Чоссер не могла представить себе более угрожающие климатические условия, чем улыбка, с которой эта леди предлагала ей остаться в Доме Годфри. Чоссер извини- лась и взглянула на Романа, и это взгляд отчасти был мольбой.

Когда они остались наедине, Оливия взяла стакан Романа и отпила. Ее глаза опу- стились вниз, на мокрые круги на столике, которые она вытерла своим рукавом.

Знаешь, – сказала она, – в этом доме всегда есть подставки.

Он пробурчал извинения.

Что с твоим лицом?

Просто царапина.

Она грустно улыбнулась.

Глупая обезьянка.

В этот момент зазвонил его телефон, он ушел в соседнюю комнату и ответил.

Мари в истерике, – сказал ему доктор Годфри. – А у меня тут просто цирк, и нет шан- са пока вырваться. Есть идеи, куда могла подеваться Лета?

Он встал у окна, глядя наружу на дождь и деревья.

Да, – ответил Роман. – У меня есть догадка.

***

Ты приятно пахнешь, – сказала Лета. – Чем-то сладким, как щеночек.

Она сидела верхом на нем на диване, его рубашка снята, но они все равно были еще одеты. Он провел своим пальцем вниз по ее руке.

Она вздрогнула и, улыбнувшись, сказала:

Гусиная кожа.

Ее палец проследовал вниз по волосам на его груди к его животу, на который она положила ладонь. Его живот был волосатый и выпуклый, как стакан, наполненный до краев.

Расскажи мне каково быть цыганом, – попросила она.

Почему никто не замечает, что я еще на половину Итальянец? – удивился Питер.

Точно, но всем наплевать! – сказала она в ответ.

Питер задумался об этом.

Однажды, Николай поймал фею.

В смысле фею?

Он был раздосадован.

В прямом. Фею. Какой еще тут может быть смысл? – Он привстал. – Одной летней ночью я был у него дома, мне было восемь или девять, и Ник сказал, что хочет мне что-то показать, выключил свет и дал мне банку с маленьким светлым пятном внутри.

Я сказал, «Ник, это светящийся жук». А он ответил: «Приглядись получше». Так что я пригляделся и это был не светящийся жук, там был человечек, девочка, не выше ногот- ка, с крыльями, как у стрекозы. И она светилась.

Во что она была одета?

Питер вскинул брови.

Я сказал, «Ебать, Ник, где ты нашел ее?» и он ответил, что она просто летала рядом с лампой на крыльце вместе с молью. Сначала он попытался поймать ее руками, но она ужалила его.

Феи жалят?

Смеешься что ли? Феи страшнее даже ебанных пчел.

Эта новость удивила ее.

Что ты с ней сделал?

Держал у себя какое-то время.

И чем ты ее кормил?

Мухами.

Она возмутилась:

Милые феи не едят мух!

Конечно едят. Ловят их прямо в полете и разрывают на части. Зрелище получше, чем тарантул, охотящийся на сверчков.

Она задумалась.

Что с ней случилось?

Она умерла. Они не живут долго в заключении. В один день на дне банке просто лежала худая, бледная старуха. Ее крылья отпали. Сначала я подумал что она просто спит, потому легонько встряхнул банку. Она была определенно мертва.

Ты не хлопнул в ладоши? Он взглянул на нее.

Ну, это же фея, – сказала она. – Они волшебные.

Питер философично пожал плечами.

Смерть – вот блядское волшебство, – сказал он.

Лета молчала. Затем резко приблизилась и зависла над ним, лицом к лицу.

Прости, но такие вещи мне не по душе.

Он стянул через голову ее футболку, отбросив к своей, покусывая ее язык, кон- центрировался на снятии лифчика. Ее груди свободно выпали из него, по их краям следы полос на коже, от узкой ткани. Она сделала облегченный выдох. Питер провел своей рукой по ее животу.

Ты серьезно?! – улыбнулась она.

Она переместила его руки на свою грудь, положив свои на его и немного сжав. Удовлетворенно выдохнула. Питер рассматривал этот дар – свои руки на ее опухших грудях – с двойственным чувством.

