Что же сделал с нами Запад? Посредством информационных технологий он создал новое пространство для жизни духа, которое иллюзорно, преступно и убого, но для многих оно кажется более привлекательным, чем прежнее духовное пространство. И это ключ вопроса! Идея, что при совдепии нам было плохо, а теперь очень хорошо — это ключевая идея демократической идеологии. Притом, что последние два десятилетия советской эпохи были прекрасным временем всеобщего благоденствия и покоя.

Естественно, что сегодня этот демократический постулат трещит по швам. И это хорошо, что он трещит. Но настораживает то, что лишь взрослая, сознательная часть населения возмущена бессовестной ложью демократии. Молодежь не выражает протестов против шельмования духа, и здесь нельзя судить только о московской молодежи. По всей стране, внутри сегодняшних двадцатилетних парней идет какой-то скрытый процесс. Отливается новая форма деловой реакции на обстановку, без ее выраженной критики, но и без того, чтобы принимать видимое и слышимое за чистую монету. В молодежи рождается неторопливая рассудительность. Похоже, что подлинно новыми русскими будут именно они. Будут ли они жизнеспособны? Ясность в этом вопросе наступит через десять — пятнадцать лет, к тридцатому году демократического режима. Сейчас же наша задача — сеять и сеять.

Истиной является то, что люди идут туда, где им хорошо. Душевно хорошо в первую очередь. И никакими силами их не удержишь. Надо ли им для этого подняться или опуститься — это уже второй вопрос. Хорошо им в западном боевике — они его смотрят, сколько бы я ни толковал им про значение этнической традиции. Меня просто объявят устаревшим, и наш диалог на этом закончится.

Что же надо? Надо вернуть, сформировать в нашей традиции такое ДУХОВНОЕ ЭТНИЧЕСКОЕ ПРОСТРАНСТВО, жизнь в котором оказывалась бы более привлекательной, чем духовное потребление западных ценностей.

Ведь страшны не джинсы или мерседесы на русской земле. Страшно то, что они сокращают родовое пространство духа. Читающие эти строки уже наверняка научились сохранять свое духовное пространство, даже ходя в джинсах и обходя мерседесы. Этому могут научиться и другие люди.

Могу ли я, или любой другой отдельно взятый человек, такое духовное пространство показать, предложить людям? Не могу. Ибо я — единица. Круг личных духовных интересов человека по определению не является всеобщим. И то, на что один человек положит жизнь, может оказаться совершенно не интересным большей части общества.

Один человек не может создать, (восстановить) пространство для духовной жизни этноса. Оно обязано твориться коллективно, люди должны смотреть на созидательные дела друг друга. Тогда совместное дело завораживает и приобретает особое значение для каждого. Так, правильно и слаженно действующими коллективами мы вполне можем пересилить, разложить то духовное пространство, в которое нас сегодня загоняют. Многие из нас сделали это для себя лично. Теперь же наша задача показать ПРИВЛЕКАТЕЛЬНОСТЬ нашего языческого образа жизни. Проявить совместность усилий. Увлечь людей не рассуждениями, а самой атмосферой нашей языческой жизни, душевным удовлетворением от правды, которую несет язычество.

При этом община, сообщество друзей, еще и чистит сознание. Информационные технологии глобализма ориентированны на одиноких людей. Община, дружественный коллектив, способны противостоять рекламе, ложным утверждениям, завлекательным предложениям с неясным исходом, согласию с политическими авантюрами. Человека в общине одурачить информацией извне значительно сложнее, чем одинокого человека. Это потому, что друзья, через диалог и обсуждение очередной лжи, быстро восстановят здравомыслие и поставят человека обратно ногами на землю.

Итак, наша революция должна сводиться не к размахиванию флагами и нагнетанию злобы, а к показу людям добра: того, что можно жить счастливо по-славянски. И это более сочно и чисто, чем та попса, которую навязывает демократия. Это и есть наша этническая борьба. Власть ненавидит нас именно за утверждение идеи нравственной чистоты. Но против самой этой идеи она еще не сумела придумать законов. Поэтому мы можем совершенно открыто отстаивать нравственные понятия нашей традиции. Сегодня с нами борются ложью, анонимными угрозами, давлением и замалчиванием без каких либо разъяснений.

