– Ты имеешь в виду… – Чарльз кашлянул и провел руками по лицу. – Ты хочешь сказать, что они в опасности? Что они, возможно, умрут?
Казалось, он не верит в то, что услышал, и не замечает Делфину, которая опять разрыдалась. Димити встретилась взглядом с Чарльзом и сумела при этом не отвести глаза. Комната была заполнена тенями и бесами, корчащимися крысами и черными, совсем черными глазами, затоплена омерзительным морем слюны и желчи. Димити чувствовала себя так, будто ее мозг вот-вот разлетится на куски.
– Да, – ответила она. Чарльз уставился на нее, словно это короткое слово парализовало его. – Их надо отправить в больницу. Немедленно. Они не могут ждать доктора или приезда «скорой помощи». Везти следует прямо сейчас. В Дорчестер. И там нужно рассказать врачу о том, что они съели…
– Ты поедешь с нами. Без тебя мне не справиться. Возьми Элоди. Делфина! Открывай двери!
Чарльз поднял содрогающуюся Селесту на руки и понес к выходу. Делфина бросилась вперед расчищать перед ними путь, а Димити осталась, чтобы поднять Элоди. Она сделала это медленно, почти с нежностью. Худенькое тельце было словно выточено из какого-то особого дерева, жесткого и неподатливого, но в то же время теплого. Когда Димити подняла Элоди, в лице девочки ничего не изменилось и его выражение осталось прежним. Когда же она донесла ее до машины, то подумала, что бедняжка, наверное, больше не дышит. Во всяком случае, она не замечала, чтобы из открытого рта Элоди выходил воздух. Казалось, за черными расширенными зрачками глаз больше ничего нет. Так что, когда Димити садилась в автомобиль, у нее кожа покрылась мурашками. На заднем сиденье она оказалась прижатой телом Элоди и почувствовала себя пойманной в ловушку, из которой нельзя ускользнуть.
Зак бросил изумленный взгляд в сторону людей, сидящих у стола на кухне Ханны. Илир, выражение лица которого говорило, что он опять мечется между страхом и гневом, сидел вполоборота к двери и держал за руку высокую худощавую женщину. Она обнимала маленького мальчика лет семи или восьми. Зак смотрел на них, а они на него. Их лица показались ему бледными от усталости. У женщины волосы были темно-каштановые, длинные и прямые, расчесанные на прямой пробор и завязанные сзади в простой хвостик. Она морщила лоб, выдавая тем самым внутреннее беспокойство.
– Зак, позволь тебе представить Розафу Сабри, жену Илира, и их сына Бекима, – сказала Ханна, вставая рядом с Заком, и он увидел, как она напряжена от переполняющих ее чувств.
– Здравствуйте, – произнес он неестественным голосом.
Илир нетерпеливо сказал на родном языке что-то, и Розафа посмотрела на него с тревогой.
– А по-английски, Илир? – спросила Ханна.
– Они не могут здесь остаться. Даже на ночь, – ответил он.
– Я знаю, – согласилась с ним Ханна. – К сожалению, Розафа, у нас произошла небольшая… заминка. – Зак видел, что все взгляды обращены к нему, будто он один во всем виноват, и сильно потел под надетым под куртку свитером, ощущая неприятное покалывание, что заставляло его чувствовать себя еще более неуютно. – Но наш друг отведет вас в какое-нибудь безопасное место. Похоже… сюда скоро может нагрянуть полиция…
– Полиция? – переспросила Розафа, услышав знакомое слово, и ее глаза расширились.
Мальчик, который сидел рядом с ней, не отреагировал никак. Он отстраненно смотрел на Зака – так, словно только что проснулся. Когда мать встала и потянула его за собой, он тоже поднялся, но медленно и неуклюже. Розафа нагнулась, взяла его на руки и посмотрела сперва на Ханну, затем на мужа. Зак понял, что как бы сильно эта женщина ни устала, она была готова взять сына и бежать. Путешествие изнурило их, и они очень нуждались в отдыхе. Зак почувствовал, что краснеет при мысли о том, насколько он был убежден, будто Ханна занимается контрабандой предметов искусства или наркотиков, тогда как она провезла тайком нечто более ценное, более хрупкое.
– Теперь ты видишь? Понимаешь, почему я не могла сказать? Отчего все требовалось держать в тайне? – спросила Ханна, пристально глядя на Зака.
– Ты могла на меня положиться. Я бы понял.
– Я этого не знала. Не была уверена. Но теперь я на тебя надеюсь. Забери их куда-нибудь. Прямо сейчас, пока не приехала полиция. Ладно?
