— Тогда не нужна собака!
— Карл, это не шутки! Собака не будет говорить, собака не будет издавать звуки, но она будет управлять этим устройством. Понимаете? Это своего рода искусственный орган речи, управляемый биотоками. Мы с Фрезером решили, что наша Альма будет говорить тенором…
— Пусть лучше поет… арию из «Паяцев».
— Я не обращаю внимания на ваши выпады, Карл… Мы попробуем, но нужно верить в успех, во всяком случае мне, иначе трудно работать… Внутри этой коробочки Фрезер установит генератор звуковой частоты, и в маленьком динамике будет раздаваться непрерывный тон, высотой которого будет управлять Альма. Собственно, «управлять» это не то слово, так как вначале она даже знать не будет о том, что рождающиеся в динамике звуки как-то ей подвластны, подчинены…
— Но как она догадается? Да, дело становится интересным!
— Ну вот видишь, Карл, а ты все смеялся!.. — Годар был счастлив. — Как сообщить ей, что у нее появилась возможность говорить? Это очень сложная и увлекательная задача… Сейчас мы думаем о другом. Фрезер считает, что он сможет усилить биотоки, подходящие к голосовым связкам собаки.
— Но ведь эти биотоки будут соответствовать обыкновенному собачьему лаю!
— В том-то и дело, что нет! Разве вы не замечали, Карл, как собака иногда просто страдает оттого, что не может назвать какой-нибудь предмет, что иные собаки точно понимают значение десятков слов? По-видимому, общение предков современных собак с человеком на протяжении тысяч лет не прошло бесследно, и только отсутствие органа речи мешает собаке говорить — пусть односложно, пусть крайне элементарно. Как часто Альма повизгивает, прыгает, тянет меня за полу сутаны, умильно смотрит! Так и кажется, что еще немного — и раздастся слово… Ну, а если есть позыв, желание, то остается только использовать те импульсы, которые подводятся к голосовым связкам, усилить их, а Фрезер сможет усилить их легко в два — три миллиона раз. И пусть в динамике раздастся не лай, а голос.
— А как думает Жак? — спросил я. — Ведь, насколько мне "известно, он должен считать речь результатом длительных коллективных усилий? Так, кажется, об этом писал и Энгельс? Речь — результат коллективного труда, речь — дитя труда.
— Жак безусловно уверен в успехе! — быстро ответил Годар. — Энгельс сделал по этому вопросу ряд очень тонких и верных замечаний… Не улыбайтесь, Карл, но Фрезер познакомил меня с ними. Действительно, когда животное находится в естественных условиях, то оно не испытывает никакого неудобства от неумения говорить. Но теперь, после тысяч и тысяч лет общения с человеком, прирученное животное, прежде всего собака и лошадь, обладает гораздо более податливой и чуткой нервной системой. Общение с человеком, участие в труде вместе с человеком привели к появлению новых чувств и новых потребностей.
Теперь и собака и лошадь понимают не только интонации голоса, но умеют разбирать звуковой, фонетический состав слова. Можно не сомневаться, что у них появилась потребность в членораздельной речи, пусть примитивной.
Препятствие только одно: отсутствие органа речи. Но стоит голосовым органам хоть как-то приспособиться, как животное начинает говорить, частично копируя, частично — в очень узких пределах — и понимая…
— Вы говорите о попугае?.. Но попугаи просто болтают!
— Это не так, это ошибка! Как ни мал запас слов у попугая, но, раздраженный, он будет выкрикивать ругательства, которым его научил какой-нибудь матрос, а захочет есть — будет просить лакомство и никогда не перепутает одного с другим. И это попугай! А собака обладает несравненно более развитым мозгом, ей только не хватает органа речи. И мы его создадим!
— На что вы рассчитываете? К механическим голосовым связкам потекут от мозга какие-то импульсы, согласен, но они подойдут в виде нервных импульсов, нервных, а не электрических. Ведь мозг не телефонная станция!.. Я, правда, не изучал физиологию…
— Вы хотите сказать, на богословском факультете? — обиженно дернул головой Годар. — В этом пункте я рассчитываю только на самое Альму. Мы ей поможем.
