Бирилев, прибыв со своими помощниками в Ныюкастль, приложил все усилия, чтобы опорочить Макарова. Устранив его от всякого участия в работе комиссии, не обращаясь к нему ни за какими разъяснениями, Бирилев начал для чего-то как заправский следователь опрашивать команду. — Это не помешает, — думал он, — смотришь, и еще что-нибудь всплывет. Члены комиссии не отставали от своего председателя в «служебном рвении». Они искали недочеты в корпусе ледокола, облазили его сверху донизу, проверяли каждое крепление, каждую гайку. А по вечерам, обложившись чертежами, отыскивали недостатки в конструкции корабля. Макаров, наблюдая издали это «следствие с пристрастием», проявлял огромную выдержку, чтобы сохранить спокойствие, но под конец не выдержал.

15 сентября он заносит в дневник: «Оставил комиссию на ледоколе. Чувствую полное омерзение к людям, которые приехали специально для того, чтобы правдой или неправдой разыскать обвинения и всякими кривыми путями помешать делу. Они не пригласили меня ни на одно заседание и при мне боятся высказываться» [91]. Ф. Ф. Врангель, хорошо понимая настроение Макарова, пишет ему из Петербурга: «Желаю Вам спокойствия и уверенности в борьбе с противниками, которых Вы теперь грудью победить не можете, а лишь временем и силою аргументов» [92].

Тяжелое настроение Макаров старается заглушить работой по исправлению повреждений на ледоколе, а в остальное время готовит к печати свой капитальный труд «Ермак» во льдах», где подробно обосновывает свою идею и дает полную картину работы ледокола во льдах [93]. Цель книги — снова привлечь внимание широких общественных кругов к вопросам ледового плавания и снять с себя несправедливые, злобные обвинения. С неутомимой энергией Макаров пишет свою книгу, желая, чтобы она скорее была издана. В эти дни он работал, почти не поднимая головы, с восьми часов утра до двух часов ночи.

Тем временем деятельность комиссии Бирилева закончилась. На страницах акта подробно перечислялись все недостатки «Ермака» и указывалось, что может и чего не может выполнять ледокол. Общий же вывод сводился к тому, что «ледокол «Ермак» как судно, назначенное для борьбы с полярными льдами, непригодно по общей слабости корпуса и по полной своей неприспособленности к этого рода деятельности. Каждый раз, когда ледокол встречался или будет встречаться с полярными льдами, получались и будут получаться более или менее серьезные и тождественные аварии, что происходит как от конструктивных недостатков ледокола, так и от недостаточно тщательного производства кораблестроительных работ на этом судне». Ледокол рекомендовалось использовать в наших дальневосточных или северных водах, «ледокол может служить также прекрасным спасательным пароходом, а в военное время, состоя при эскадре, принесет бесценные услуги». В большинстве пунктов акта в основе правильно отмечались действительные недостатки «Ермака». Но все эти недостатки были преувеличены, искажены.

Никак нельзя было, например, согласиться с утверждением, что корабль совершенно не приспособлен к полярному плаванию, тогда как он превосходно разрушал ледяные торосы и прошел во льдах до 81°28′ северной широты. Несправедливо было также и обвинение верфи в недостаточно тщательно выполненной работе. При всех недостатках корабля, «вовсе не приспособленного к полярному плаванию», как заключила комиссия, ей пришлось в одном из пунктов признать, что при таких-то и таких-то исправлениях (которые перечисляются) может быть «какая-нибудь надежда» на успех.

Однако дело было не в критике отдельных дефектов «Ермака», которых было на нем немало, — их не отрицал и сам Макаров, — а в общем придирчиво-недоброжелательном тоне акта, в явном преувеличении отрицательных качеств корабля и в умалчивании положительных его сторон, доказанных во время плавания. Члены комиссии сознательно не хотели понимать той простой истины, что опыта ледокольного плавания, опыта борьбы с полярными торосами ни у кого вообще еще не было, в том числе и у Макарова, и что определить заранее точную конструкцию корабля, предназначенного для подобной работы, было совершенно невозможно. Сделать больше, чем Макаров, для осуществления при подобных условиях идеи полярного мореплавания, не смог бы никто. Если члены комиссии были бы объективны в своей работе, то им не оставалось бы ничего иного, как признать правильность общего замысла ледокола при некоторых конструктивных недоделках.

