Она не ответила ему.

Ты сама заставила себя обратиться, или услышала это? Ты услышала свое имя?

Она не отвечала. Она словно спала с открытыми глазами. Он взял удлинитель и дернул его, она свалилась на обломки.

Тошнота Леты превратилась в головокружение. Роман опасался, она может упасть, и проводил ее к скамье, она позволила ему посадить себя. Стоячее положение не приносило никакой пользы в данных обстоятельствах.

Если ты мне не ответишь, – продолжил Питер, – я задушу тебя прямо сейчас.

Кристина встала обратно на колени.

Я так решила, – сказала она. – Я этого хотела.

Хорошо, – кивнул Питер: хоть что-то, и он повторил снова. – Хорошо.

Он присел, они оказались на одном уровне.

Если решишь превратиться сегодня, умрешь.

Ты убьешь меня, Питер?

Да, – ответил он.

Ты меня ненавидишь? – спросила она.

Нет. Я не ненавижу тебя.

Она просияла.

Почему она? – задал вопрос Питер. – Почему ты пошла к ней?

Кристина посмотрела на Лету. Вчера, видя, как Роман и доктор принесли еду и одеяла в часовню, она знала, что Питер там. Она не сомневалась в этом так же, как в местоположении собственного сердца. Питер сделал ее, теперь он часть ее. От себя уже не спрячешься, только не в конце.

Потому что когда я увидела тебя здесь с твой уродливой маленькой штучкой в этой шлюхе, больше всего на свете я захотела ощутить ее страх на своем языке, хруст ее костей между моих зубов и тепло ее крови стекающей по шерсти на моей шее.

Она посмотрела на него с надеждой.

Мы можем съесть ее вместе, – сказала она. – Я всегда оставляла тебе куски поболь- ше.

У Леты появилось двойственное чувство. Она погружалась в то, что первое впе- чатление от ошибки происходящего, за которым она наблюдала, больше не относилось к объекту – девочке – но легче от этого ей не стало.

Питер побледнел и он уперся на одно колено, чтобы не упасть. Кристина улыба- лась с задумчивой меланхолией.

Все в порядке, – произнесла она. – Раз ты меня не ненавидишь, можешь убить меня. Тебе лучше сделать это сейчас, пока я такая, как ты хочешь. Это уже случилось, у тебя мало времени. Я не могу больше себя контролировать, как ты не можешь поменять местами день и ночь. Делай, что должен, пока еще день. Ты создал меня. Я твоя.

Она положила руки на пол и подползла на четвереньках, остановившись, когда между их лицами осталось не больше дюйма.

Ты мой создатель, можешь делать со мной все, что захочешь.

Питер встал на колени в последних лучах дневного света, падающего на глаза, которые теперь, в подлунном мире, едва казались живыми.

О, Боже, – сказал он. – Пожалуйста, прости меня.

Она снова улыбнулась.

Я никогда не слышала своего имени, – прошептала она, хотя это уже не был голос, говорившей до этого девочки, это был звук похожий на скрип шарниров в воротах ада, звук опаснее всех вещей на свете, которым даже нет наименования.

А затем она превратилась.

Рот Леты открылся, готовый издать громкий вскрик, который так и не прозвучал.

Роман схватил ее за руки, поднял и отвел обратно к алтарю. Питер перекатился назад за скамью. Кристина дрожала и выла и монстр в ней, был куда больше и злее ее са- мой, вырвался наружу сквозь лопнувшую, как от взрыва, плоть, словно детонировала огромная бомба эффективного насилия. Превращение было мгновенным и беспово- ротным. Теперь животное. Теперь убийца. Стоит, размерами с голодающую лошадь, а на ее белом меху висят окровавленные куски одежды, кожи и плоти. Убийца до кончи- ков волос. Оно посмотрело на Питера. Все было написано у него в глазах. Присело на тонкие спичечные ноги, затем распрямило их в бурлящей ярости и зверь, опьяненный

витающим в помещении страхом, бросился, чтобы убить.

Но произошло то, что могло показаться смешным в других обстоятельствах: про- вод удлинителя отдернул это назад в воздухе с подрезанным визгом, все тело, щелкнув позвонками, рухнуло на землю. Оно рвалось вперед, царапая пол когтями, и чем силь- нее были попытки сопротивления, тем туже затягивалась петля удлинителя. Из лязга- ющей пасти брызгала пена, ее белые хлопья попали Питеру на лицо, когда он появился из-за скамьи. Лицо Питера спокойное и понимающее. Понимающее зверя. Его имя, не такое уж тайное, было Боль.

