Немногое изменилось в жизни “Двины” и с началом первой мировой войны. Но с осени 1915 года “Двина” получает новое и неожиданное назначение: бывший крейсер становится плавучей базой английских подводных лодок, действующих в Балтийском море.

Это было вызвано увеличением численности английского соединения по прорыву новых лодок через балтийские проливы. Учебное судно, а в прошлом корвет “Рында”, где ранее базировались подводники, стало тесно для них.

К этому времени “Двина” была практически разоружена (сохранялись только 6 устаревших 47-мм орудий). Была резко сокращена (до 680 тонн) емкость угольных ям. Места демонтированных устройств и механизмов, погребов и угольных ям заняли стеллажи для многочисленных запасов и дельных вещей для английских лодок. Здесь же были размещены около 60 торпед. Значительную часть корабля превратили в общежитие для подводников и русского обслуживающего персонала.

Именно сочетание русских мин и английских торпед остановило немецкий “флот открытого моря”, прорвавшийся августе 1915 года в Рижский залив.

Совершив стратегический прорыв к Риге, они отказались от его развития, будучи “связаны” лучшими в мире русскими минами, беспримерной храбростью моряков канонерской лодки “Сивуч” и, наконец, торпедой английской подводной лодки Е-1, поразившей один из лучших кораблей германского флота — линейный крейсер “Мольтке”.

Но с нарастанием трагических событий в России отношения с союзниками быстро портились. Живя на одном корабле, англичане и русские стали неприятно удивлять друг друга всё больше и больше. Англичан поражала “забитость” русских нижних чинов, “вынужденных отдавать салют каждому офицеру”, а русских, в свою очередь, “чрезмерные”, с их точки зрения, требования: обеспечение “чрезмерной” чистоты, спортивных занятий и “деликатного” обращения с точными, механизмами и т. д.).

После Февральской революции, 31 марта 1917 г., под давлением “революционных масс” Морское министерство издало указ “о возвращении названий кораблям, отнятым у них за революционные выступления”. “Двина” снова стал “Памятью Азова”. Отношения теперь уже “бывших союзников” стремительно ухудшались с нарастанием развала русского флота и падением дисциплины в нем. С заключением брестского мирного договора какие

бы то ни было отношения вообще стали невозможны. Весной 1918 года англичане взорвали свои корабли и эвакуировали личный состав соединения.

В годы гражданской войны старый крейсер находился в частичной консервации в Кронштадте. Казалось, что долгая и мирная жизнь корабля также мирно закончится у причальной стенки Кронштадстской гавани. Но судьбе было угодно распорядиться иначе. Гражданская война повсеместно бушевала на территории бывшей Российской Империи. Шла она и в Финском заливе летом 1919 года.

Вследствие Ледового похода, совершенного в 1918 г. ядром сил Балтийского флота, наступавшая на Петроград армия Юденича практически не имела морских сил. Эту поддержку с моря обеспечивал флот Великобритании. Вчерашние союзники бросили для уничтожения остатков Балтийского флота самые современные боевые машины своего времени: самолеты и торпедные катера.

В ночь на 18 августа 1919 года английские моряки провели комбинированную наступательную операцию по уничтожению боевых кораблей Рабоче-Крестьянского Красного флота: семь английских торпедных катеров с рассветом прорвались в акваторию Кронштадтской гавани. Действия их были согласованы с одновременным отвлекающим авиационным налетом и хорошо организованы. Но, несмотря на большие потери (3 из 7 катеров, участвовавших в атаке), успех английских катерников был не так значителен, как следовало бы ожидать. Не добившись ни одного попадания в линейные корабли, англичане лишь вывели из строя додредноут “Андрей Первозванный” и потопили старый крейсер, стоявший ближайшим к выходу из гавани и всем бортом развернутый в сторону атаки.

Как боевая единица “Азов” не представлял военной ценности. Но как плавбаза он продолжал использоваться подводными лодками. Проведенная за два дня перед атакой аэрофотосъёмка зафиксировала две из них, пришвартованные к “Азову”. Но за это время лодки сменили место стоянки, и крейсер один оказался “на линии огня”.