На акт Бирилева Макаров ответил обстоятельным отзывом: «Отзыв вице-адмирала Макарова об акте комиссии, назначенной для ближайшего выяснения обстоятельств происшедших аварий на ледоколе «Ермак», а равно и общего его состояния». В этом отзыве Макаров дал достойную отповедь Бирилеву по всем пунктам его акта. В Кронштадте отзыв был напечатан отдельной брошюрой и произвел немалое впечатление. Заканчивается отзыв следующими словами, в которых звучит горечь обиды: «Комиссия не сочла нужным переговорить со мной, а потому сей акт наполнен неправильными суждениями, которые бросают тень и на меня и на все дело. Сколько бы я их ни опровергал и как бы ни были мои опровержения вески, след несправедливых нареканий комиссии, к сожалению, не скоро изгладится».

Отзыв, вместе с новым проектом плавания в Арктику, Макаров представил Витте. Было ясно, что адмирал решил бороться до конца и не сойдет со своих позиций. В проекте он писал: «…все мои соображения вполне подтвердились: переход к Петербургу зимою оказался возможным, полярный лед поборим и плавание к Енисею без ледокола невозможно. Постройка же полярного ледокола не имела прецедента, опыт показал, что такое полярный лед, и будет жаль, если мы не доведем дело до конца».

Но сама жизнь оказалась наиболее сильным союзником Макарова. Огромная практическая польза «Ермака» стала вскоре очевидной для всех. Когда в начале ноября отремонтированный в Ньюкастле «Ермак» прибыл в Кронштадт, пароходовладельцы, которые собирались прекращать навигацию, изменили свои намерения и, несмотря на позднее время, продолжали доставлять грузы в Петербургский порт. Одновременно Макаров стал получать многочисленные запросы от зарубежных фирм: смогут ли они рассчитывать, что их пароходам «Ермак» окажет содействие в случае если внезапно наступят морозы. Макаров дал положительный ответ. Конечно ледовая работа в Финском заливе не очень-то интересовала его. Мысли его попрежнему принадлежали далекой Арктике, борьбе с полярными торосами. И принимая предложения пароходовладельцев, Макаров продолжал обдумывать улучшение конструкции «Ермака». По договоренности с Армстронгом было решено, после окончания навигации в Петербурге и в портах Балтийского моря, заново перестроить носовую часть ледокола, оказавшуюся недостаточно крепкой для плавания в Ледовитом океане.

В ноябре Макаров сразу получил несколько телеграмм от пароходовладельцев, просивших оказать в срочном порядке помощь их пароходам, застрявшим во льдах Петербургского порта. Внезапно грянувшие морозы застали их врасплох. Не все успели даже выйти из Невы. Макаров отдал распоряжение разводить пары, чтобы тотчас идти на помощь. Но в это же время получил другое извещение, более серьезное. Главный командир порта сообщил, что крейсер первого ранга «Громобой», следуя из Кронштадта в Петербург, сел на мель в морском канале, его необходимо немедленно выручать. Когда на следующий день Макаров на «Ермаке» прибыл в Петербург, он был немало удивлен, увидев, что все устье заковано крепким льдом. С помощью «Ермака» «Громобой» благополучно сошел с мели. В этот же поход «Ермак» освободил двенадцать застрявших во льду пароходов и вывел их на открытую воду.

Вернувшись в Кронштадт и став на якорь на Малом рейде, «Ермак» был готов по первому требованию выполнить новое распоряжение. Оно не заставило себя ожидать. Во время бури со снежной пургой броненосец береговой обороны «Генерал-адмирал Апраксин», направляясь из Гельсингфорса в Кронштадт, на полном ходу наскочил на камни у южной оконечности острова Гогланда.