Цилиндр попал в ближайшее дерево и отскочил от него. Раздался взрыв — и, когда я подбежал, Карл был уже без сознания…

В ближайшей деревне пожилой хирург с интересом рассмотрел несколько маленьких чуть кровоточащие ранок на груди у Карла и, отмахнувшись от моего сбивчивого рассказа, приказал отнести больного в операционную. Два с половиной часа длилась операция. Что только я не передумал, сидя в полутемной приемной комнате. Сестра, помогавшая при операции, вынесла завернутые в салфетку еще влажные осколки, извлеченные из ран Карла. Но вот ко мне вышел врач, сдвинул на лоб прозрачный козырек, закурил.

— Он скончался, — сказал хирург. — О, как я старался спасти его жизнь!

Хирург задумчиво перебирал лежащие на столике осколки. Потом соединил два из них в один и внимательно взглянул на меня.

— Я оперировал солдат райха под Варшавой и Воронежем, — продолжал он, — я был ведущим хирургом госпиталя в Африке, в Бенгази. Боже мой, сколько осколков я извлек за это время! Целую гору, мой друг, целую гору! Но таких осколков не видел. Во время прогулки пострадавший случайно наткнулся на мину, так кажется вы мне говорили? Не верю, нет, не верю! А он был бы жив, да, жив, но организм — так ослаблен: У него не было сил, чтобы бороться, чтобы мне помочь. И человек с явными признаками авитаминоза отправляется на прогулку и наталкивается на мину, давшую невиданные мною осколки! Невиданные мною?!

Хирург встал и, звякнув зажатыми в широкой ладони осколками, подошел к телефону. Я собрал всю свою волю, все силы и торопливо вышел из комнаты.

Карла Меканикуса похоронили на следующее утро. Я мог видеть все, но только издали, из-за ограды. Священник и знакомый мне хирург сопровождали гроб. Они о чем-то долго беседовали, не обращая внимания на стоящую рядом Альму. Потом они ушли, и я перебрался через ограду.

Какой мягкой и влажной была земля под ногами… Яркий дерн прикрыл могилу последнего химика из рода Меканикусов. С трудом я увел Альму с его могилы.

Она забилась на заднее сиденье, и мы начали свои блуждания.

Я носился по шоссейным и проселочным дорогам, не думая ни о правилах движения, ни о чем… Там, где меня пытались задержать, я накидывал на рот маску и открывал баллон… Постепенно мои действия становились более целеустремленными. Я ехал на восток, все время на восток!..

Выстрелами провожали меня у шлагбаумов, но я открывал баллон и вел машину дальше…

Сейчас, когда я дописываю эти заметки, мне стало ясно, что я уже час или два нахожусь в Советской стране. Я приложу их к дневникам и записям Меканикуса:

Буду просить убежища в Советском Союзе — в стране, откуда пришло освобождение моей родины от фашистской оккупации, где меня не достанет ни черная рука католических монахов, ни тупая и кровавая военщина. Мы еще поборемся!.. Мы еще поборемся!.."

На этом оборвались записи на листках из термоса.

Что произошло в машине, почему погиб Фрезер?

Клименко считает, что баллон с газом приоткрылся от сотрясений машины и газ ослепил Фрезера. Альма схватила его за кисть руки, стремясь предупредить но было уже поздно…

Сегодня Клименко с самого утра у меня. Пользуясь схемой, составленной Фрезером, он старается собрать аппарат для «голоса». Альма сидит рядом и внимательно следит за работой — она понимает, чем занят Клименко…

Вот она нетерпеливо прикоснулась металлическими шишками своего ошейника к контактам аппарата и в комнате раздалось жужжание. Звук не нравится Альме, и она взмахнула лапой, будто говоря: «Ну скоро?! Скоро ли?»