Конечно, мы поместим ее в атмосферу газа, дадим очень небольшую концентрацию, мы будем предлагать ей различные задачи, и она начнет слышать какие-то звуки, звуки, которыми она управляет…
— И вы думаете объяснить ей, что вот, мол, к ее гортани приживлены две тонкие проволочки, называемые электродами…
— О нет, конечно, не так просто!.. Мне даже трудно сказать, на что я надеюсь… Я думаю, что Альма обратит внимание, что каждое ее желание что-то попросить у хозяина, что-то сказать ему, сопровождается звуком — ужа не лаем, не повизгиванием, а другим звуком. Вспомни, как ведет себя умная собака, если хозяин прикажет: «Попроси сахар, скажи „сахар“!» В таких случаях собака с мучительным старанием пытается что-то произнести, из ее горла вырываются звуки — не лай и повизгивание, а именно отрывистое, нечленораздельное слово. Собака понимает, собака старается… Я думаю, что первыми словами Альмы будут простейшие, из обычного «словаря» хорошо воспитанной, умной собаки. Ведь Альма очень умна. Иногда мне кажется, что она не только понимает значение десятков слов, но отлично читает и мои мысли…
Годар не сразу принялся за Альму. Он обложил себя учебниками и атласами по анатомии собак, успешно прооперировал несколько других собак, от которых он желал только одного — чтобы они хорошо перенесли операцию по приживлению электродов. Собаки действительно выживали, но были чрезвычайно чувствительны к тому бугорку, из которого выступала тонкая проволочка. Пришлось срочно подыскивать подходящий сплав, который был бы и гибким, и в то же время не окислялся, находясь бесконечно долго в живом организме. В решении этой задачи мне удалось помочь Годару, Фрезер появлялся все реже и реже — его захватили какие-то дела, связанные с забастовкой в Шарлеруа.
Правда, его помощь и не очень была нужна: аппарат Фрезера — небольшая коробочка с батарейным питанием, собранным на полупроводниковых триодах, — работал безукоризненно. В него был вмонтирован крошечный динамик. Мы опробовали его действие на биотоках действия человеческой руки.
Достаточно было положить на медную пластинку, соединенную со входом прибора, руку, как в динамике раздавался очень сложный звук, похожий на низкий голос.
Руку сжимаешь в кулак — и звук становится выше. Распрямляешь пальцы — и звук уже другой, странный, вибрирующий.
Через несколько недель Альма совершенно оправилась от операции, на ошейнике ее был серебряный контакт — выход вживленного электрода. Фрезер и Годар целыми днями вырабатывали у Альмы рефлекс на звуки различной высоты. Теперь уже Альма не бежала к кормушке на высокий звук — она знала, что только при низком звуке там будет лежать мясо. В ней выработалась реакция на высоту звука, на его протяженность.
Наконец к ошейнику Альмы подвесили весь аппарат вместе с динамиком. Теперь в комнате раздавались самые различные звуки. Альма долгое время не могла сообразить, что эти звуки связаны с нею, порождаются ее различными желаниями. «Понять» этого она не могла, но почувствовала скоро, и вот при каких обстоятельствах.
Годар настлал в клетке Альмы металлический пол, соединенный с индукционной катушкой, дававшей резкий и неприятный ток, как только в комнате раздавался звук.определенной частоты. Альма вначале вела себя очень спокойно. Динамик, укрепленный у нее на груди, гудел и свистел, как вдруг среди беспорядочных звуков появился тон, на который включалась индукционная катушка. Альма вздрогнула и заметалась по клетке. Мне стало жаль Альму. И я, попросив Годара, по возможности, уменьшить раздражающее напряжение на катушке, покинул лабораторию.
Через двадцать часов Альма совершенно успокоилась. Годар разбудил меня. И я, спустившись к нему, был поражен: Альма совершенно хладнокровно бегала по просторной клетке, выпила воды, съела подачку. Ее динамик по-прежнему беспорядочно гудел, но звук, включавший неприятный для Альмы электрический ток, не появлялся. Альма исключила опасный звук из диапазона своего искусственного «голоса». Она «поняла»! Этот эксперимент сыграл очень большую роль в дальнейшей тренировке Альмы, так как вызвал у нее внимание к звукам, вылетавшим из динамика.
