Выслушав мое выступление и сделав пометки в блокноте на столе, Вершинин сказал:

– Товарищ Покрышкин, ваше выступление заслуживает внимания. По этим вопросам будут даны указания. Предложения по приказу о сбитых самолетах доложим в Москву. В отношении боев в районе Мысхако вам и штурману армии завтра же слетать в бомбардировочный полк. При получении подтверждения засчитаем сбитые самолеты.

Совещание закончилось, и все расходились с уверенностью, что будут учтены наш боевой опыт и предложения. После совещания я обратился к генералу Вершинину по поводу Олиференко.

– Какой же из него истребитель? Обучать его здесь, на фронте, у вас не будет времени, – заметил командующий.

– Отпустите его, товарищ генерал, в наш полк! Он хочет стать истребителем. При таком рвении он будет хорошим воздушным бойцом. Я найду время для его обучения.

– Что ж, надеюсь на вас и возражать о переводе не буду. Только осторожнее с ним, не торопитесь пускать в бой.

Вскоре возвратился к своему самолету. Его уже отремонтировали. Там ждал Олиференко.

– Все нормально, – сообщил ему. – Командующий дал «добро». Сдавайте эскадрилью и прибывайте в полк.

На другой день со штурманом армии разобрались в количестве сбитых нами «мессершмиттов» и «фоккеров» в боях при сопровождении бомбардировщиков в районе Мысхако. Данные стрелков самолетов Пе-2 были выше, чем наши донесения. Беседуя с командиром бомбардировочного полка, с горечью сказал, что недавно не уберег Пе-2 и его сбили.

Как же был удивлен и обрадован, когда мне сообщили, что летчик Пе-2 с целью дезориентации «фоккеров» имитировал падение. А сам благополучно приземлился на аэродроме Геленджика. Штурман же и стрелок, решившие, что самолет сбит, выбросились без команды летчика с парашютами.

На аэродроме бомбардировщиков встретил своего одноклассника по ФЗУ Семена Пыжикова. С ним мы не встречались более десяти лет. Мне удалось согласовать его перевод замполитом в мою эскадрилью. И он вскоре прибыл в наш полк.

Войска Северо-Кавказского фронта готовились к новому прорыву «Голубой линии». Противник совершенствовал оборонительные позиции. Напряжение в боевых действиях в воздухе спало. Налеты бомбардировщиков и штурмовиков, как наших, так и вражеских, носили эпизодический характер. Действовали небольшими группами. Воздушные бои между истребителями проходили редко.

Командование воздушной армии, используя затишье, принимало меры по восполнению понесенных потерь. Нашей дивизии приказали подобрать летный состав в ближайшем запасном авиаполку. Однако молодые летчики этой части, прибывшие из авиашкол, были еще не подготовлены для полетов на новой технике. Брать таких летчиков и переучивать их в боевых условиях было нельзя. Да и времени для этого у нас не было. Командование воздушной армии нашло другой выход: пополнить дивизию за счет полков, убывающих на перевооружение с самолетов «Чайка» и И-16 на новые скоростные истребители.

Пока решался вопрос о пополнении, наша эскадрилья продолжала летать на прикрытие сосредоточении наземных войск. Патрулируя над линией фронта, обратил внимание на особенность действий истребителей противника. После ряда неудачных попыток помешать нашим летчикам выполнять боевые задачи гитлеровцы изменили тактику. В период работы наших бомбардировщиков по оборонительным узлам противника «мессершмитты» и не пытались их атаковывать, опасаясь ударов патрулирующих истребителей. Они кружились в стороне, ожидая отхода наших групп после выполнения ими боевой задачи. А как только наши бомбардировщики ложились на обратный курс, «мессеры» устремлялись за ними.

Нам этот прием был уже известен. Объяснялся он тем, что после удачного выполнения боевой задачи наступает некоторое расслабление, внимательность у наших летчиков над своей территорией становится ниже. В этой обстановке фашисты и пытались сбить отставшие или потерявшие бдительность экипажи. Посоветовавшись с товарищами, я решил применить свою хитрость, использовать внезапность.

Вижу, бомбардировщики кончают работать над целью. Увожу патрулирующую группу с набором высоты на запад. В расчетное время разворачиваемся на обратный курс. За счет предварительно набранной высоты, снижаясь, быстро нагоняем группу бомбардировщиков. Расчет оказался точным: в заднюю полусферу пристраиваются для атаки «мессершмитты». Увлеченные преследованием, они не замечают нашего сближения. И сами попадают в ловушку.

Очереди в упор – и минуту назад уверенные в себе гитлеровцы на горящих «мессерах» падают к земле. Остальные уходят на пикирование, потом на большой скорости удирают на запад. Наша группа, нанеся удар, вновь идет на высоту и продолжает патрулирование над линией фронта. Преследовать «мессершмиттов» опасно, в это время могут подойти на высоте «юнкерсы» и беспрепятственно нанести бомбовый удар по нашим войскам. А это – срыв задачи. Приходилось свое стремление бить воздушного противника подчинять главным требованиям дня. Отступление от этого всегда приводило к плохим результатам. К сожалению, нарушения иногда встречались в боевой практике.

Редкое появление вражеских бомбардировщиков, слабая активность истребителей в какой-то степени расхолаживала летчиков, снижала их требовательность к себе в выполнении функциональных обязанностей в боевом вылете, вызывала у некоторых престижное стремление увеличить свой счет сбитых самолетов. Из-за этого мне пришлось однажды выдержать тяжелый бой с численно превосходящим противником.

Однажды утром меня срочно вызвали на КП. Командир полка поставил задачу немедленно вылететь шестеркой на Крымскую.

– Вторую пару вашей группы будет возглавлять Речкалов, а третью – Лукьянов, – сказал он.

– Товарищ командир, это же какая-то сборная команда равных по должности начальников. Разрешите идти слетанной группой!

– Над Крымской очень мощная облачность. С «Тигра» приказали срочно выслать наиболее опытных летчиков. Не торгуйтесь и быстрее вылетайте!

Состав шестерки вызвал у меня опасение в успехе выполнения боевой задачи, но спорить было бесполезно.

Подходим к станице Киевской. Правее нас выскочила из облачности пара Ме-109. Речкалов, даже не успев предупредить меня, развернулся и пошел на нее, увлекая находившуюся на верхнем ярусе боевого порядка группу Лукьянова. В тыл обороны противника мы вышли лишь с ведомым Табаченко. Выше нас обнаружили десятку «мессершмиттов». Дав команду на сбор группы над Крымской, я нацелился на нее. Сверху, в хвост наших самолетов, неожиданно свалилась пара Ме-109. Мы энергично развернулись и пошли в лобовую атаку. «Мессершмитты» ее не приняли, начали разворачиваться в обратном направлении. Ведомый Ме-109 запоздал с маневром и попал в мой прицел. Дал очередь по животу. И Ме-109, объятый огнем, понесся к земле. Теперь очередь за ведущим. И в этот момент увидел атакующую нас справа и сверху четверку «мессершмиттов». Делаю боевой разворот навстречу им. Но они, обходя нас с набором высоты, ушли от лобовой.

Минут десять наша пара отбивала атаки вражеской группы. Четверка Речкалова так и не появлялась. А как она была нужна сейчас! Противник пока действовал вяло. Чувствовалось, что сбитие Ме-109 в начале боя психологически подействовало на вражеских летчиков, снизило их активность. Но на это долго рассчитывать было нельзя.

В ходе боя внезапно появилась еще и пара фашистских истребителей «фоккеров». С дистанции почти двух тысяч метров она открыла по нас огонь. Можно было не опасаться стрельбы с такой дальности, но вдруг под меня нырнул ведомый.

– Табаченко, стань на свое место, а то «мессеры» съедят, – дал команду.

– Командир, я ранен, ухожу домой! Прикройте! Это было уже совсем некстати. Что делать? Если сопровождать Табаченко, то вся свора вражеских истребителей бросится вдогонку. Нас собьют, как куропаток. Решаю продолжить бой с десятью истребителями противника, сковать их боем и обеспечить безопасный уход ведомого.