– Мици, тебе надо ехать прямо сейчас, немедленно! Пожалуйста, – попросил он.

Димити не заметила, что у него выступил пот на лбу и над верхней губой, что его лицо было пепельного цвета, а руки тряслись, когда он снова пригладил волосы.

– Конечно, Чарльз. Я тебя ждала. Но я еще не собрала вещи. У меня есть для этого время? Просто возьму кое-какую одежду и еще несколько разных вещиц…

– Что? Нет, дорогб каждая минута! Пожалуйста, поедем немедленно! – Он схватил ее за запястье и потянул к машине, но потом остановился. – Погоди, а Валентина дома? Позови ее тоже, и возьмите ваши лекарства, любые, какие у вас есть. Берите все!

– Валентина… но зачем понадобилась моя мать? Нам она не…

– Она дома?

– Да, спит.

– Ну, так разбуди ее, черт возьми! Живей!

Его внезапный сердитый крик был таким громким, что она отпрянула, и таким яростным, что капелька слюны упала на ее щеку.

– Я не понимаю, в чем дело! – крикнула Димити. Чарльз посмотрел на нее нетерпеливым, безумным взглядом. – Она не проснется, – добавила девушка. – Сегодня днем она была занята…

– Тогда тебе придется поехать одной. Селеста и Элоди… они очень больны. Ты должна им помочь.

– Но я…

Не обращая внимания на протесты, Чарльз потащил ее к автомобилю. Она подчинилась, но у нее в груди заворочался смертельный ужас.

Конечно же, Чарльз повез ее в «Литтлкомб», последнее место, в котором ей хотелось бы очутиться. Он мчал с бешеной скоростью и чуть не столкнулся с хлебным фургоном, когда выехал с ведущей к «Дозору» дороги на главную улицу деревни. Когда автомобиль подкатил к «Литтлкомбу», Димити закрыла глаза и не тронулась с места. Чарльзу пришлось чуть ли не силой выволакивать ее из машины. Его пальцы при этом впились в ее руку, зубы выбивали дробь.

– Я вызвал двух докторов из разных мест, но они оба сейчас находятся на вызовах в нескольких милях отсюда, у других пациентов… Мне сообщили, что помощь придет не раньше чем через час. Посоветовали чаще поить заболевших водой, но… они не могут ее проглотить. Им и в рот-то ее взять трудно. Ты должна их вылечить, Димити! У тебя, верно, есть какое-нибудь снадобье, которое поможет. Какая-нибудь трава… – Обри замолчал и с такой быстротой потащил Димити к входной двери, что девушке пришлось побежать, иначе она бы упала. На пороге Димити уперлась в дверной косяк и с усилием вырвалась из рук Обри, заставив его остановиться. – Что ты делаешь? Идем! – крикнул он.

– Мне страшно! – воскликнула она.

Это не было ложью, но даже в малейшей степени не передавало, каким огромным, уродливым и растерянным чувством был этот страх. Ей вдруг показалось, что вход в «Литтлкомб» похож на дыру, ведущую в ад или в логово какого-то дикого зверя. Чарльз посмотрел на нее глазами, полными слез.

– Пожалуйста, Димити, – произнес он с отчаянием в голосе. – Прошу, помоги им.

У нее не оставалось иного выбора, кроме как войти.

Обе заболевшие находились в большой спальне, на одной кровати. Селеста полулежала, прислонившись к стене. Вся ее блузка была в рвоте, рядом стояла миска – немного рвоты попало и туда. Длинная струйка густой слюны свисала с ее подбородка. Каждые несколько секунд тело Селесты содрогалось от резких судорог, словно по нему пропускали разряды электрического тока. Запах в комнате стоял ужасный. Делфина держала мать за руку, сидя рядом с кроватью на корточках. На ее лице застыло выражение глубокого страдания. На другой стороне матраса лежала Элоди, ее маленькое тельце было скрюченным и неподвижным.

– Элоди хуже, чем Селесте. Займись ею первой, – проговорил Чарльз, подталкивая Димити к больной дочери и возвращаясь к Селесте и Делфине.

– О, пожалуйста, сделай что-нибудь, Мици! Тебе наверняка известно, что им дать… ты знаешь, что им поможет! Прошу тебя! – умоляла Делфина, рыдая.

– Я… я не знаю… А что с ними случилось? – запинаясь, произнесла Димити.

