век. Мужчина. Странный мужчина стоял у нее во дворе, не двигаясь. Ее сердце екнуло, но в этот раз она не издала ни звука. Ее родителей не было дома и не будет дома еще долго. Она потянулась к своему телефону, не в силах отвести глаз с человека под дож- дем и его странной спокойности. Начала набирать полицию, когда заметила машину –

«Ягуар». Она захлопнула телефон и, спустившись вниз, открыла входную верь.

Роман? – позвала она.

Сначала она подумала, что он ее даже не заметил; он оставался совершенно не- подвижным как какой-нибудь садовый гном. Но затем он повернул к ней лицо и сказал:

Нет света.

Роман, ты в порядке?

Он выставил свои ладони и смотрел, как сквозь пальцы сочится дождь.

Просто дождь, – ответил он.

Роман, я думаю тебе лучше зайти.

Он не отказался, но и не двинулся с места, и тогда она протянула к нему свою руку. Послышался глубокий раскат грома. Он взял ее руку, и она провела его наверх, в ванную, дав ему свое розовое кимоно фирмы «Секреты Виктории».

Тебе должно пойти, – сообщила она.

Он вручил ей свою мокрую одежду через дверь, она развесила ее на сушилке, затем зажгла несколько свечей в комнате. Когда он вошел, она прижала ладонь ко рту, стараясь сдержать смех - эта детская розовость и его бледность, смешное сочетание.

Сюда, – сказала она. Она усадила его на свою кровать и обернула его плечи пледом, сама же села в кресло-качалку и смотрела на него. Он здесь, Роман Годфри, полуразде- тый на ее постели. Ее сердце билось, щелкая, как желатиновое.

Не то чтобы она хотела Романа. Он был не просто худшим типом тщеславного придурка, но по-настоящему больным идиотом, одним из тех, кто может подойти к вам на танцах и обернуть вас в корсаж из туалетной бумаги – что он и сделал в девятом классе – и она всегда гордилась собой за иммунитет к необъяснимой привлекательно- сти, производимой им на других девушек. Но вот он перед ней. Это бедное промокшее создание, отрешенно смотрящее на пламя свечи – и даже если у тебя есть абсолютный иммунитет к чарам – и Роману Годфри, как твое сердце не может не трепетать от жало- сти к нему сейчас? Что за неудачник!

Что с тобой? – спросила она.

Он опустил голову, чтобы не встретиться с ней глазами. Свеча вырисовывала строгие геометрические линии на его лице. Она заметила красный подтек из-под пла-

стыря на его щеке.

Роман, что случилось?

Он смотрел, не мигая и его щеки блестели, потому что он плакал.

Все в порядке, – сказала она. – В порядке, эй. – Она подошла и присела рядом с ним, взяв его за руку.

Эй, – отозвался он, не поднимая головы.

Почему бы тебе не рассказать мне обо всем? – продолжила она. – Может тебе нужно выговориться кому-то?

Он закрыл свои глаза и опустил лицо на жесткий, уродливый кулак. Затем рас- слабил его.

Роман, – позвала она.

Я урод, – сказал он.

Что?

Я урод. Я уродливый человек.

Роман! – запротестовала она.

Во мне есть уродство, и это невозможно любить.

Он вынул свою руку из ее, закрыл лицо ладонями и заплакал. Покрывало спало и его лопатки, рельефно проступая через халат, поднимались вверх и вниз, словно он пытался летать.

***

Довольно скоро одни вещи сменились другими, и Роман взял одну руку Эшли и прижал ее к деревянной решетке кровати, рядом со второй. Он вытянул пояс из кимо- но, в который до сих пор был одет и связал им ее запястья сложным и видимо часто практикуемым узлом. Она сказала, что он сошел с ума. Он поцеловал ее чуть выше линии трусиков, и в своем мозгу она произнесла: Наконец-то… Тут же скомандовав разуму заткнуться.