Ты должна знать, я не очень подхожу для отношений, – сказал он.

Она удивленно посмотрела на потолок.

Скажи мне, как такой большой, волосатый идиот, может так хорошо пахнуть?

Я хотел сказать, то о чем ты говоришь это большое дело и все такое, – сказал Питер.

Ебля? – спросила она.

Для молодого человека, который посвятил предсказуемое количество душевных ресурсов на то кого и как он хотел бы трахнуть, ему не нравилось, что она употребляет это слово. Оно не создано для девушек, и ему было не по себе.

Она сидела на нем верхом и наслаждалась его дискомфортом. Она могла назвать точный момент, когда решила, что Питер переспит с ней сегодня, и он был этим утром, когда примеряла и отбрасывала в сторону многочисленное нижнее белье, поняла, что делает это только из-за него и если он вынуждает ее делать такое, то ему лучше выпол- нить свою часть сделки.

Но что касается ее девственности. По ее мнению причина, почему в большин- стве случаев девушки хранят девственность, кроется в их желании чувствовать себя особенными, а ни какими-то старыми шлюхами. Лета никогда не считала подобные доводы за собственную мотивацию. Она рассматривала это верхом тупости, когда

кто-то относился к этому «не выбору», как к некой разновидности достижений и если девушка хочет иметь секс с кучкой парней или кучу секса с одним парнем и это делает ее счастливой, что может быть в этом плохого? Что плохого в желании того, что делает тебя счастливой? Потому она сказала себе, что когда она встретит человека, которому очень-очень захочет показаться без одежды, чтож тогда ставки сделаны; она просто ждала, когда почувствует это.

Лета не знала правильно ли иметь секс с Питером Руманчеком; но не могла най- ти доводов почему бы и нет. Но затем случилось нечто. Ангел, с нимбом, подарил ей чудо и после этого, нельзя больше врать себе, правильное отменяется. И если уж быть честной с собой, Лета желала дать познать себя без одежды нескольким парням – она хотела чувствовать их дыхание на своей коже и держать их пенисы в руке, но то, что ее по настоящему сдерживало, была идея «не выбора» переходящая в некое достижение, понимания что она особенная, а не просто какая-то шлюха. Это больше не приемлемо; врать самой себе, не та опция в мире, что оставляет за собой благо.

***

Роман смотрел.

Струи дождя стекали по стеклу, и Роман видел их обоих внутри. Они были на диване. Она лежала снизу, он был на ней. Ее рука раскрыта и его пальцы лежат между ее. Роман стоял в кустах с прилипшими ко лбу волосами и мертвыми, опущенными руками и смотрел. Питер подсуну под нее свою руку и начал ласкать клитор, ее рот издал стон, его волосы упали на ее лицо и ее рот закрылся. Она сосала их. Сосала его блядские крысиные волосы. Дождь бил по земле под его ногами, как тысяча булавок, падающих на стальной лист.

Роман отвернулся и пошел назад, к своей машине. Его влажная одежда прилипа- ла к коже, он старался стереть дождевые полоски с лобового стекла дворниками – без- результатно – они собирались вновь. Ничего кроме высшей меры беспорядка. Вот что это было.

Тени, танцевавшие в уголках его глаз, теперь собрались вместе в безжалост- но-черном милосердии.

***

Стены окрасились белым с новым блеском молнии, мир словно разрывается на части. Эшли Валентайн вскрикнула, когда погас свет. Ее сердце подпрыгнуло в темно- те, и она засмеялась. Мы не можем знать смеемся ли мы над собой за наши глупости или чтобы забыть, что мы не глупы и, чтобы убедить самих себя, что мы все еще здесь.

Как и во множестве случаев, скорее всего из-за того и другого вместе. Эшли подошла к окну и выглянула наружу, проверить, кто еще остался без света. Весь квартал был во тьме, потому у нее заняло некоторое время заметить странную фигуру во дворе. Чело-