Роман, заграждая собой Лету, возился с кейсом, наконец, достал секиру и наде- ялся, что у Питера еще остались какие-нибудь карты в рукаве, потому что, держа ее сейчас в своих руках перед лицом примитивной ярости, выпущенной из клетки, он осознал – нет такого оружия, которое способно победить этого зверя. Еще меньше ком- форта доставляло то, что Питер спокойно стоял там, наблюдая, как белый волк зарычал и вспенился, напрягшись так сильно, что чуть не удушился, и шнур уж точно долго его не удержит, а Питер просто стоит там, будто смотрит как догорает сарай, от попавшей

в него молнии, или на любой другой природный феномен, происходящий по случайно- сти.

Сделай же что-нибудь! – крикнул Роман. У него не было лучшей идеи.

Питер отвернулся от белого волка и Роман заметил теперь, что он что-то держит в руках, ранее лежавшее за скамьей. Банка. Питер вытер волчью слюну с лица. Затем открыл емкость и погрузил в нее руку. Это не то, что имел в виду Роман. Белый волк отступил и предпринял еще одну попытку броска, дернулся в другую сторону, шнур запутался вокруг его задней лапы. Как актер, наносящий сценический грим, Питер натер жиром свое лицо и повернулся обратно к белому волку. Роман понял.

Питер! Нет!

Но Питер проигнорировал его. Белый волк, зажав провод в челюстях, сомкнул их вместе с режущим слух щелчком и поднялся во весь рост с перегрызенным удлините- лем вокруг шеи. Оно двинулось вперед и остановилось перед Питером. Лета закрича- ла, наконец-то присоединившись к происходящему, и впилась ногтями в плечо Романа, стараясь вырваться от него, но он крепко держал ее, помня, что у него есть работа, которую нужно делать и он ее делал. Стоять между этим и ею.

Белый волк обнюхал лицо Питера и пробно облизал. Питер стоял. Он закрыл свои глаза. Как будто оценивал аромат духов или ожидал поцелуя. Но на самом деле он вспоминал. Это был первый волк, с которым он столкнулся после Николая, он вспом- нил с внезапной живостью чувство языка Николая. Прекрасное воспоминание, пойдет для последнего, прежде чем он лишится своего человеческого лица.

Белый волк прыгнул и сорвал лицо с его тела.

Лета продолжала кричать, но Роман не был уверен: что-то не так с его слухом или же крик где-то далеко, далеко позади. Питер сжался на полу, а белый волк опустил голову и лакомился остатками жира. Плохой знак, зверь погрузивший морду в лицо

его друга, и перед глазами Романа всплыла старая цитата, которую Джейкоб Годфри счел важной записать позади своего портрета: НАША ЛЮБОВЬ НЕ ДОЛЖНА БЫТЬ СУЩНОСТЬЮ СЛОВ И МИЛЫХ ТОЛКОВ. ОНА ДОЛЖНА БЫТЬ ОТРАЖЕНИЕМ

ДЕЙСТВИЙ И ИСКРЕННОСТИ. Роман кивнул. Настал его момент. Этот зверь не хочет его, он хочет ее, и этому не бывать. Оно придет за ней, и он бросится на него и, возможно, сумеет убить, хотя, скорее всего, оно убьет его, но, в любом случае, сперва

оно должно пройти через него. Он видел в зеркале бьющееся сердце, его Убийство,

и он знал, сердце было его собственным, как и все сердца, от этого не спрятаться. Но ради нее он готов, может он и не был воином, но одно точно управляло им – величай- шая и эпическая сила любви.

Белый волк наконец-то закончил и поднял голову, оставив на полу что-то блестя- щее, и поднял глаза на них. Роман схватил Лету за запястье и сказал:

Когда крикну, беги! Беги за больничный блок, и спрячься так хорошо, как сможешь. Справишься?

Она не ответила ему, и он увидел ужас и скорбь в ее глазах, понял, чтобы она сейчас не попыталась сделать, она ошибется. Варгульф сделал первый шаг от Питера к ним.