Он стянул ее трусы. Ее сердце колотилось, и грудь часто поднималась, но где

бы он ни выучил узел, он был не для представления – сопротивление делало его лишь туже. Он встал на колени над ней, халат распахнулся, обнажив его торс, похожий на плетеную веревку. Он раздвинул ее ноги и опустил между ними голову. Изголовье кровати закачалось. Через несколько минут он остановился, приподнялся, и она почув- ствовала его дыхание.

Твой черед, – сказала она.

Он посмотрел на нее. Было что-то детское во влажности на его лице, и вместе с растрепанными светлыми волосами его облик походил на херувима эпохи Возрожде- ния.

Твоя очередь, – повторила она.

Он поднялся и снял с себя трусы. Ее язык задрожал от его твердости.

Развяжи меня, – попросила она.

Роман проигнорировал ее и, взяв за голени, перевернул ее, но поскольку ее руки были связаны, она не смогла сделать это полностью и в итоге лежала с ногами скрещенными, как ножницы, и неожиданно все изменилось. Эшли слышала истории девушек, попавших в такие ситуации и передумавшие, что делало их жертвами даль-

нейших событий, будто это так работает: ты заходишь так далеко, и в тебе что-то пере-

ключается, и уже не винишь себя за то, что ты маленькая шлюшка, жаждавшая член. Но теперь она поняла: это все не так. На самом деле ты не меняешь свое решение, то, что меняется, это твое тело, говорящее что правильно, а что нет, и до сего момента она не подразумевала, что подобные вещи могут резко начать казаться столь неправильны- ми. Она начала бороться с узлом, но он держал ее крепко.

Роман! – сказала она.

Чувство присутствия исчезло с его лица, его зеленые глаза были окнами в ничто.

Они были как ртуть.

Роман, пожалуйста, развяжи меня, – попросила Эшли. – Мне это не нравится, Роман.

Он, крепко зажав ее бедра, надавил и вошел в нее. Она была очень влажная от собственных выделений и его слюны, и было нечто уникально ужасное в легкости его насилия.

Роман! Роман, хватит. – Сказала она в надежде, что он просто увлекся, как иногда это свойственно парням. Но в его глазах она увидела другое: что-то ушло из них, и она не знала куда.

Он двигал своими бедрами быстро и сильно. Она попыталась скрестить ноги, поме- шать ему, но он твердо держал их своими руками.

Роман, хватит!

Самое страшное, что он хотя бы мог выглядеть, будто ему хочется этого. Часть ее не ощущала связи происходящего с ее телом с насилием, лишь, шатающаяся в такт, спин- ка кровати напоминала ей об этом. Она была слишком напугана, чтобы говорить, но слышала свои мольбы, слышала свой плач и всхлипы и звучала именно как истеричная девка, которая сама себя бьет или режет или что-то еще. Она приказала телу замолчать. Как бы он не желал от нее другого, он не получит ее страданий.

Но ее тело не хотело сотрудничать. Она слышала, как оно продолжает бороться и ума- лять его и отказываться принять, что позволить этому продолжиться, пока все само не закончится – лучшая идея. Оно отказывалось принимать такое обращение с плотью. И она смирилась: ее глупое тело не так уж и ошибается.

Затем Роман остановился. Он наклонился и приблизил свое лицо к ее. Он смотрел ей в глаза. Его глаза были окнами в ничто. А затем в них не стало окон, осталось только ничто.

Ты хочешь, – сказал он.

После этого она снова почувствовала себя, ощутила себя в этой комнате, в этой крова- ти, трахающейся с Романом. Худой, выделяющиеся на его шее и руках вены, кимоно, развивающееся эфирным призраком позади него – и она хотела больше, чем уже полу- ченное могло ее удовлетворить.

Он посмотрел в ее глаза и приказал сказать ему, что он урод – она подчинилась. Заста- вил повторять ее снова и снова. И каждый раз ему было больно от ее слов. Он смотрел в ее глаза.

Кончи, – сказал он.

Она вскрикнула одновременно с тем, как эта команда прошла по самым потаенным и скрытым уголкам ее тела.

***

Роман взял свою одежду и вернулся в комнату, начав работать с узлом, ослаблять