— Проходите, — говорит Столетник, выпуская прямо на меня клубы дыма.

Я сделал шаг вперед и оказался в узкой тесной прихожей. Взгляд невольно наткнулся на две пары ботинок, стоящих прямо у входа: одни крошечные, размера, наверное, тридцать третьего, другие огромные, ровно в два раза больше первых. Наверняка размера сорок шестого, не меньше.

— Что-то вы не спрашиваете, кто там? — удивился я. — В наше время это опасно.

— А чего бояться-то? — грубым прокуренным голосом отвечает Столетник. — Тащить у меня нечего, а если что — я всегда смогу постоять за себя. Я и тебя защитить смогу, товарищ журналист.

— Так вы знаете, кто я?

— Так я телевизор-то, поди, смотрю! И всю вашу братию знаю. Я вообще, надо сказать, все знаю. К примеру, зачем ты сюда пожаловал.

— Ну и зачем?

— Соседи напротив тебя интересуют.

«Ну, — думаю, — это не удивительно. Небось слышала, а может, через глазок видела, как я у их дверей стоял».

— Да что ж мы здесь стоим? — всплеснула руками Столетник, — в комнату, в комнату проходи.

— Да вообще-то мне некогда…

— Проходи, говорю! — прикрикнула бабулька и подтолкнула меня к распахнутой двери. — Садись! Ты вон смотри, какой дылда вымахал, легко, думаешь, мне с тобой беседы вести? Шея, того глядишь, и сломается, пока я на тебя снизу вверх смотреть буду…

Доводы по поводу шеи были довольно убедительны, и я прошел в крохотную комнатенку и опустился на старый шаткий стул. Мне казалось, что я попал в сороковые — пятидесятые годы. По крайней мере, в фильмах об этом времени была точно такая же обстановка: громоздкий комод со множеством выдвигающихся ящичков, этажерка и большой круглый стол, накрытый белоснежной скатертью. На стене висели пожелтевшие от времени фотографии военных лет, на одной из которых легко и радостно улыбалась белокурая девушка в солдатской шинели и пилотке. Я отметил между ней и стоящей передо мной Столетником едва уловимое сходство. Но спросить, не она ли это на снимке, не успел: моя собеседница меня опередила.

— Виктор до сих пор не нашелся, а жена его, слава те, Господи, в порядке.

Я понял, что речь шла о Чудном Мужике (до сих пор ведь я не знал его имени), и спросил:

— А, вообще, что с ним? Где он?

Столетник вздохнула:

— Кто бы знал!

Вздохнул и я и сказал, поднимаясь со стула:

— Ну ладно, мне пора. И на том спасибо.

— Эх, молодо-зелено! — воскликнула Столетник. — До чего же вы все молодые торопливые! Да впопыхах-то разве дела делаются? Ведь так-то можно и мимо станции своего назначения пролететь!

Я уставился на нее. Она была чуть ли не на полторы головы ниже меня и взгляд мой уткнулся в жиденькие и абсолютно белые волосенки. Уж не себя ли она считает станцией моего назначения?

— А то! — подняв голову и задорно взглянув на меня снизу вверх, сказала Столетник. — В этом деле я как раз твоя станция и есть!

Опешив, я опять опустился на стул и взглянул на часы. Несколько минут в моем распоряжении еще было. Столетник вздохнула, еще раз глубоко затянулась папиросой и продолжала:

— Я смотрю, все Шерлоками Холмсами себя считают. Все кому не лень. Думают, что все так просто. Вот и Витька, видать, куда-то полез. А на фиг ему это нужно? Я вот из-за него, дурака, уже которую ночь не сплю.

— Вам что-то стало известно? — осторожно спросил я.

— Да, кое-что. Вот, например, говорят, что Витьку серебристый микроавтобус увез, а я ведь где-то видела, автобус-то этот, а где, вспомнить не могу. Ведь помню же то, что сорок, пятьдесят лет тому назад было, а вот что два-три дня назад произошло, порой и не соображу. Ну это ничего, я вот сейчас лекарства для памяти попью, и дай Бог, все восстановится. Мне это, товарищ журналист, ой как надо! — Столетник понизила голос и приблизилась ко мне, — я ведь тоже начала, как бы это выразиться, проводить некоторые разведовательные операции.