– Куда… и как я их заберу? Мне взять джип?
– Нет, если отправишься по дороге, тебя увидят, а если поедешь по полям с выключенными фарами, то сломаешь себе шею. Идите пешком в какое-нибудь безопасное место. Куда угодно.
– «Дозор»! Я возьму их в «Дозор», – предложил Зак.
Ханна нахмурилась, но потом, поколебавшись, все-таки кивнула:
– Ладно. Скройтесь там и не высовывайте оттуда носа. Надеюсь, никому не придет в голову искать вас в «Дозоре».
– Почему?
– Потому что… Не важно. Уверена, все кончится хорошо. Идите туда, живо!
Поглядывая в сторону темной дороги, Зак перебежал через двор с Илиром и Розафой, следовавшими за ним по пятам. «Этого не может быть», – промелькнуло где-то на задворках сознания. Часть его словно отделилась от тела и со стороны наблюдала за происходящим, ожидая, чем все закончится. У калитки, которая вела в поле, тянущееся до самого «Дозора», Илир остановился. Он быстро сказал несколько слов жене на языке, который мог оказаться сербским, или албанским, или цыганским, и Розафа ответила что-то резким от тревоги голосом. Илир повернулся, собираясь уйти. Его жена протянула руку и ухватилась за рукав Зака.
– Он с нами не пойдет? Разве ты уходишь, Илир? – спросил Зак.
– Когда приедет полиция, мне лучше быть здесь. Я могу понадобиться Ханне.
– Но они потребуют паспорт…
– Если я уйду, полицейские станут гадать, куда я делся. Может, начнут обыскивать округу, – решительно возразил Илир. – А теперь надо идти. Отведите их в безопасное место. Пожалуйста. – Цыган смотрел Заку в глаза, и тот, увидев, как сильно Илир боится, что его жену и сына найдут, кивнул.
– Держи мобильник включенным! – крикнула Ханна с порога, когда Зак уводил Розафу.
Они бежали так быстро, как только могли, по темному склону, который на этой стороне долины был довольно высоким. Их продвижение задерживала высокая трава, и местами откос становился настолько крутым, что проще было карабкаться на четвереньках. Они добрались до изгороди и остановились. Зак обернулся и увидел внизу три полицейские машины, въезжающие на двор фермы. Сирены включены не были, но проблесковые огни сияли в темноте невыносимо ярко.
– Вниз! Садитесь! – скомандовал он.
Розафа смотрела на него с недоумением, и Зак понял, что ее английский не так хорош, как у мужа. Он дернул цыганку за платье и прильнул к холодному влажному склону. Цыганка послушно сделала то же самое, прикрыв телом мальчика. Зак слышал, как она что-то шепчет сыну. Непрерывный поток нежных слов, не то песня, не то детский стишок. Казалось, сама кожа его спутников источала страх. Зак вздохнул, почувствовав, какая нешуточная ответственность легла на его плечи. У Розафы не оставалось иного выбора, кроме как вверить ему не только собственную судьбу, но и будущее своего ребенка. Зак повернулся, чтобы взглянуть вверх, на холм, но не увидел ничего, кроме темноты. Клочья овечьей шерсти свисали с проволочной изгороди, как гирлянды, танцующие на ветру. Они были грязными, и от них шел дурной запах. Внизу шестеро полицейских, один из которых вел рвущуюся с поводка немецкую овчарку, вылезли из машин и побежали к дому. Там трое отделились и завернули за угол, отсекая возможные пути к отступлению. Ханне теперь было нечего скрывать, но Зак вдруг испытал приступ ярости при мысли, что она находится под ударом и заперта в доме, словно в ловушке.
– Боже, надеюсь, собака натаскана на наркотики, а не на людей, – пробормотал он. Розафа сразу подняла голову, как только он заговорил. Ее глаза светились от возбуждения. – Пошли дальше, – позвал Зак.
Они поспешили вверх по склону. После небольшой пробежки Зак повернулся, взял мальчика у матери и посадил себе на закорки. Ребенок почти ничего не весил. Не больше, чем кусок плавника, принесенного морем. Зак вдруг осознал, как опасно было пересекать Ла-Манш в полной темноте на утлом рыбацком суденышке, каким долгим и утомительным, наверное, стало их путешествие. Эти люди показались Заку похожими на прибившийся к берегу груз, который бросили за борт корабля, терпящего бедствие. Их силы были исчерпаны, и они находились на грани, на краю катастрофы. Он не мог даже вообразить себя рискующим так, как рисковали они, и не мог представить себе, как им должно быть страшно. И он сжал руки, чтобы еще надежней удерживать на себе Бекима.
