открыл рот — то ли, чтобы запротестовать или чтобы, спросить ее имя, я не был уверен, но ждать не стал.

— Отцу Рейчел Джейкобс, — быстро сказал я.

Его рот захлопнулась.

Конечно, это сработает. Я заставил себя сохранить нейтральное выражение лица.

— Я пообещал Рейчел, что на ее вечеринке завтра вечером буду развозить ее гостей. Я думаю, некоторые выпьют во время вечеринки у костра, перед тем как прийти на ее вечеринку. — Как он хорошо знал, на вечеринке Рейчел будут выпивать спиртные напитки, хотя я был достаточно глуп, помахав этим флагом у него перед носом. — Ее отец настоял, чтобы на вечеринке были трезвые люди с машинами наготове, на всякий случай. — На самом деле, он никогда о таком не просил (хотя должен бы). Я сомневаюсь, что он знал о вечеринке.

Мой отец прищурился. — Я должен бы заставить тебя позвонить им и объяснить, почему ты подвел так много людей, из-за своего пренебрежения.

Я почувствовал первые проблески триумфа. Он сказал "должен". По его мнению, единственное, что хуже, необходимости ему звонить с объяснениями, это звонок, который должен буду сделать я, потому что он не мог контролировать мои слова. — Хорошо, — сказал я, стараясь говорить нейтрально.

Он громко разочаровано фыркнул и бросил ключи в меня.

Мне удалось поймать их, прежде чем они ударились о мое лицо.

— В субботу утром. Внедорожник вернется в гараж, и ты наказан. — Он строго указал пальцем на меня.

Я кивнул.

— И не смей совершить ошибку, думая, что выиграл этот раунд, Зейн. — Он вышел из кухни, по-видимому, чтобы подготовиться к работе.

Я не думаю, что выиграл что-то. Это было скорее временной отсрочкой наказания. И все же, это было чем-то большем, чем мои предыдущие попытки. Я не бросил ему вызов, но был близок к этому, чем когда-либо прежде.

Как ни странно, вспоминая разговор с Арианой прошлой ночью, об агрессивном поведение миссис Вандерхофф, я не мог не подумать о том, что Ариана, возможно, будет рада тому, что я сделал этим утром.

Хотя, не прямо сейчас. Сейчас она рассердится, потому, что я опаздывал. Я размышлял, сколько времени у нее уйдет на то, чтобы решить, что я не появлюсь. Наверное, не много. Она все еще не доверяет мне. Странность состояла в том, что я сильно хотел, чтобы она поверила мне.

В предвкушение, что мое хорошее настроение все же вернется, я схватил рюкзак и поспешил на улицу.

Опаздывает на три минуты. Я ходила по тротуару, по паре бетонных квадратов на пересечение улиц Пайн и Рашмор. Хотя, три минуты не много для так называемого обычного человека, для кого-то вроде меня — это сокрушительный удар (при условии, что существуют похожие на меня). Я узнала это за годы наблюдений. Делая вывод из моих наблюдений, опоздание на три минуты не подразумевает даже извинений.

А лучше сказать, на пять минут…

Следующие несколько минут бежали с томительной медлительностью, но я чувствовала каждую секунду. Стоя здесь, на всеобщем обозрении, доступная для любопытного взгляда любого выглянувшего в свое окно или проезжающего мимо.

И все еще не следа Зейна. При приближении любой машины, я напрягалась, даже если машина ехала с другой стороны. И каждый раз, это не он.

Что-то изменилось? Прошлым вечером, близость между нами казалось естественной и легкой, несмотря на обстоятельства. Но оглядываясь назад, я не могу не задаться вопросом — не приняла ли я желаемое за действительность.

Может быть, мне понравился прошлый вечер больше, чем ему. Может быть, он сделал лучшее из того, что мог и подыграл мне. В теории, мы оба делали это не ради собственного развлечения.

Я не уловила ни одной очевидной лжи в его мыслях прошлым вечером — не то, чтобы я активно вслушивалась. Но люди, пытающиеся что-то скрыть, как правило, довольно громко думают об этом в своих мыслях, подозреваю, из-за того, что они пытались аккуратнее подбирать слова и действия. Кроме случаев, когда они обучены врать или делали это очень умело в течение долгого времени.

Я вздохнула. Все больше и больше, я понимала, что мой отец был прав. Подслушивание чужих мыслей даже близко не было заслугой ученых, которые работали с моим генетическим кодом, думая, что эта способность будет моим преимуществом.

Это приводит тебя к шатким и ненадежным выводам, и заставляет чувствовать, что ты знаешь что-то лучше, хотя это не так.

Хуже всего было не то, что Зейн опаздывал или возможно, даже не появится, а скорее то, что я почувствовала это. Моя грудь сжалась от разочарования, и странное ощущение жжения в моих глазах намекало на слезы.

Они указывали, что эта фальшивая ситуация несла в себе какое-то настоящее значение, достаточное, чтобы повлиять на меня, чего я не хотела или в чем не нуждалась. Особенно сегодня, когда я была сильно обеспокоена о том, что происходит с моим отцом, что он нашел (или не нашел) в GTX.