Офицер авиации Стэгнейт должен был чувствовать себя счастливым. Он прошёл через всю войну без единой царапины; у него была отличная репутация, и к тому же он служил в одном из самых героических родов войск. Лишь недавно ему исполнилось тридцать, и впереди его ожидала блестящая карьера. И главное, рядом шла прекрасная Мэри Мак-Лин, и она обещала пройти с ним рука об руку всю жизнь. Что ещё нужно молодому человеку? И всё же на сердце у него было тяжело.

Он никак не мог объяснить этого и пытался найти причину. Вверху было голубое небо, перед ним – лазурное море, вокруг раскинулся прекрасный парк, где гуляли и развлекались люди. И главное, на него снизу вверх вопросительно смотрело прелестное лицо. Почему же он никак не может отвлечься – ведь кругом всё так весело? Снова и снова он делал усилие над собой, но это не обмануло интуиции любящей женщины.

– Том, что случилось? – спросила она. – Я вижу, тебя что-то мучает. Скажи, может, я чем-то помогу.

Он неловко рассмеялся.

– Да просто грех портить такую прогулку, – ответил он. – Как подумаю, готов наказать себя: обежать, что ли, вокруг парка несколько раз? Не волнуйся, дорогая, всё пройдёт. Думаю, просто я ещё слишком взвинчен – хотя и пора бы прийти в себя. Служба в авиации, она или ломает человека, или уж делает его уверенным в себе на всю жизнь.

– Так, значит, ничего особенного?

– Да, именно ничего, и это хуже всего. Если есть что-то реальное, можно бороться. А я просто чувствую смертельную, свинцовую тоску – здесь, в груди. Но ты прости меня, Малыш! Какой же я негодяй – так тебя растревожить!

– Но мне так хочется делить с тобой всё – даже маленькие тревоги.

– Ничего, всё прошло. Ушло, исчезло. Давай больше не будем об этом.

Она бросила на него быстрый проницательный взгляд:

– Нет, Том, видно, с тобой что-то неладно. Скажи, дорогой, часто у тебя такое бывает? Ты ведь и впрямь неважно выглядишь. Милый, давай сядем здесь, в тени, и ты мне всё расскажешь.

– Есть у меня очень странное свойство, – начал он. – Не знаю, говорил ли я об этом кому-нибудь. Когда мне грозит близкая опасность, у меня появляется странное предчувствие. Конечно, сегодня это просто нелепо – какая может быть опасность в столь тихом, мирном местечке? Наверное, это доказывает, как удивительно мы устроены. Выходит, сегодня предчувствие меня впервые обманывает.

– А раньше оно когда появлялось?

– Это чувство охватило меня однажды утром, когда я был ещё мальчишкой. В тот день я едва не утонул. Потом я чувствовал то же самое, когда в Мортон-Хилл пришёл грабитель и пуля пробила мне куртку. Дважды это случилось во время войны; я тогда чудом спасся: противник был куда сильнее. Помню, когда садился в кабину самолёта, у меня возникло всё то же чувство. Оно появляется внезапно, как туман в солнечный день. Вот и сейчас – то же самое ощущение. Посмотри-ка на меня! Ничего не заметно?

О да, она действительно заметила перемену: из насторожённого, измученного мужчины он вдруг превратился в смеющегося мальчишку. И она сама засмеялась в ответ. Этот смех вмиг развеял тревожные предчувствия, и душа его наполнилась ликующей радостью жизни.

– Слава богу! – воскликнул он. – И всё это сделали твои глаза! Я просто не мог вынести грусти в твоём взгляде. Да, всё это просто глупый ночной кошмар. Больше я не верю в предчувствия. Теперь, Малыш, у нас есть время прокатиться разок до ленча. Потом в парке будет полным-полно народу, тогда и не подступишься. Выбирай, что хочешь: колесо обозрения, летающие лодки или что-то ещё?

– Может быть, башню? – спросила она, глядя вверх. – Я думаю, свежий воздух и вид сверху помогут тебе отвлечься.

Он взглянул на часы:

– Уже начало первого, но, думаю, часа нам хватит. Похоже, однако, машина не работает. Эй, кондуктор, что там такое? Мотор сломался?