Так, на 31-м году своей непростой жизни “Память Азова” принял свой первый и последний бой.

Пораженный двумя торпедами вчерашних союзников, домом и прибежищем которых он был почти три года войны, корабль лёг на грунт, с креном примерно 60° на борт в сторону выхода из гавани. Ведение же какой — либо борьбы за живучесть представляется в условиях “РККФ образца лета 1919 года” маловероятным.

В течение еще шести лет полузатопленный остов корабля лежал на дне Кронштадтской гавани. Намеченные на 1921 год работы по его подъёму были отложены, и только 25 ноября 1925 года крейсер “Память Азова” был официально исключен из списка кораблей РККФ. ^{6}

От 2 мая 1918 г.

11 апреля по уходе последнего каравана судов я вместе со штабом перешел на “Память Азова”, где в полдень и был поднят мой флаг, причем и здесь, как и везде, был полный хаос.

Мною были приняты меры к скорейшей регистрации оставшихся судов и личного состава, и начался перевод всех судов в Северную гавань. Весь день 11 апреля налаживали службу штаба и возились с радиотелеграфом, который был готов при усиленной работе телеграфистов только к полдню 12 апреля.

12 апреля в 9 час. утра, согласно решению, принятому мною и комиссаром Жемчужным ^{7}, на судах поднят Андреевский кормовой флаг.

12 апреля с утра начались отдельные выступления белой гвардии, и в городе начали раздаваться выстрелы. К 12 час. на всех наших судах были подняты флаги “Щ”, ^{8} как то было обусловлено Гангэудским договором. О поднятии флагов мною было сообщено но радио германскому адмиралу. К полудню в городе ружейный и пулеметный огонь усилился; к этому времени германские войска вступили в предместья Гельсингфорса.

Стрельба продолжалась достаточно долго, и с “Памяти Азова” было видно все разгоравшееся зарево большого пожара. Находившиеся в Южной гавани тральщики обстреливали артиллерийским огнем город. Вслед за вошедшими тральщиками пришел германский броненосец “Беовульф”, ставший с застопоренными машинами в Северной гавани и произведший 5 выстрелов по Сэрнесу.

Вечером 12-го и в ночь на 13 апреля части германских войск высаживались в Сандвике, и на Скатуддене; высажена была пехота, морская пехота и десанты с судов флота.

Во время обстрела города снаряды начали падать в Северной гавани вблизи наших судов; одна шрапнель разорвалась над буксиром, стоявшим у борта “Памяти Азова”, другая у самого борта; об этом мною было дано радио германскому адмиралу, вскоре обстрел прекратился. Утром 14 апреля были еще слышны выстрелы в Сэрнесе. На внутренний рейд вошли и стали на якорь германские дредноуты “Вестфален” под флагом адмирала Майера и “Позен”. Русское население почти не пострадало — убит случайно пулей на “Лаве” доктор Кистяковский, кроме того, убито и ранено несколько матросов на судах в Южной гавани, число их и фамилии установить не удалось. Среди русского гражданского населения, насколько известно, нет ни раненых, ни убитых.

13-го после полудня ко мне на “Память Азова” прибыли от германского адмирала капитан-лейтенант Клип и капитан-лейтенант Вольф. Капитан- лейтенант Клип сообщил: 1) что германское морское командование будет стоять на точке зрения Гангэудского договора, 2) просил прислать списки всех судов, находящихся под моим командованием. Мне ими был задан вопрос о том, разоружены ли наши суда и где находятся замки от орудий. Сообщил, что все выполнено и что замки на “Мете”, стоящей на рейде. Офицеры и команда должны находиться на кораблях и права свободного хождения по городу не имеют, что вызывается желанием избежать всяких недоразумений и не прекратившимися еще боевыми действиями. В заключение капитан-лейтенант Клип сказал, что все переговоры с нами поручено вести капитан-лейтенанту Вольфу, в ответ на это я указал, что от нас будет капитан 2-го ранга Сахаров.