— Вы?! — с неподдельным изумлением воскликнул я.

— Ну а кто же? Зря, что ли, я во время войны разведчицей была? Через самую Курскую дугу прошла. Ой, да вам, молодым, разве ж это интересно?

Я испугался, что Столетник сейчас ударится в воспоминания, и на сей раз, уже демонстративно, посмотрел на часы. Оно, конечно, интересно поговорить с бывшей разведчицей о военных годах, но время-то, время!

— Да успокойся ты! — прикрикнула на меня Столетник. — Ни о какой войне я сейчас рассказывать не буду. Чай, не день Победы сегодня. А самолет твой все равно на полтора часа задержится. Так что сиди и не дергайся. Да и вообще ты еще не раз прибегать ко мне будешь, помяни мое слово! А как найду человека, который арабские вязи распутывает…

Это еще о чем? Какие арабские вязи? Не заговаривается ли Столетник? А может… Может в этом подъезде все немного не в себе? И Чудной Мужик, и его жена, и эта вот престарелая дамочка. Может, и не было ни серебристого автобуса, ни похищения…

— Было! — твердо сказала старушка. — Все было. И автобус. И похищение. И нечего на меня пучиться. Все это, как говорится, имело место быть. Как и то, что я в авиакомпании «Фортуна» далеко не последний человек…

За время этой ее отповеди мне показалось, что мозги мои переместились налево, потом — направо, потом — опять налево. Да что она, мои мысли читает, что ли? Но, услышав последнюю фразу, я чуть было совсем не свалился со стула.

— Вы? В авиакомпании «Фортуна»?

— А что, не похоже?

— Да нет, почему же, — промямлил я. — А кем вы там… хм… работаете?

И опять в голове промелькнула провокационная мысль: а не зря ли я трачу сейчас драгоценное время?

— Нет, не зря, — как бы между прочим ответила Столетник и с гордостью добавила, — я там, можно сказать, почти генеральша. Все швабры, веники, тряпки — все в моем подчинении. Ну а теперь слушай внимательно. — Она прикрыла дверь, ведущую в коридор, и вполголоса продолжала: — Как-то, буквально на днях, убираю я кабинет Сыроедова, генерального директора нашего. Его, между прочим, только мне убирать и доверяют. Вдруг смотрю, — на столе листок бумаги лежит. Ну лежит себе и лежит, я бы и внимания на него не обратила. Если б не одно обстоятельство. Дело в том, что текст на этом листке был написан… арабскими буквами. Впрочем, это не так уж и странно. Ведь с этого года самолеты нашей компании заключили контракт с иракской. А удивило меня то, что, судя по всему, Сыроедов неплохо знает арабский язык. И кто бы мог подумать? Нет, мужик он в общем-то неглупый, но чтобы владел каким-то языком… Хотя откуда мне знать, что вообще может наш директор, подумала я, я ведь в его друзьях не числюсь… Я опять подошла к столу и взглянула на лежащую передо мной бумагу. И тут одно обстоятельство показалось мне немного подозрительным. Недолго думая, я замкнула дверь и — к напарнице, она рядом с аэропортом живет. «Дай, — говорю, внуков фотоаппарат, через десять минут верну». Ну я быстренько этот документик-то и щелкнула. До сих пор не понимаю, что же все-таки заставило меня это сделать. Наверное, это инту… Ну еще у женщин хорошо развито.

— Интуиция, — подсказал я.

— Вот-вот, интуиция! Хотя это уже потом я про эту интуицию-то вспомнила. А в тот вечер все никак не могла понять, зачем вообще мне нужно было фотографировать эту бумагу. Ну лежала она на столе у генерального, так и лежала бы. Мало ли каких документов на его столе не бывает. Вдруг, перед самым сном, вспомнилось, что говорят в последнее время о Сыроедове наши… Ну служащие компании… Мужик то он в общем-то неплохой, голова у него работает, добрый… Но ведь, судя по разговорам, теперь-то к нему не подойти. Взвинченный стал, нервный, чуть что, на крик переходит. Я еще подумала, может в семье у него нелады? А буквально на следующий день украли Витьку. И, как ты говоришь, он тоже об Ираке обмолвился… Выходит, ему тоже что-то стало известно, и, стало быть, не зря я все-таки за фотоаппаратом-то бегала.