– Пригласили меня, а сами будете играть в карты? Лучше выпьем, а? Барсуков швырнул колоду и взял стакан:
– Твои уста, девочка, истину глаголят!
Сопов налил Кире, всем, хотел налить себе и отметил:
– Ну вот, вина ни капли, это же свинство, господа!..
Барсуков, держа свой наполненный стакан, взглянул на хозяйку и приказал:
– Бабка, дуй к татарину… – бросил пачку денег, – и парусом вино сюда, старуха, ну!..
– Ох, господи, да неужто попили мало… – взяла деньги та и, выходя: – Прости мя… Вот аисты…
Барсуков снова уставился на Киру, затем спросил:
– Ты кто, девочка?
– Никто… – улыбнулась та, отпивая вино.
– Чем занимаешься? – сделав глоток вина, спросил Барсуков.
– Служу в порту.
– Это хорошо, девочка, хорошо… – взглянул он многозначительно на своего дружка. – Нужное дело, а?
Сопов кивнул и ответил:
– Еще как! А чья ты, красавица? – спросил он.
Кира снова отпила вина из стакана и, смеясь, ответила: – А ничья… Барсуков придвинулся к девушке и наставительно зашептал:
– Живи, дитя мое, живи всеми силами души… Твое счастье, что познакомилась с нами. Не бойся, никто не обезобразит любовью твою юность… Свободный не любит и не требует любви…
– И от меня тоже? – обиженно спросила Любка.
– Помолчи! – выпил залпом. – Отелло – это средневековый костер, инквизиция, дьявольская гримаса… Ромео и Юлия… О, я знаю, ты тайно вздыхаешь по ним… Это старый хлам… Мы ломаем сверху донизу все…
– Кто это мы? – спросила Кира.
Барсуков поводил хмельным взглядом по девушке и сказал:
– Ты слушай, девочка, слушай, не перебивай. Мы сожжем все книги, разрушим музеи… Нужно, чтобы человек забыл тысячелетия. Свобода в одном: священная анархия… великий фейерверк страстей. Нет! Любви, покоя не жди, девочка… Я освобожу тебя… Я разорву на тебе цепи невинности…
– Вадим! – вскричала Любка ревниво.
– Я дам тебе все, что ты придумаешь, между двумя твоими объятиями… – продолжал тот, не обращая внимания на возглас своей любовницы. – Проси, сейчас проси… Быть может, завтра будет поздно.
Любка уже более спокойно и просительно потянулась к Барсукову:
– Вадим, ты мучаешь девушку, которая совсем не понимает, о чем ты говоришь.
Барсуков вскочил и грохнул кулаком по столу и вскричал:
– Любка, застрелю! Коснись только пальцем этой женщины!
Вошла Коростылева с бутылками в руках, поставила их на стол и нагнулась к Барсукову:
– Милок, там тебя какой-то беспризорник добивается. Барсуков вскочил:
– Іде он?
– Под акацией дожидается, аист.
– Яшка, кончай гулять… – он быстро направился к выходу, остановился и сказал Кире: – Пардон, мадемуазель, дела долга призывают.
Сопов уже встал, оправил одежду и пошел за Барсуковым.
– Ну, вот, а говорили… – обиженно протянула Кира. Барсуков обернулся, вернулся и галантно поцеловал руку Кире:
– До скорого свидания, девочка… Взглянул на свою любовницу и строго ей:
– Любка, смотри мне!..
– Да, уж смотрю… – усмехнулась она.
– Ох, господи, пора и мне на покой, милашки, – встала Коростылева. – Загулялась я тут сегодня… – сказала она, когда Барсуков и Сопов вышли. Она перекрестилась на иконку в углу и вышла из комнаты.
– Ну, и я пойду, на работу завтра рано… – встала и Кира.
– Да, куда ты, посиди еще. Сейчас выпьем… – налила вина в стаканы Любка. – Эх, жизнь наша сучья… – Выпила свой стакан залпом.
Сделав глоток, Кира спросила:
– Ты что же, нигде не работаешь?
– А зачем? – хохотнула та. – У меня Вадим есть, девушка. – И добавила: – Пока есть…
– Почему «пока»?
– Ты думаешь, я у него одна? И в тебя вот, вижу, втюрился он. Иди знай, что у него на уме… Может, меня и бросит.
– Поверь, я не хотела… Ты сама уговорила меня прийти. А мне так не хотелось, так не хотелось, как чувствовала…
– Да ты, как ты. Какой тебе упрек тут. Но все же… – усмехнулась Любка и замолчала.
