Они встали и на ходу продолжили:

Итак, у нас есть еще месяц для поиска плохого волка, – сказал Годфри.

Варгульф.

Как угодно, – произнес Годфри. – А в это время оградим «нашего» от факелов и вил?

Роман кивнул. Более или менее.

Годфри отломил с ветви край засохшего березового листа. По сравнению с по- вседневной жизнью с головой в пасте льва Питера, его пресыщенность и непрони- цаемость – ничто, что тут еще можно сказать? Мудрость там, где мозг соединяется с сердцем и то, что он сейчас чувствовал, было буквальной разницей между жизнью и смертью. Он ощущал нечто, что не чувствовал с тех пор, как прекратил попытки закон- чить отношения с Оливией. Он чувствовал желание выпить, чтобы наконец-то очнуть- ся от всего этого.

Где твоя мать? – спросил он.

Роман смотрел на дорожку, по которой шел.

Она с Шелли.

***

Почти стемнело, и они двое были абсолютно одни. Доктор Годфри вернется после заката, принесет еду и заберет ее домой. Они лежали на куче одеял, расстелен- ных на алтаре, Питер с щетиной и Летой на руках был одет в свитер Годфри. Над ними стекла витража тревожил небольшой дождь.

Они были в постели, – сказала Лета. – Шериф уехал на вызов. Он оставил снаружи патруль, но они ничего не видели. Что бы это ни было, оно пробралось неувиденным и… сделало это. Это не дикое животное. Какой человек способен на такое?

Кот прыгнул на подоконник и уселся на нем; его оборванный хвост раскачивал- ся, маятником считая время. Питер запустил руку под ее футболку и медленным кру- говым движением провел по ее животу. Она же игралась с кольцом змеи, обнявшим ее палец.

Как думаешь, у пластика есть сознание, как у камня или дерева? – спросила она. – Думаешь, он помнит, где он был?

Она взяла его руку и нежно потянула, обняв ею себя, какое-то время они лежали так и слушали дождь. Она думала о жизни, растущей в ней и о тени всех этих смертей. И если все определяется в контрасте, тогда что такое жизнь, как не тень смерти. Тай- на смерти не может быть плохой, потому что без нее не будет и жизни. Жизнь вредна, но она просто случается, как неотъемлемая часть добра. И не остается ничего делать, кроме как родиться и надеяться, постоянно надеяться и чувствовать и не терять время

на проигрыш – реванша не будет.

Она положила его руку себе на грудь.

- В… церкви? – изумился он.

Позже они упали без движений, раскрасневшиеся и задыхающиеся. Она лежала на нем, не двигаясь, в повседневной женской практике мужчины игнорируют после- дующее тепло человеческого тела в подобных обстоятельствах, но ранее этим же днем он понял, что больше никогда снова не будет теплым, потому спокойно принимал его. Неожиданно черная тень промелькнула перед глазами Питера; кот спрыгнул с окна. Он выглянул наружу как раз вовремя, чтобы заметить движение по другую сторону стек- ла, мелькнувший силуэт исчез раньше, чем он смог что-либо предпринять, кроме как испытать мимолетный ужас от увиденных белых волос.

***

Шелли все еще дрожала, когда Роман вернулся домой, так что он тут же заклю- чил ее в объятия, сказав, что приготовит ужин. Упаковка со стейками все еще лежала на кухне, розовые потеки подсыхали на белоснежном кухонном покрытии, а куски мяса на полу, на них наступали. Он прибрался и уже заканчивал промывать горячей водой швабру, когда Оливия сказала:

Что случилось с передней дверью?

Роман обернулся. На ней длинный белый кардиган с рукавами, закрывающими руки вплоть до кончиков пальцев, а волосы собраны в хвост; в ее поведении не было ничего, что могло бы выдать ее отсутствие на протяжении целого дня и ночи или собы- тий, произошедших в это время.

Где ты была? – спросил он.

В Институте. У меня было что-то вроде приступа. Но Йоханн сказал, что тут не о чем волноваться.

