– Гм, гм, – хмыкнул Роман Михайлович, – не бог весть какое умение. На роль главной тайны как-то не тянет.

– Вы хотите сказать, что умеете делать нечто подобное? – мгновенно отреагировал Александр.

– Беседа с Создателем – это, скорее всего, искусственная картинка, извлеченная из подсознания некой экзальтированной личности и имплантированная с помощью определенных психотехник в ее же сознание. Никакой мистики.

– Как бы то ни было. Кстати, в подобном умении подозревают и каббалистов, и розенкрейцеров…

– А каббалисты-то здесь при чем?

– Черт его знает, кто здесь при чем. В этом-то вам и предстоит разобраться. Но и у каббалистов, и у масонов чрезвычайное значение придается нумерологии. Особенно и те, и другие почему-то любят цифру девять. Число белого тигра, как говорят китайцы. Что это такое и какой в этом смысл, я вам не скажу. Не знаю. Разве что повторю вам белиберду, которую вы и сами можете прочесть в любом из справочников. Пожалуй, это все, чем я могу быть вам полезен. Я честно выполнил последнюю волю своего погибшего товарища. А уж вам выяснять, кто они такие: масоны, каббалисты, гермесисты, розенкрейцеры, тамплиеры, иоанниты, международные финансовые воротилы, олигархи или черт с рогами. Кстати, деньги, вами полученные, это его, Вячеслава, средства, и предназначались они для вас. Ввязываться ли вам в это дело или нет – смотрите сами. Я бы предпочел остаться в стороне. Влезть в эту кашу – чистое самоубийство.

– Скажите, Александр… – Лобов медлил, тщательно подбирая слова для вопроса, который хотел задать. – У них, у этой организации… Короче говоря, меня интересуют их связи за пределами России.

– Широкие связи с международными финансовыми организациями. Но… ведь вы имеете в виду… Не являются ли они проводниками чьих-то инонациональных интересов? Если вы имеете в виду разведсообщество, то… – Александр задумался. – У наших ума не хватит, а у британцев – финансирования. Про остальных и говорить смешно. Да и… Помилуйте, какому из правительств мировых держав будет выгодна черная дыра размером в пятнадцать процентов земной суши? Брр… Нам и Афганистана-то хватит за глаза. Ну… Разве что инопланетянам каким-нибудь.

– А то же самое масонство? Насколько мне известно, оно интернационально по сути своей.

– Знаете… На протяжении последних нескольких сот лет человеческой истории масоны не были замечены в заведомо деструктивных, античеловеческих действиях. Да, они устраивали революции, да, они создавали новые государства и вели их к вершинам прогресса, как мое богоспасаемое отечество…

– Никакого прогресса не существует, – не совсем вежливо перебил Александра Лобов. – Это еще Бердяев доказал.

– Ох… – тяжело вздохнул американец. – Все у вас не как у людей.

Оставшееся до отлета время Роман Михайлович провел в гостиничном номере, работая с полученной информацией. Уже дома, засыпая, Лобов вспомнил слова Александра, сказанные при расставании: «Может быть, они начали с вас, русских, а потом займутся и остальными. Но сейчас это – ваша война, и я не записываюсь на нее добровольцем, да и, сказать честно, вам не советую. Но если вы все-таки решитесь выйти один против огромной силищи, то помните, что ваше Временное правительство в тысяча девятсот семнадцатом целиком состояло из масонов, но они не смогли противостоять железной воле всего лишь одного человека».

Коридор был длинный-предлинный, тянущийся на многие сотни метров, иногда плавно сворачивающий направо или налево, а иногда резко обрывающийся вниз или прыгающий вверх. В коридоре горел приглушенный голубоватый свет, сочившийся прямо из мягких, податливых стен. Справа и слева тянулись двери, одна за другой, одна за другой; бесчисленное количество дверей. Нина Федоровна никогда не плутала, она всегда знала, какая именно дверь ей нужна. Вот и сегодня она быстро достигла нужной и открыла ее. За дверью оказался небольшой уютный зальчик в японском ресторане. Вернее, даже не зальчик, а просто отдельный кабинет. Ее клиент обедает вместе с каким-то мужчиной, оба ловко орудуют деревянными палочками. Нина Федоровна никак не могла понять этого нашего обезьянничанья. Во времена ее молодости говорили: «низкопоклонство перед Западом». А это и не Запад никакой даже, а самый что ни на есть Восток. Ну едят они там деревянными спицами, так это от бедности. Зачем же за ними повторять? Ну не едим же мы свои, русские щи и кашу деревянными ложками… Ладно, пусть что хотят, то и делают; ей-то уж не так и много осталось денечков-то, чтобы тратить их на воспитание этих, нынешних… Да даже если бы и хотела перевоспитать… Кому она может что-нибудь сказать? И кто даст ей сказать? Это не то что раньше, когда можно было на партсобрании в цеху вылезти на трибуну перед пятью сотнями человек и врезать, что думаешь. Правда, и тогда не особо давали… Но ей рот никому не удавалось закрыть!