Служитель покачал головой и указал на небольшую группу людей, толпившихся у входа:

– Все ждут, сэр. Немного задерживаемся. Механизм осматривают, но я жду сигнала с минуты на минуту. Если вы присоединитесь к остальным, обещаю, что ждать вам придётся недолго.

Действительно, едва они приблизились к группе, стальные двери подъёмника отъехали в сторону – знак, что машина скоро тронется. Пёстрая толпа быстро миновала вход и теперь стояла в ожидании на деревянной платформе. Народу было немного: парк обычно наполнялся только к середине дня. Это были добродушные, дружелюбные северяне, из года в год приезжающие погостить к родным в Нортхэм. Задрав голову, они с любопытством следили за человеком, который опускал стальной каркас. Казалось, занятие это было опасное и рискованное, но он двигался ловко и быстро, словно спускаясь по лестнице.

– Вот так раз! – сказал кондуктор, глядя вверх. – Похоже, Джим сегодня куда-то торопится.

– А кто это? – спросил Стэгнейт.

– Да это Джим Барнес, сэр, наш лучший рабочий на этом аттракционе. Там, наверху, он чувствует себя как рыба в воде. Да, Джим проверяет каждую заклёпку, каждый болтик. Этот парень просто клад.

– Но не советую обсуждать с ним религиозные проблемы, – заметил кто-то из толпы.

Служитель усмехнулся.

– Ну, тогда вы с ним уже знакомы, – заметил он. – Да, не стоит спорить с ним о религии.

– А почему? – поинтересовался офицер.

– Да дело в том, что он принимает всё слишком близко к сердцу. Но в своей секте он считается просто светилом.

– Ну, это немудрено, – заметил тот, кто знал Джима. – Я слышал, вся паства там – шесть человек. Джим из тех, для кого Небеса целиком умещаются в стенах его захолустной молельни, и до всех, кто не вхож в неё, ему попросту нет дела.

– Слушайте, не стоит с ним так разговаривать, когда у него в руках молоток, – шепнул кондуктор. – Привет, Джим! Ну, как нынче дела?

Человек быстро скользнул вниз, пролетел последние тридцать футов и остановился на перекладине, сохраняя равновесие. Он внимательно рассматривал людей, стоявших в подъёмнике. Фигура его в кожаных штанах и куртке, перетянутая коричневым поясом, из-за которого торчали клещи и другие инструменты, порадовала бы глаз художника: высокий и сухопарый, в длинных руках и ногах угадывалась необычайная сила. В лице его сквозило нечто поразительное: в нём ощущалось несомненное благородство и вместе с тем чувствовалось что-то зловещее. У него были тёмные глаза и волосы, большой орлиный нос и длинная борода, ниспадавшая на грудь. Одной рукой он держался за перекладину, а другой сжимал стальной молоток, покачивая им у колена.

– Наверху всё готово, – ответил он. – Я поднимусь вместе с вами, если вы не против.

Он спрыгнул с перекладины и присоединился к остальным.

– Значит, вы всё время присматриваете за подъёмником? – спросила молодая леди.

– Это моя работа, мисс. С утра до самой ночи, а часто и с ночи до утра я здесь, наверху. Иногда мне кажется, что я и не человек вовсе, а птица и лечу по воздуху. Когда я лежу вверху на перекладине, эти создания носятся вокруг меня и кричат мне, пока я не начинаю кричать что-то в ответ этим бедным тварям.

– Да, у вас серьёзная работа, – заметил офицер, глядя вверх на удивительную ажурную резьбу из стальных прутьев, чётко выступавшую на фоне синего неба.

– Ах, сэр, поверите ли, нет ни одной гаечки, ни одного винтика, которые я бы не подкрутил здесь. Вот мои помощники – молоток да гаечный ключ. Бог парит над землёй, а я – над Башней, и у меня в руках – власть над жизнью и смертью, над смертью и жизнью.

Гидравлический механизм уже заработал, и подъёмник медленно пополз вверх. Перед ними всё шире открывалась панорама побережья и бухты. Зрелище было настолько завораживающим, что пассажиры даже не заметили, как платформа резко остановилась на высоте пятисот футов. Барнес пробормотал, что, наверное, что-то неладно, и, перепрыгнув, как кошка, расстояние, отделявшее их от металлической решётки, стал быстро карабкаться вверх и исчез из виду.