К толпе («Твой грубый смех тебе прощаю…») Твой грубый смех тебе прощаю, — Невыносим твой жалкий стон. Не смей страдать: я умираю, Твоим страданьем осквернен! Чтоб нераздельно ненавидеть, Чтоб наслаждаться без борьбы, Эван, Эван, хочу я видеть, Как пляшут жирные рабы!.. К вечности («Я чту незлобие твое…») Я чту незлобие твое: Мое дыханье так условно Я умираю, — в том виновно, Мне изменяя, бытие,— А ты, презрительно, спокойно, Приемлешь мой последний день… Ужель не встречу я достойно Тобою посланную тень? Пускай в лесу трепещут звери И пресмыкаются в пыли: Я отворю ей, молча, двери, Я поклонюсь ей до земли. Вечерний звон («Неуловимыми тенями…») Неуловимыми тенями, Тяжелой мглою окружен, Ты спишь с открытыми глазами — Зовется жизнью этот сон… Проснись, закрой надменно очи, — Все чувства, вдруг пробуждены, Блеснут во мгле тяжелой ночи, — Зовутся снами эти сны… Ты слышишь весть освобожденья? Не верь: обманет этот звон!.. Там вечный сон без пробужденья, Там вечной жизни черный сон. Былое («Здесь ни палат, ни пепелища…») Здесь ни палат, ни пепелища Мне рок угрюмый не судил; Но вид случайного жилища — Противней мерзостных могил. И я ушел, певец бездомный! Мне день приветливо светил, Но бесприютно мир огромный Меня как бездна поглотил. Я долго бездну эту мерил И ненавидел, как тюрьму, В свое отчаянье не верил, Но верил смеху своему. «Я не отшельник и не тать…» Я не отшельник и не тать — И мир благословить я смею. Порой хотел бы проклинать, Но проклинать я не умею. Я исхожу весь белый свет И, в каждую влюбленный встречу, Я на рассеянный привет Мечтой внимательной отвечу. Я родился, чтоб в мире жить, Восстал, чтоб миру поклониться, Его красою дорожить, К его святыням приложиться. «Там, над виденьями долины…»
Там, над виденьями долины, Над пеленою облаков, Угрюмо дремлют исполины В холодном блеске ледников, А здесь — неверный свет вечерний И пляска тысячи теней, Мольба жрецов и клики черни, Здесь мир обманов и теней. Так почему же, Неподкупный, Ты судишь грешников долин Неугасимой, недоступной, Холодной правдою вершин? «Верховный жрец во мгле ночной…» Верховный жрец во мгле ночной Стоит безмолвно у порога: Блестит вдали, блестит земной Сосуд губительного бога, — Он полон девственной росы… Разбить? Солжет сосуд разбитый: Заутра в храм сбегутся псы Лизать отравленные плиты… Жрец улыбается во мгле — И ночи мрак трепещет зыбкий И все живое на земле Во сне дрожит от той улыбки ПОЭТЫ («Гордо поют победители…») Гордо поют победители, Камни грызут побежденные; Непримиренные, Снова сойдутся воители. Но средь немой бесконечности Тусклых равнин мы, сраженные, Спим, примиренные, Сном упоительным вечности. ОНИ. Порт-Артур («Для них все пламенные сны…») Для них все пламенные сны, Владыки творческая вера; Они противны и смешны, Как раб, читающий Гомера; Но в день войны их льется кровь, Спасают землю их страданья: Самоотверженно любовь Творит бессмертные преданья. Итоги («Осталось: пол-Сахалина…») Осталось: пол-Сахалина, Вождей преступных имена, Их непонятная гордыня И, как залог народных сил, Неоскверненная святыня Бесславно преданных могил. Пою героев безымянных! Равнин Манчжурии туманных, Ее привычных нам снегов Они покинуть не хотели — И безыскусственных крестов Не заметут ее метели. Суд («Мы — дети ваши. Пред судом…») Мы — дети ваши. Пред судом Больных детей отцы неправы — И мы покинули ваш дом И ваши скучные забавы. В веселый час вы рождены, Герои позабытой чаши… Не вы одни осуждены: И нас осудят дети наши! |