– Что «все же»? – немного выждала, затем спросила Кира. Любка снова выпила, качнула головой и со вздохом ответила:
– Да, разве тебе все объяснишь вот так сразу, разве ты все поймешь…
– А кто он, Вадим этот?
– Он? – взглянула на девушку Любка и негромко промолвила: – Он большой и страшный человек. Очень… Эх…
– А с ним тот, тоже такой?
– Яшка? Одной масти и из одной колоды. Во всех делах правая рука Вадима. Кира помолчала, затем спросила:
– В каких же делах они сейчас могут быть, Люба? Карточки, трудное время, работаешь только ради хлеба куска…
– Приживешься если, то сама узнаешь то, что тебе знать будет положено…
– Наверное, и фамилия у твоего Вадима аристократическая, – мечтательно проговорила Богданова.
– Фамилия как раз у него не знатная… – усмехнулась та, – Барсуков… Кира вскочила, как ошпаренная и бросилась к дверям с возгласом:
– Барсуков?!
– Стой! Куда ты?! – бросилась Любка за ней: – Стой, дуреха! Стой!..
Через какое-то время Кира Богданова с удрученным видом была в кабинете Железнова. Он стоял за своим столом и сетовал:
– Эх, Кира, Кира, провалить такое дело! Да, разве же можно поддаваться своим эмоциям при выполнении задания?!
– Она когда сказала: «Барсуков», так я… Петр Иванович… я… я…
– Я, я… Где же твой холодный ум? Эх, как многому нам надо еще учиться, как многому., особенно выдержке, Богданова. И что же дальше было?
– Обегала я все вокруг… Никого… Вернулась, Любки тоже нет. Только Коростылева храпит в своей мазанке…
– Ну, вот давай возьмем тот случай, если бы ты нагнала всех этих бандитов и что?
– У меня браунинг… – тихо ответила девушка.
– Браунинг! А у них маузеры, да и стреляют они без промаха, офицерская выучка у них! Шлепнули бы они тебя, и точка. Эх, дивчина, дивчина ты… Все?
– Нет… Зашла к себе, а на дверях приколото… – подала она начальнику разглаженную коробку из-под папирос. – Финкой приколото было…
Железнов прочел и произнес негодуя:
– Наспех писал, мерзавец, но грамотно… Видишь, как нагло себя ведет? А почему? Потому что видит нашу слабую, еще не поставленную как следует работу в борьбе с преступным миром. И в доказательство этому – твой сегодняшний промах.
– Петр Иванович, я… – поклала на стол, завернутую в платок финку.
– А платок-то зачем?
– Отпечатки пальцев, может… – опустила голову девушка.
– Ишь ты… Вот здесь ты правильно поступила, Богданова, ничего не скажешь. Только какая тут дактилоскопия, если у нас самой захудалой фотографии и картотеки еще нет… Ладно, туда спать не возвращайся, в дежурной комнате доспишь эту ночь. Потом ордер в общежитие получишь. И опиши подробно их портреты, да и разговоры, представляющие определенный интерес…
Кира с виноватым видом кивнула и выпита из кабинета. Железнов подошел к окну, одернул штору. За окном разгоралась заря нового дня.
Глава IV. О ТОМ, КАК КОМПАНЬОНЫ ОКАЗАЛИСЬ НА КРАЮ СВОЕЙ ГИБЕЛИ И ОКАЗАЛИ УСЛУГУ ГПУ
На заре компаньоны и выехали из Симферополя в Севастополь. В машине сидели как уже было заведено. Балаганов в роли запасного бортмеханика-шофера сидел рядом с Козлевичем. А на заднем сидении, с неизменной картой на коленях и путеводителем, удобно расположился великий предприниматель.
– Как я и говорил, камрады, примерно семьдесят километров отделяют нас от Севастополя, – сказал Остап, когда они ехали по пустынным улицам города и солнце еще не поднялось над его ракушечными домами. – Впереди будет знаменитый Бахчисарай…
– А почему это он знаменитый, командор? – спросил Балаганов.
– А потому, Шура и Адам Казимирович, что там находится дворец хана Хаджи-Девлет-Гирея с фонтаном, который воспел Пушкин.
– Интересно… – Козлевич бросил на Бендера уважительный взгляд.
– Интересно, – повторил и Балаганов, зевая. Он с удовольствием поспал бы еще, если бы не такая ранняя побудка, сделанная его предводителем.
Дорога была безлюдна. Почему-то навстречу им не катились телеги татар, огородников и садоводов, везущих свой товар на базар. И Остап отметил:
