Положение исправить уже было нельзя. Надо действовать, и действовать решительно. Собрал, как говорят, всю волю в кулак.

Догоняю «юнкерса», пристраиваюсь к нему в хвост. Прицеливаюсь и первой очередью поражаю верхнего стрелка. Затем переношу огонь на моторы и на крыльевые бензобаки. Из моторов валит черный дым. Но «юнкере» не горит и не падает. Недалеко Бельцы и оттуда, вероятно, уже взлетели «мессеры», на помощь разведчику. А у меня оружие не в порядке, а главное – горючего мало. Встреча с истребителями врага к хорошему не приведет. Что делать? Еще раз трезво взвешиваю обстановку. «Юнкере» подбит, но на большее рассчитывать нельзя. Делаю разворот и иду на Котовск.

А на аэродроме обстановка усложнилась: его закрыло радиационным туманом, который образовался после восхода солнца. Ракеты, появляясь сверху белой пелены, указывают точку приземления. Значит, услышали, ждут меня. Курс взлета и посадки – в памяти. Беру направление и полого на моторе снижаюсь. Вхожу в туман. Высота десять метров, а земля не проглядывается. Ухожу на второй круг. Снова захожу на посадку. Снижаюсь до предела. Понимаю, что нахожусь в нескольких метрах от земли. А я ее не вижу. Вновь перехожу в набор.

Дальше рисковать нельзя. Было бы глупо врезаться в землю и разбиться. Пока еще не кончилось горючее, надо идти в Маяки. Они открыты. Вскоре сажусь на опустевший аэродром, заруливаю и маскирую кукурузой свой самолет. Придется здесь ждать, пока солнце прогреет утренний воздух и туман рассеется.

Вдруг замечаю, что на аэродроме я не один. Над кукурузой появляется голова человека. За мной наблюдают. Кто это может быть?.. Враг или свой?.. Он все ближе подбирается ко мне по кукурузе. Заряжаю пистолет и иду навстречу. Окликнул его. Показалась голова в пилотке.

– Иди сюда! Не бойся! – потребовал я.

Ко мне вышел солдат с винтовкой.

– Что ты здесь делаешь? Отстал от части?

– Никак нет! Оставлен снять проводную связь. Кругом аэродрома провода протянуты и оставлять противнику их нельзя.

– А что подкрадывался ко мне?

– Думал, что сел немецкий самолет. Вот и решил разделаться с ним.

– Вот ты какой герой! Молодец!

– А что трусить? Это ведь наша земля.

– Правильно! Мы должны чувствовать себя хозяевами страны в любой обстановке и защищать ее. Что ж, выполняй свою задачу.

А вскоре я был уже в Котовске. На стоянке, положив полетную карту на крыло рядом с парашютом, решил обдумать свой доклад, уточнял все, что видел в разведке. Севернее аэродрома послышался нарастающий гул самолетов. Увидел вдали четверку бомбардировщиков Ю-88. Надевая парашют, крикнул технику:

– Чувашкин! Быстро запускать мотор!

Но тут впереди самолета остановился бензовоз. «Зажгут его и самолет сгорит», – подумал я и приказал шоферу отъехать в сторону. Водитель вскочил в кабину и на полной скорости рванул по кукурузе к лесу. Только он отъехал, как вслед ему перед самолетом остановилась полуторка с бомбами.

– Уезжайте, бомберы! – крикнул я.

Шофер, увидев вражеские бомбардировщики, выхватил ключ зажигания из приборной доски и помчался к лесу.

Все!.. Взлететь нельзя. Бросил парашют под крыло «мига» и схватил лежащий в чехле карабин. Бомбардировщики, выстраиваясь в цепочку, заходили вдоль стоянок. К счастью, все самолеты в это время находились на выполнении боевых заданий. Лишь мой незамаскированный «миг» и стоящий в конце летного поля неисправный И-16 могли стать целями. Пристраиваюсь для стрельбы с упора на хвостовой части фюзеляжа «мига». Слышу крик Чувашкина:

– Товарищ командир! Прячьтесь в щель!

Еще в первые дни войны дал зарок не прятаться от врага. Стал с упреждением прицеливаться и стрелять по пикирующим «юнкерсам». Бомбардировщики начали бомбить с самого начала летного поля, сбрасывая мелкие осколочные бомбочки. Мы их называли «лягушками». Вот заходит последний. Он пикирует на мой самолет. Вижу, как из него сыплются «лягушки». Полоса их взрывов приближается ко мне. Невольно вжимаю голову в плечи. Но метров за полсотни взрывы прекратились. «Юнкере» проскочил над моим самолетом. Даже показалось, что почувствовал, как он обдал меня струями воздуха от моторов. При переходе его в набор снова пошла полоса взрывов. Вскоре бомбардировщики взяли курс на север. Я стоял в недоумении и рассматривал валявшиеся вокруг моего самолета «лягушки». Рядом оказался Чувашкин.

– Ты что, тоже не прятался в укрытии?

– Ох, товарищ командир! Натерпелся страху! Одна бомбочка повисла прямо над моей головой…

– Повезло. А то бы ни нас, ни самолета не было.

Около «мига» и вокруг меня упало около трех десятков бомбочек. «Юнкерс» так низко выходил из пикирования, что не хватило высоты для выворачивания предохранителей-ветрянок. Одна «лягушка», пробив перекрытие из веток над щелью, повисла на ветрянке над головой Чувашкина. Увидев ее, он одним махом выскочил из щели, куда предлагал спрятаться и мне.

С трудом мы с Чувашкиным выкатили самолет из окружения «лягушек». А потом, как в тире, расстреляли их из карабина. Четверка «юнкерсов», сбросив большое количество бомбочек, лишь незначительно повредила крыло И-16. Налет оказался пустым. Но это было своего рода предупреждение. Линия фронта приближалась, и теперь противник не оставит нас в покое.

Оперативная обстановка ухудшалась для нас с каждым днем. Наступление фашистских армий на Вознесенск и Кировоград угрожало обходом и окружением левого крыла Южного фронта. Наши обороняющиеся соединения на Днестре и северо-восточное его начали с боями отходить к Днепру. Противник, используя отход наших войск на восток, форсировал Днепр и начал наступление в направлении Одессы. Наша дивизия получила приказ перебазироваться на юг, к Черному морю.

В один из дней, под грохот артиллерии, долетавший со стороны Балты, наш полк спешно поднялся с аэродрома и перебазировался в район Фрунзовки.

Оттуда весь день летали на штурмовку гитлеровских частей, форсирующих Днестр. Поздно вечером летчики посетили во Фрунзовке братскую могилу революционеров и героев гражданской войны. Возле нее был захоронен наш боевой товарищ Леонид Дьяченко. Возложили к обелиску венок и цветы. От местных жителей мы и узнали о последних минутах жизни Леонида. Трудно было восстановить детали схватки в воздухе. Ясно было одно. Дьяченко героически вел себя в бою с превосходящими силами врага. Бой с двумя Ме-109 сложился для него тяжело, и он погиб, выполнив до конца свой долг.

На следующее утро полк перебазировался в Березовку. Если до этого мы видели трагедию гражданского населения в войне лишь с воздуха, при полетах в тыл противника и обратно, то здесь, в Березовке, встретили потоки беженцев, уходящих на восток.

По дороге, проходящей около летного поля, с раннего утра до позднего вечера шли люди, двигались покрытые пылью повозки с измученными детьми и стариками, с домашним имуществом. По обочинам дороги брели стада коров и гурты овец.

С какой болью в душе смотрели мы на этот нескончаемый поток. Выйти из посадок и поговорить с людьми просто не позволяла совесть. Ведь уходящие на восток люди так надеялись на нашу армию. А мы не смогли сдержать врага…

Среди беженцев иногда появлялись подразделения безоружных солдат, в пропитанном потом обмундировании, запыленные, уставшие, они двигались в направлении Одессы. У одной такой группы поздно вечером спросил:

– Почему идете в тыл, а не к линии фронта?

– Приказано двигаться на Одессу, – хрипло ответил старший. – Новобранцы.

– А где оружие?

– Винтовок не выдали. Сказали, что в пути или на месте должны будем получить…

Как-то вечером над аэродромом пролетела с востока девятка Ю-88, прикрытая истребителями сопровождения. Без команды с КП взлетело трое летчиков, оказавшихся около своих заправленных горючим и боеприпасами самолетов. На этот раз бой был неудачным, не дал таких результатов, как это было в аналогичной ситуации в районе Котовска. Неорганизованная атака на малой скорости в наборе высоты не принесла успеха. Более того, вырвавшегося вперед Селиверстова истребители сопровождения противника атаковали и подожгли. Оставляя шлейф дыма в вечернем небе, «миг» упал. Но Селиверстов сумел спастись, выбросившись с парашютом.