– Мы никак не можем понять! Должно быть, они что-то съели! Какую-нибудь из трав, которые я сегодня принесла… Я ходила их собирать одна и оставила собранное маме на обед. Она сварила из них суп, который Элоди тоже поела, когда мы вернулись домой. А я к нему не притронулась, и папа тоже… Наверное, я сорвала что-то не то, Мици! Я уверена, что не… Я брала лишь знакомые травы, но ведь я могла ошибиться, правда? Наверное, так и случилось!

Она зарыдала, прикрыв ладошкой рот, но быстро овладела собой и схватила руку Селесты, когда ее опять стало тошнить и желтая жижа потекла по подбородку. Потом несчастная опять содрогнулась в конвульсиях и при этом сильно ударилась затылком о стену. Руки, лежащие на постели, напряглись. Димити видела ее глаза. Черные, как ночь. Черные, как ложь. Черные, как убийство. Зрачки так сильно расширились, что глаза перестали быть синими. Они походили на открытые двери, достаточно широкие, чтобы через них могла выйти душа. Внезапно Селеста быстро заговорила по-французски. То был сплошной поток непонятных звуков, больше похожих на ворчание зверя, чем на человеческую речь. Делфина снова заплакала и попыталась взять руки матери в свои, но Селеста вырвалась и принялась водить по сторонам своими широко распахнутыми черными глазами, как будто видела вокруг себя каких-то монстров.

Димити присела на корточки рядом с Элоди и взяла в руку ее запястье, нащупывая пульс. Он оказался слабым и непостоянным. Все тельце девочки было выгнуто дугой и напряжено, каждый мускул был крепко натянут, точно тетива лука. Ее лицо было неподвижно, глаза, точно такие же расширенные и черные, как у матери, смотрели в одну точку. Струйка слюны успела намочить матрас у ее подбородка. Девочка походила на одержимую демонами, а возможно, и на самого демона. У Димити даже пошли по коже мурашки, когда она приложила ухо к самому ее рту и почувствовал легкое прикосновение воздуха, выдыхаемого в ничтожных количествах. Голова у Димити была такой же пустой, как глаза у Селесты и Элоди. Больше всего на свете ей хотелось убежать из комнаты, оказаться подальше от этого ложа смерти. Да, ложа смерти, потому что иначе назвать его было нельзя. Они съели ее корешки, это не вызывало сомнений. Предательски сладкие, очень ароматные. Если Селесту с Элоди и можно было спасти, то совсем не с помощью каких-либо знахарских снадобий. Настоящий доктор был их единственной надеждой, но и в этом случае результат зависел от того, как долго им придется ждать помощи.

– Когда это началось? – спросила она без всякого выражения.

Внезапно она почувствовала себя очень сонной. Хотелось лечь, закрыть глаза и уснуть.

– Примерно… часа два назад. Когда мы вернулись из города, у Селесты разболелся живот. И к тому времени, как ее стало тошнить, Элоди успела поесть супа и тоже почувствовала себя плохо… Какое лекарство ты им дашь? Что можно сделать?

Чарльз, прикусив губу, смотрел на нее немигающим ястребиным взглядом. Димити понимала: он ожидает, что она их вылечит, спасет, – и едва справилась с внезапно накатившим на нее безумным желанием расхохотаться. Вместо этого девушка покачала головой и увидела, как вытянулось его лицо. Было чересчур поздно. За два часа яд успел впитаться слишком сильно, чтобы чем-то можно было его вытянуть.

– Я ничего не могу сделать. Яд слишком сильный. Я уже… видела такое раньше.

Крысы. Крысы в углах комнаты, которые вертелись и извивались в предсмертной пляске. Она вскочила на ноги, с ужасом оглядев семейство Обри.

– Так ты поняла, в чем дело? И знаешь, что они съели? – спросил Чарльз.

Димити вдруг ощутила, что ей не хватает воздуха, чтобы ответить. Она кивнула и почувствовала, как на нее глядят пустые глаза Селесты, похожие на чернильные пятна. Ужас охватил девушку, и она покачнулась.

– Болиголов, – произнесла она наконец. – Цикута.

Это название они знали. Чарльз побледнел еще сильнее. Делфина, приоткрыв рот, изумленно уставилась на Димити.

Наступила долгая пауза, заполненная только хриплым дыханием Селесты и странным бульканьем, которое вырывалось из горла страдалицы всякий раз, когда ее тело напрягалось от очередной судороги. Элоди не издавала ни звука.