«Нина Федоровна, у вас все в порядке? Объект перед вами, Нина Федоровна. Вам что-то мешает?» – Это Роман Михайлович. Беспокоится. И действительно, что-то она сегодня отвлеклась, замечталась. Неужто старческий маразм начинается? Рановато вроде. Шестьдесят пять – разве это возраст? Нина Федоровна продефилировала по зальчику и пристроилась рядом с клиентом, выжидая удобного мгновения. Вторжение – самый ответственный момент. Проведешь его неудачно, и у клиента так голова разболится, что он не то что говорить – думать ничего не сможет. Тогда, считай, вся работа насмарку. Нина Федоровна примерилась и, изловчившись, проникла к нему в голову. Клиент даже не дернулся нисколечко.

Сегодня у нее легкое задание. Не надо ломать личность клиента, программировать на определенные действия либо жестко допрашивать, подвергая насилию его сознание и считывая всю хранящуюся там информацию. Сегодняшнее задание – сидеть и слушать. Слушать, что говорит, слушать, что думает. Сегодня, как выразился Роман Михайлович, ей придется покопаться в голове у одного телевизионного деятеля.

Нина Федоровна лежала на низкой широкой кушетке. На голове у нее был надет шлем с датчиками, провода от которых тянулись к энцефалографу. Судя по тому, как расслабились ее мышцы, Лобов понял, что она уже вступила в контакт. Быстрое мелькание зрачка в узкой прорези не до конца прикрытых век свидетельствовало о том, что она находится в фазе быстрого сна. Губы ее задвигались, быстрой скороговоркой она что-то принялась шептать. Лобов, привстав с табурета, склонился над ней и еще раз проверил крепление ларингофона у нее на шее, потом, повернувшись к монитору, – качество записи. Все работало штатно. Вообще-то во время сеанса оператор должен постоянно контролировать ситуацию, не отходя ни на шаг от слипера, но Нина Федоровна была старым, испытанным кадром, более двадцати лет работающим с Лобовым. К тому же у нее несложное задание. Только наблюдение. Наблюдение и запись. Да и то, признаться, более сложных заданий он давно ей не давал. Шестьдесят пять лет все-таки. Несмотря на прекрасное для этого возраста здоровье, Лобов боялся рисковать, оберегая своего самого опытного слипера. Она работала с ним с самого первого дня, с того момента, когда он, только начиная эксперименты по измененным состояниям сознания, набрал первую группу людей с экстрасенсорными способностями. Людей, которым еще предстояло научиться быть слиперами. Из этой первой группы у него осталась одна Нина Федоровна. Она работала с Лобовым, когда он еще был кадровым офицером разведки, не изменила его делу, когда финансирование проекта прикрыли и Лобов ушел в отставку. С тех пор Роман Михайлович далеко продвинулся вперед – от робких экспериментов до практического применения технологий измененного состояния сознания.

Внимательно прислушавшись к мерному жужжанию генераторов электромагнитных полей и бросив еще один цепкий взгляд на спящую Нину Федоровну, Лобов вышел в соседнюю комнату. Не отрываясь от монитора, Вера задала ему дежурный вопрос:

– Ну как там? Все нормально?

– Угу, – хмыкнул Лобов.

Для того чтобы сделать свой личный выбор после встречи с Александром, Роману Михайловичу потребовалось не так уж много времени. Хватило двух с половиной часов, проведенных в самолете. Не считая, конечно, того времени, что Лобов, запершись в гостиничном номере, потратил на изучение собранных Ракитиным материалов. Дело в том, что ему, Лобову Роману Михайловичу, страшно не нравилось то, что ныне претендовало на гордое звание его, лобовской, Родины. Более того, его, умного, образованного, трудолюбивого русского мужика в глубине души оскорбляло, что это воровливое и непотребное государство, ежедневно и ежечасно лишающее русский народ еще одного шанса на выживание, носит царственное имя – Россия. Теперь же, после ознакомления с ракитинскими материалами, все встало на свои места. Не нужно ни для кого искать оправданий, пытаясь объяснить необъяснимое. Это просто иго. Новое иго, только глубоко замаскированное и законспирированное. Поэтому для себя Лобов решил, что будет драться с ними до последнего вздоха. Веру он посвятил почти во все тонкости предстоящего им дела, и она, не раздумывая, дала Лобову свое согласие. Без Веры ему было бы сложно, ведь она – не только помощник и секретарь, но и дипломированный врач, опытный реаниматор, несколько лет проработавший в «Скорой».