Они смотрели друг на друга.

Теперь мне гораздо лучше, – прервала она молчание.

Роман выжал швабру.

***

В другом доме Годфри Мари ждала возвращения своего мужа и дочери. У док- тора Годфри было дурное предчувствие, при столкновении с ней в прихожей. Она знала, что Лета была с ним и даже звонила, дважды, узнать, когда они окажутся дома. И что теперь?

- Приехали так скоро, как смогли, – сказал он, упреждая ее нападки.

Она не ответила. Она подошла, напряженная, как снег, сжатый в кулак, и обняла Лету, крепко. Ее плечи дрожали. Она не злилась, ей просто было нужно обнять свою дочь.

Лета была наверху и Годфри сел в кресло в гостиной и облегченно выдохнул.

Трудный день. Длинный, длинный день. Мари села на подлокотник кресла и, положив руку сзади его шеи, массировала. Они не смотрели друг на друга, он просто сидел и чувствовал приятное давление на своей шее.

Ты ел? – поинтересовалась Мари.

Годфри покачал головой.

Я сделаю тебе мышку, – сказала Мари, сделав свой голос немного гортанным в паро- дии актрисы Рут Гордон. – Милую шоколадную мышку.

Годфри улыбнулся, его плечи затряслись и он засмеялся. Объяснение, почему для них это было смешно, уходит корнями далеко назад.

Годфри сообщил, что собирается принять душ и, что ее предложение звучит про- сто превосходно.

Годфри мылся, и разбирал с беспечной усталой ясностью вину, которую чувство- вал из-за своих уродливых мыслях о жене, женщине, чьим величайшим преступлением было отдать лучшие годы своей жизни браку с человеком, любящим врага, который, как она знала, обладает силой разрушить ее семью. И он пришел ко второму открове- нию за сегодняшний день, более решительному и непосредственному по сравнению с принятием мысли, что человек время от времени становится волком. Ему было стыд- но. Он стыдился, как и Мари, стыдился все эти годы, что они не могли произнести вслух: он был женат на женщине, которую не любил с тех пор, как впервые увидел Оливию.

Он посмотрел вниз и у него было ведение мертвых кусков плоти, срывающихся

с его торса и падающих в смыв ванны. Чтож, тут что-то не так. Что-то не так с тем, как он живет.

Он повернулся, при этом его позвоночник хрустнул. Шесть месяцев, решил он. Шесть месяцев были разумны для выполнения своих обязанностей. После рождения. Прошло уже двадцать лет, но эти шесть месяцев кажутся вечностью. Все эти званые обеды, медленный, но сладкий яд затянувшейся встречи глаз, звон, стоящий в его ушах несколько дней, после чоканья с ней бокалами; полный провал, как врача и мужа и брата, взять ее в качестве пациентки, женщину, ради которой он выдумывал любую причину для встречи, только бы почувствовать, как ее пальцы касаются его ладони, пока она смеется. Знал еще до того, как увидел сам, что ее зад был похож на застыв- шую каплю росы на лепестке розы – двадцать лет назад, шесть месяцев, что прошли, прежде чем он впервые овладел этой прекрасной задницей, были мучением.

Отвлекшись от сорока, насыщенных событиями, часов бодрствования, Годфри почувствовал нечто, что сначала затруднился распознать. Что-то, что в реальном мире едва может быть менее очевидным или неотделимым. Он чувствовал свободу. Просто представьте. По прошествии такого громадного количества времени, времени, когда колеса хоть и поворачивают назад, но все же постоянно движутся вперед, он был всего в каких-то шести месяцах от окончания самого длинного и вместе с тем изо дня в день более удивительного приключения. Он будет жить правильно и будет верить в любовь. Он станет дедушкой, и женится на Оливии.

Позже, в постели, доктор Годфри наконец-то провалился в самый приятный сон в своей жизни.

А затем, прозвенел его телефон, известить, что Кристина Венделл исчезла.