5. Языческая община — это в первую очередь роскошь жизни во взаимном договоре и роскошь общения, которую не может дать демократия. Пропагандировать наши идеи правильнее всего сообща, общиной. Сама община должна быть примером того, как нам, славянам, жить достойно.

Что именно надо делать? Почти ничего. Просто жить по народной традиции, плюс всем показывать наш образ жизни.

Что не хватает нашим общинам для этого сегодня? Очень многого.

Итак, первое. Община — это, конечно, религиозное объединение. В ее основе лежит традиционное почитание божественного начала Мира и Природы. Как это реализуется практически — это уже конкретный профиль общины. В любом случае, богопочитание — это базис. Без него все распадается. Заявление «научного» атеизма, что все достижения общества, которые получены при наличии религиозности и веры, могут быть получены и в отсутствии религиозности — не выдерживает проверки жизнью. На духовные подвиги атеистов, обычно, не хватает.

При этом важно, что хотя вера, религиозность является как бы узлом культуры, удерживающем ее воедино, сам этот узел не должен выступать напоказ. Если не иметь в виду волхва или пропагандиста, а рассматривать рядового язычника, то его вера для него — живая драгоценность, которую он не выставляет наружу, не предъявляет на каждом шагу. Это потаенное. Это то, что лежит внутри души, к чему обращаются для соблюдения принципов. В суете городской жизни, язычник кажется не отличимым от всех остальных людей. Только лишь шаг его чуть тверже, а взгляд увереннее.

Большинство сегодняшних общин существует для того, чтобы проводить наши культовые праздники. Это хорошо, но этого мало. Это одно не формирует целостного духовного этнического пространства. Такое пространство легко рвется обстоятельствами нашей российской жизни.

Мы должны формировать не просто языческое этническое пространство для современной жизни. Мы должны формировать его целостно. Чтобы в нем не было брешей. Чтобы русские люди не были на своем празднике — славянами, а в офисе американцами.

Община это и религиозное, и мирское объединение людей, в котором первым условием является взаимная симпатия, дружба. Вторым — родство.

Второе. Языческая община тогда родовая, когда в нее входят хотя бы два поколения: отцов и детей. За двадцать лет поступательного развития языческого движения в России, это уже стало возможным.

Конечно, «дети» могут иметь духовные запросы соответствующие возрасту, но им правильно их иметь в рамках этнической традиции. «Детям» еще надо придумать себе большую игру в язычество, так же, как в девяностых годах играли в сказки Толкиена. Это кажется возможным и важным. В этом «детям» надо помочь. Через такую игру должен передаваться стереотип славянского поведения. Вопрос создания такой славянской игры стоит давно.

Стоит обратить внимание на мнение толкиенистов: они говорят, что у «славян» всегда напряженная психологическая атмосфера, поэтому им славянская игра не нравится. Откуда возникает это напряжение в славянских играх? От осознания, что ребята в действительности не играют, а реально живут, или это толкиноты слишком расслаблены?

Третье. В общину должны входить семьи. Это означает, что в общинах должно быть много женщин и привлекательных девушек. Это означает, что общинники среди своих и чужих общинниц выбирают невест. А этого сегодня — в начале века — почти нет. Заметно, что иные девушки приходят в общины за женихами, но ребята вовсе не собираются предлагать им руку. Они и уходят.

Если сегодня молодого человека воспитывает родитель плюс улица, то для язычника к этому добавляется еще и община. В общине должны учить человеческой порядочности. Современный молодой человек знает, что выйди он на улицу — и там везде не так, как отец учил. И кто после этого прав? Теперь же он будет знать, что есть не только один его отец, но есть много прекрасных людей, из которых он сделает бессознательный выбор для подражания. Это уже социальная среда и контроль за средой в которой складывается человек. Это качественно новый вид борьбы с демократией и американицацией наших детей.